— Ты знаешь, Андрей Андреевич, мне в эти россказни не очень-то верится, — наконец улыбнулся он своей неприятной улыбкой. — Просто эти высотки появились у нас впервые, вот и произвели они на людей такое негативное впечатление. Американцы застроили небоскребами весь свой континент. И ничего страшного.

— Я точно такого же мнения, Михаил Андреевич, — чуть наклонил голову Громыко. — О слухах, бродящих в народе, я рассказал тебе совершенно в другом смысле, ты меня понимаешь?

— Да, да, теперь я понимаю, — встрепенулся собеседник. — Эти слухи пора прекращать. Надо доложить об этом Брежневу.

— Вряд ли Леонид Ильич что-то предпримет, как я понял, сейчас ему только до себя. Когда я вошел к нему, он спал за столом и не обратил внимания на сведения, за которые раньше Сталин сослал бы в лагеря, — министр иностранных дел переложил папку с бумагами из одной руки в другую. — Я имею ввиду Ростиньякова, кандидатуру которого на должность посла в Соединенных Штатах Америки он даже не опротестовал.

Суслов передернул плечами, словно его обдала волна холода:

— Ну что-же, тогда пусть все остается так, как есть, заменить Генерального секретаря нашей партии нам сейчас некем, — со вздохом констатировал он.

— Давай признаемся хоть раз самим себе, Михаил Андреевич, — Громыко приблизил свое лицо к собеседнику. — Всем нам, его старым соратникам, это невыгодно.

Главный инквизитор Советского Союза вскинул водянистые глаза на партийного функционера сталинской эпохи, затем отвернулся и пожевал синюшными губами. Не проронив больше ни слова, он зашаркал по коридору, переставляя как костыли негнущиеся свои ноги.

Лавина сошла, подняв тучи пыли и песка, которые скрыли из виду солнце, уже цеплявшееся за ледяной зубец далекой горы. Все вокруг заволокла непроглядная темень, не видно было собственной вытянутой руки, не то что тропы под ногами. Последний каменный рык прокатился вниз по склону и все стихло, лишь на дне ущелья продолжалась усадка нового фундамента, да ревела река, пробивая с удвоенной энергией второе русло. Панкрат оторвал голову от земли и попытался сесть. Ноздри забила грязь, на зубах скрипел песок, но первая мысль у него была о том, что абреков, блокировавших наверху тропу, нужно уничтожить во чтобы то ни стало, иначе они дойдут до стен крепости и защитники поймут, что лавина могла пощадить и казаков. Тогда разбойничью цитадель взять с этой стороны не удастся никогда, если бы даже дядюке Савелию и Никите Хабарову сопутствовал успех и они сумели бы со своими сотнями прорваться к главным воротам. Нужен был отвлекающий маневр, который принудил бы абреков воевать на два фронта, тем самым распылив их силы. Об обратном пути войска терцов теперь не могло быть и речи, обвал стер со склона все очертания единственной дороги, по которой они пришли сюда. Панкрат пошарил рукой вокруг, наткнулся пальцами на голову своего коня. Он положил лошадь рядом с собой, как только камни устремились вниз, и послушное животное лежало все это время не шевелясь. Затем поднялся, всмотрелся вперед и увидел просветы между косматыми клубами пыли, продолжавшими оседать. Значит, солнце еще не успело зайти за гору и оставалась возможность довести дело до конца.

— Николка, — негромко позвал он лучшего своего друга, который всегда старался держаться при нем.

— Здесь я, Панкрат, — донесся снизу голос подъесаула. — Погоди маленько, ногу чем-то придавило.

Рядом зашевелился станичник, за ним еще один и еще. Вокруг закачались неясные тени, взявшиеся поднимать за уздечки своих скакунов. На тропе послышалось шумное дыхание и замерло возле атамана:

— Попали из огня да в полымя, — прогудел подъесаул Николка, отряхивая черкеску. — Что ты хотел, Панкрат?

— Надо идти Захарке на помощь, — продолжая всматриваться по направлению к вершине горы, сказал полковник. — Абреки, что засели наверху, не должны добраться до крепости.

— Ясное дело, — согласился станичник. — Если ее защитники почувствуют, что мы остались живы, то другой лавины нам уже не выдержать.

— Мы тогда и без всяких лавин никакие стены не одолеем.

— Про что и разговор, — прочистил горло подъесаул. Повернувшись туда, откуда пришел, он отдал тихую команду. — Тимошка, кликни свое отделение и вместе с ним на одной ноге ко мне.

В темноте возникло какое-то движение, возле Панкрата и Николки стали собираться казаки, слышно было, как они молча приводили себя в порядок. Дождавшись, когда суета прекратилась, Панкрат коротко скомандовал:

— За мной.

Он шел наощупь, осознавая, что если оступится в правую сторону, то полетит в бездонную пропасть, а если его поведет влево, он может споткнуться об осколок скальной породы или налететь на валун, только и ждущий, чтобы его подтолкнули. Наконец клубы пыли впереди немного разрядились, стали видны очертания тропы под ногами и сам гребень, по которому она поднималась. Еще через пару десятков шагов видимость улучшилась настолько, что можно было различить предметы на расстоянии нескольких сажен. И вдруг Панкрат приметил силуэты людей сбоку тропы, они тоже явно куда-то торопились, держа направление, как и его группа, к вершине горы.

— Давай эти привидения пропустим, — дохнул Николка горячим теплом в ухо атамана. — Если это разведчики из крепости, то их сейчас лучше не трогать.

— А если уходят абреки, которых мы накрыли залпом из ружей? Их упускать никак нельзя, — засомневался полковник. Он негромко отдал приказ. — Приготовились…

Казаки потащили шашки из ножен, подошвы их ноговиц по кошачьи заскользили по тропе, полы черкесок не мешали движениям, они были подоткнуты за поясные ремни. Некоторое время группы двигались друг за другом, не сближаясь и не отдаляясь, Панкрат напрягал зрение, чтобы опознать противника раньше, чем тот обнаружит казаков, что-то привычное чудилось ему в повадках незнакомцев, в их умении не создавать шума вокруг себя. Он остановился, присел на корточки и сощурил глаза. И наконец узнал Захарку с перевязанной почему-то головой, за ним крались Петрашка с Буалком и остальными разведчиками. Они стремились к абрекам, лежавшим ничком на площадке впереди и еще не пришедшим в себя. Атаман облегченно провел рукой по лицу и усмехнулся. Он подумал о том, что жизнь имеет свойство продолжаться, у природы своя, а у людей совсем другая. Оглянувшись на подчиненных, дал отмашку рукой по направлению к крепости. Мимо проскользнули молодые станичники, за ними подтягивались старики. Но терцы опоздали делить пирог, потому что разведчики уже связали руки нескольким оставшимся в живых абрекам. И когда полковник добрался до крохотного пятачка, на котором они толпились, братья громким шепотом заявили:

— Панкрат, они ничего не скажут, в том числе и про наших Марьюшку с Павлушкой. Это те самые мюриды, которых Шамиль посылает во все концы Большого и Малого Кавказа, чтобы они поднимали горцев на газават против неверных.

— Четверых из них я знаю, они переходили на левый берег Терека и наводили смуту среди равнинных черкесов с кабардинцами и адыгами, — присмотрелся к горцам Николка. — Панкрат, на них крови больше, чем на простых абреках.

Полковник приблизился к мюридам, заглядывая каждому в лицо, но на заросших черным волосом лицах с миндалевидными глазами он сумел рассмотреть только одно — ненависть к окружившим их станичникам, смешанную с ожиданием скорой смерти.

— Казачий атаман Дарганов, тебе и твоим родственникам все равно не жить, — попытался осклабиться крупными зубами один из приспешников имама. — Твоего отца убили наши люди, они же захватили твою сестру и меньшего твоего сына. Теперь пришла очередь за тобой.

— Ты, что-ли, убьешь меня? — уперся Панкрат в горца зрачками стального цвета. — Ты способен только нападать исподтишка, и сейчас твоя душа колотится не в груди, а в твоих пятках.

— Я джигит и дагестанский мюрид! — попытался выпрямиться горец. — Мои соплеменники за меня отомстят!