Она улыбнулась самой печальной всепонимающей улыбкой.

— А теперь ступай в Назарет впереди меня, иди прямо к нашему дому и позови мою мать, а если увидишь своего отца, разворачивайся и беги от него, убегай и кружи, пока снова не окажешься у нашего дома.

Она кивнула. И повернулась, чтобы уйти.

Я стоял и ждал, затаив дыхание, поспешно вытирая слезы и стараясь унять дрожь.

И вдруг я услышал из-за рощи ее тоскливый вскрик.

Я бросился через заросли папоротника.

Она замерла всего в нескольких шагах впереди меня, а дальше на уходящем вниз склоне стояла молчаливая толпа.

Иаков, Иосий, Симон, дядя Клеопа и еще десятки людей глядели на нас. Шаби и Яким двинулись вперед, но мальчики постарше их удержали. Только Молчаливая Ханна вырвалась, кивая, показывая рукой, и кинулась к Авигее. Иаков взглянул на меня, на нее, снова на меня, и лицо его исказилось от горя, он опустил голову.

— Нет, остановитесь, вы все, отойдите назад, — сказал я, выходя вперед мимо Авигеи и заслоняя ее собой.

Молчаливая Ханна замерла на месте. Она посмотрела на меня, потом на толпу. Спустя миг она, судя по всему, поняла, что натворила.

И я тоже понял. Она подняла тревогу из-за исчезновения Авигеи. Она привела всех сюда и только теперь осознала свою ужасную ошибку.

У меня за спиной Авигея сдавленно бормотала молитву.

Все больше и больше народу стягивалось отовсюду: из полей, из деревни, с дальней дороги. К нам бежали мальчишки.

Из деревни спешили Иасон и Рувим из Каны.

Кто-то звал раввина. Потом его стали звать все.

Иаков крикнул сыновьям, чтобы они сейчас же привели Иосифа и других стариков. Имя Шемайи срывалось с губ у всех, и неожиданно Авигея бросилась ко мне — тем же роковым движением, каким Йитра притянул к себе Сироту, она обхватила меня руками.

Камни засвистели в воздухе, один едва не задел меня по уху. Крики «Обманщик!» и «Блудница!» летели вместе с камнями.

Я закрыл собой Авигею. Иаков рванулся вперед и встал перед нами, раскинув руки. Моя тетя Есфирь тоже пришла, впереди ручейка из женщин, и сейчас же ринулась к нам. Она закричала, придвигаясь к нам спиной. Камни перестали лететь.

— Шемайя, Шемайя! — скандировал народ, даже когда толпа расступилась, чтобы пропустить рабби, Хананеля из Каны и двух старейшин, пришедших с ними.

Ошеломленный рабби воззрился на нас, его взгляд отмечал каждую деталь открывшейся картины. Я стремительно шагнул вперед, едва не сбив с ног стоявшею передо мной Иакова.

— Говорю вам, ничего здесь не произошло, только слова, слова, произнесенные в тишине рощи, куда я хожу, и все знают, что я хожу туда!

— Авигея, ты обвиняешь этого человека? — воскликнул рабби, лицо которого побелело от потрясения.

Она энергично замотала головой. Она ахнула.

— Нет, — выкрикнула она. — Нет, он ни в чем не виноват. Нет, он ничего не сделал.

— Тогда к чему все это безумие? — крикнул рабби.

Он повернулся к толпе, которая выросла уже втрое.

Все вытягивали шеи и хрипло выкрикивали вопросы, желая все видеть и все знать.

— Говорю вам, прекратите сейчас же и расходитесь по домам.

— Уходите сейчас же, вы все, — закричал Иасон. — Не на что здесь смотреть. Убирайтесь отсюда. Вы пьяны, все до единого, после празднества! Расходитесь по домам!

Однако бормотание и ропот ползли во все стороны. «Одни в роще, Иешуа и Авигея!» Я улавливал отдельные слова и обрывки фраз. Я видел, как Иосиф спешит вверх по склону. Менахем поддерживал его, как мог, разве что не тащил на себе. Все больше и больше женщин бежало к нам. Авигея разразилась беспомощными слезами.

— Отведите ее домой, сейчас же, уводите ее, — сказал я.

Но вдруг мой брат Иосий обхватил меня сзади руками, то же самое сделал и мой брат Иосиф.

— Не надо! Перестаньте!

— Шемайя, — сказал Иосий.

Да, Шемайя шел сюда, ковыляя вверх по холму, раздвигая народ, отбрасывая людей со своего пути.

При виде его Авигея вскрикнула. Моя тетя Есфирь пыталась ее удержать, но она перегнулась пополам, качнулась назад и выскользнула из рук Есфири.

Рабби встал на пути Шемайи. Тот подошел, желая ударить его, но работники схватили его занесенную руку. Люди вцепились в Иасона раньше, чем он успел ударить Шемайю, кто-то набросился и на Рувима. Казалось, все дерутся со всеми.

Шемайя сбросил с себя тех, кто его держал. Он сверкнул глазами на дочь, потом на меня.

И подбежал ко мне.

— Чтоб ты всю жизнь пил из разбитой чашки! — выругался Шемайя. — Ты, грязный лжец, проклятый вор!

— Нет, перестань, он не… он ничего не сделал! — крикнула Авигея и выпрямилась, протянув к нему руки. — Отец, он ничего не сделал.

— Будь ты проклят, — крикнул мне Шемайя.

Моя братья стояли перед ним, мешая пройти и отталкивая меня назад. Я почувствовал, как мои плечи обхватила тетя Саломея, почувствовал на себе руки своих братьев, Силы и Леви.

— Отпустите меня, перестаньте, — требовал я, но их было слишком много.

— Думаешь, моя дочь потаскуха, что ты можешь делать с ней такое? — вопил Шемайя, вырываясь от тех, кто его держал.

Лицо его налилось кровью.

Поверх рук, которые держали меня, я увидел, как он шагнул к Авигее, схватил ее за плечи и стал трясти с такой силой, что ее голова запрокинулась и покрывало упало.

Толпа ахнула.

Темная накидка Авигеи распахнулась. Все увидели белую полупрозрачную ткань отделанного золотой вышивкой платья. Шемайя тоже увидел его. Он сорвал накидку и отшвырнул в сторону.

Потрясенная толпа безмолвствовала.

Авигея стояла, охваченная ужасом, не в силах понять, что случилось. Затем она опустила глаза, увидела себя такой, какой видели ее остальные: в тонкой, полупрозрачной белой свадебной тунике, расшитой у горла, на рукавах и по подолу золотыми нитями.

Молчаливая Ханна и Шаби схватили накидку Авигеи и хотели набросить на нее. Шемайя кулаком сбил Шаби в траву.

Авигея пристально посмотрела на отца. Она подняла руки к вырезу платья, к распущенным завязкам из золотых нитей, которые сама развязала, когда шла ко мне, и испустила страшный гортанный крик.

— Потаскуха, я? Блудница? В свадебном наряде своей матери — я блудница?

— Остановите ее, держите ее! — крикнул я. — Рабби, она же еще ребенок!

— Блудница! — И она рванула вырез платья. — Я потаскуха, да, я блудница, я ваша блудница, — рыдала Авигея.

Она вырвалась от отца, отступая назад. Вырвалась из детских рук.

— Нет, — крикнул я. — Авигея, перестань. Рабби! Остановите ее!

Иасон рванулся, выбежал вперед, но его повалили на землю те, кто был рядом.

И снова раздался леденящий душу свист летящих камней. Дети визжали от ужаса. Молчаливая Ханна упала на землю.

— Нет, прекратите во имя Небес! — закричал я.

Авигея сделала еще шаг назад.

— Блудница! — крикнула она еще громче.

Руками, похожими на воздетые клешни, она вцепилась себе в волосы, взбивая их и закрывая лицо.

— Все смотрите на блудницу! — кричала она.

Неясный гул толпы перерос в безумные, неистовые крики и визги. Камни летели в нас отовсюду. Я что было силы боролся с братьями, которые тащили меня вниз. Я чувствовал, как чьи-то руки хватают меня за колени и лодыжки. Я вырывался, задыхался, кричал, а меня тащили прочь.

Вопли и завывания детей перемежались с сиплыми проклятиями и ругательствами.

— Господь наш на Небесах, этого не должно случиться! — закричал я. — Прекрати это!

«Отец, пошли дождь!»

Над головой прокатился оглушительный раскат грома.

Небо почернело, и свет стал меркнуть у меня в глазах, пока я падал на каменистую землю и вставал на колени. Раздался новый раскатистый удар грома. Я поднялся. Посмотрел на небо — свинцовое, затянутое тучами.

Молния ослепила меня. Толпа снова ахнула. И еще раз ударил гром.

Я увидел, что на склоне по-прежнему стоит Авигея, окруженная детьми. Спасенная детьми — Исааком и Шаби, Якимом и Молчаливой Ханной, теми, кто цеплялся за нее, лежал у ее ног, чьи залитые слезами лица поворачивались к застывшим на месте родителям, а потом к грозовому небу. Тетя Есфирь притянула к себе Авигею, обхватила ладонями ее голову. Иаков поднялся с земли, отпущенный теми, кто его держал, и ошеломленно уставился в небо.