Энн прошла мимо него к воде и, слегка подняв юбку, позволила волне омыть ее босые ноги.

Рис сглотнул.

— Здесь красиво, — наконец сказала она, когда неловкое молчание слишком затянулось.

Рис снова кивнул. Эта тема его вполне устраивала.

— Летом мать обычно привозила нас сюда. Она говорила, что каждый ребенок, независимо от положения, заслуживает того, чтобы хоть неделю побегать на свободе.

Рис закрыл глаза. Он живо представил, как его всегда уравновешенная мать бегает по песку, смеясь, играя с ним и его сестрами. Теперь его мнение о ней изменилось. Здесь ли он был зачат или в каком-то другом месте, куда она сбегала от мужа? Встречалась ли она только с отцом Саймона, или в ее жизни были и другие мужчины?

Боже правый, страшно подумать, чем обернется теперь ее неосмотрительность! Для него, для нее самой и для его сестер. Если правда станет известна, все они будут наказаны за ее ужасающий поступок.

— А твой отец? — спросила Энн.

— Мой отец?.. Герцог Уэверли не сопровождал нас.

— Никогда? — удивилась она.

— Он не одобрял грубое окружение и считал это место ниже нашего достоинства, но мать настаивала. Какое-то время он позволял это, но после того, как мне исполнилось тринадцать, поездки прекратились.

Рис помнил тот день, когда мать сказала ему, что они больше не могут ездить сюда. Кажется, она тогда заплакала. Потом она даже меньше смеялась, но в то время он не задумывался, счастлива ли его мать. Теперь он задумался об этом, о ней, о своих чувствах, вызванных ее предательством.

— Почему поездки прекратились? — спросила Энн.

В ее взгляде было сочувствие. Не жалость — он это ненавидел, — а что-то еще.

— Когда в тот год мы вернулись домой, я по глупости рассказал, что подружился с некоторыми деревенскими ребятами, даже пригласил их в одно из наших поместий. — Рис пожал плечами. — Герцог всегда был против моих поездок сюда. Ему очень не нравилось, что я общаюсь с детьми, которые ниже меня по рождению, и говорил, что мое безрассудное поведение не соответствует моему положению.

— А для него не имело значения, что ты здесь счастлив?

Рис похолодел. Он признался в этом лишь одному человеку. Похоже, Саймон не устоял перед ней и выдал его секрет. Мысль о том, что Энн узнала о его слабости, которую он тщательно скрывал, встревожила его.

— Счастье к делу не относится. Герцог был прав. В тринадцать лет я должен был уже осознавать, кто я. Пора было начинать готовить себя к будущему, которое определил для меня отец.

Энн повернулась и опять посмотрела на море.

— Как печально, что твой отец считал радость глупым понятием. А еще печальнее, что он сумел убедить тебя в непогрешимости его мнения.

Некоторое время оба молча смотрели на воду, но теперь в их молчании не было неловкости.

— Я не пытаюсь тебя обидеть. И не собирался это делать.

— Знаю, — кивнула она. — При одном взгляде на тебя становится ясно, что обижен именно ты. Причем так глубоко, что бежал не только от меня, но от всего самого важного в твоей жизни. Естественно, ты мог бежать лишь в то место, где был счастлив двадцать лет назад. Где тебя не душили условности высокого положения, которые были настолько важны для твоего отца, что он подавил в тебе все другие чувства.

Рис нахмурился. Это была на удивление точная оценка происходящего, причем эту оценку дала женщина, которая не знала главного. Неужели его так легко понять?

Энн медленно повернулась, рука у нее слегка дрожала, словно она сдерживала желание прикоснуться к нему. Он вдруг поймал себя на мысли, что хочет, чтобы она коснулась его щеки или взяла его за руку. Нет, именно такие неконтролируемые чувства и заставляют человека неосмотрительно себя вести.

— Рис, как бы ты к этому ни относился, — спокойно произнесла Энн, — я все еще твоя жена. Несомненно, есть причина, по которой ты так необычно себя ведешь.

Весь ее гнев исчез, хотя Рис подозревал, что она просто не показывает его. В данный момент он видел ее силу и любовь, которой не хотел. Если Энн когда-то свои чувства скрывала, чтобы защитить себя или не беспокоить его, то те дни миновали.

Он покачал головой:

— Энн, я не могу сказать тебе, почему я здесь. Или почему бежал.

— Тогда не говори, — кивнула она. — Но позволь мне остаться с тобой, пока ты занимаешься тем, для чего сюда приехал. Может, ты изменишь свое решение, может, нет. В любом случае я хочу быть с тобой.

Рис потер лицо, вдруг осознав, насколько он изнурен. Со времени приезда сюда он почти не спал, а война с Энн лишила его последних сил. И мысль провести еще несколько дней в спорах насчет ее пребывания здесь совсем его не радовала… Хотя мысль иметь ее рядом уже не казалась неприятной. Пока он хранит свою тайну, пока не спит с ней в одной постели, рискуя зачать ребенка, ее пребывание здесь никому не навредит.

— Хорошо, — тихо сказал он.

Лицо Энн осветила улыбка. Когда она так смотрела на него, он мог почти забыть собственное несчастье. Даже понять, к чему способна привести мужчину ее улыбка. Любого другого мужчину. Не его.

— Но если я позволю тебе остаться, тебе придется подчиняться моим приказаниям.

Веселая улыбка слегка потускнела, но Энн радостно кивнула:

— Конечно, Рис. Ведь это одна из моих клятв, а к своим клятвам я отношусь серьезно.

Энн беспокойно раздула огонь в камине и снова оглядела дом. Когда Рис ушел «дать поручение», у нее сначала возникла мысль пойти за ним. Слава Богу, она устояла. Если уж она получила разрешение остаться здесь и хочет завоевать доверие Риса, то должна вести себя, как подобает безупречной жене.

Она до сих пор боялась, как бы он снова не сбежал, и на этот раз в такое место, где никто уже не сможет его найти. Однако вдали двигался по загону его конь. Так что, куда бы Рис ни отправился, шел он пешком, следовательно, вероятность его побега сегодня невелика.

Вздохнув, Энн подобрала мятую рубашку и понесла к закрытой корзине в углу комнаты. Для человека, всегда столь утонченного, Рис выглядел неопрятным, перестав следить за собой, и его дом подтверждал это.

Она разгладила на кровати покрывало. Несмотря на маленький размер коттеджа и царивший в нем беспорядок, сам он был уютным.

— И все-таки странно, что ты любил сюда приезжать, — вслух размышляла она, сев на край постели. — Как все это не похоже на твою жизнь в Лондоне. Ты там становишься совсем другим человеком.

Услышав быстрые, уверенные шаги, Энн вскочила с постели. Дверь открылась, и в комнату вошел Рис. Он был без сюртука, в одной рубашке, небрежно заправленной в черные брюки, ворот распахнут.

— Принес еды, — сказал он и протянул ей большую корзину.

— Боже, — пробормотала Энн, забирая корзину. — Она довольно тяжелая.

Рис кивнул.

— Вот почему я так долго отсутствовал. В деревне есть женщина, которая для меня готовит. Обычно кто-нибудь из ее семьи приносил мне ужин, но сегодня я хотел убедиться, что у тебя будет достаточно еды после долгого путешествия. Когда они услышали, что ко мне приехала жена… то засуетились и захотели приготовить нечто особенное, — произнес Рис с насмешливой улыбкой, чего Энн никогда не видела.

— Тебе нравится эта семья, — заметила она и начала раскладывать блюда по тарелкам, присланным вместе с едой.

— Глупости, — возразил Рис, садясь за маленький стол в небольшой комнатке рядом со спальней. — Они, конечно, милые, но крестьяне. В детстве я играл с их старшим сыном, теперь же все изменилось.

Энн молча взглянула на него. Уже второй раз он упоминал о дружбе с крестьянскими детьми. Хотя он теперь и отказывался от них, было ясно, что в свое время они много для него значили.

К сожалению, покойный герцог навязал Рису представление о святости высокого ранга. И все же у нее было ощущение, что Рис сохранил к деревенской семье более теплые чувства, хотя и не хотел признаваться в этом даже себе. Этот невольный проблеск человечности в душе мужа давал Энн надежду: если он до сих пор мог любить семью простых крестьян, то может полюбить и ее.