Ему показалось, что адмирал это понял.

— Послушай, мой мальчик. Ты же не ждешь, что я оставлю наш корабль на привязи в сухом доке до твоего возвращения?

— Нет, сэр, — пробормотал Маршалл. — Спасибо за обед и ваше общество, сэр. И за отпуск. Я признателен вам за вашу заботу о моей семье и сочувствие к нашей трагедии. Доброй ночи.

Маршалл отдал честь и направился к двери.

— Хоксуорт! — окликнул его адмирал.

— Да, сэр?

— Не задерживайся слишком долго. Мы не можем позволить, чтобы маленькие французские мальчики разыгрывали героев в школьных спектаклях, не так ли?

Как это похоже на адмирала Роуланда — сказать именно то, что хотел услышать Маршалл.

День выдался великолепный — на небе ни облачка. Как обычно бывает в самый разгар весны.

Эстер обменялась несколькими любезными фразами с Мейсоном Ройсом, прежде чем подняться наверх в комнату Атины.

Она тихо постучала в дверь.

— Атина?

Эстер заглянула в полутемную спальню. Хотя было уже больше одиннадцати часов утра, занавески все еще были задернуты. Воздух в комнате был спертым. Атина лежала в постели, уставившись в догорающее в камине пламя.

— Как ты себя чувствуешь?

Атина взглянула на Эстер, но как будто не узнала ее.

— Я приезжала к тебе вчера, но ты даже не спустилась, чтобы увидеться со мной.

— Уходи, Эстер, пожалуйста. У меня и сегодня нет настроения тебя видеть.

— Вот еще. Я не собираюсь позволить тебе предаваться мрачным мыслям ни секунды дольше. — Она отдернула занавески и открыла окно. — Давай вставай.

Атина прикрыла глаза ладонью.

— Если ты сейчас же не уйдешь, я позову дедушку.

— А кто, по-твоему, послал меня сюда? Вставай. День уже давно начался.

Атина села и взглянула на Эстер с нескрываемым раздражением. Ее подруга была в полном порядке в своем розовом платье, белой шали и таких же туфельках. Ленты в ее волосах тоже были розовые и белые. Даже румянец на светлой коже соответствовал ее наряду.

— Я посмотрю, какой ты будешь веселой, когда я вылью на твою голову содержимое моего ночного горшка.

— Это может даже улучшить запах в этой комнате. Сколько дней ты уже не мылась?

— Не знаю, — не скрывая сарказма, ответила Атина. — А какой сегодня день недели?

Эстер поджала губы.

— Я скажу, какой сегодня день. Сегодня мы с тобой отправляемся на прогулку в Гайд-парк.

— Отправляйся одна, а я останусь дома.

— Ничего подобного, — решительно заявила Эстер. — Давно пора забыть то, чему мы были свидетелями в Воксхолле.

Атина бросила на Эстер предостерегающий взгляд:

— Эстер Уиллетт, если только ты посмеешь назвать имя сама-знаешь-кого, я засуну свой зонтик сама-знаешь-куда.

— Договорились. А теперь иди и прими ванну. Я приготовлю тебе что-нибудь необыкновенное из одежды. И повезу тебя на охоту на свежую дичь.

Атина с наслаждением вдыхала свежий весенний воздух, пока открытое ландо Эстер катилось по улицам Лондона. Она подставляла лицо теплому солнцу, чувствуя себя увядшим цветком, который медленно возвращается к жизни.

К тому времени как они достигли Гайд-парка, Атина уже почти чувствовала себя прежней. Эстер останавливала ландо, чтобы поздороваться со всеми встречавшимися в парке на их пути, и Атина оказалась вовлеченной в светские разговоры — легкомысленные, а порой даже фривольные, — но это были именно такого сорта банальности, в которых она нуждалась. Надо отдать должное дамским бессмысленным разговорам — они по крайней мере отвлекают от размышлений о более неприятных сторонах жизни.

День выдался солнечный, и они решили прогуляться вдоль озера. Им попадались молодые влюбленные парочки, которые шли, взявшись за руки, и группки людей, явно наслаждавшихся погодой и прекрасными видами. Эстер болтала без умолку, комментируя то какую-то группу, то чье-то платье, и Атина постепенно приходила в себя.

Атина разглядывала пологие холмы, но неожиданно ее взгляд за что-то зацепился, от чего у нее сразу испортилось настроение. Это было что-то ускользающее, эфемерное, но оно повлияло на нее так же, как если бы она окунулась в холодную воду Темзы. Она посмотрела еще раз, желая понять, что же так ее расстроила. Ничего. Она тряхнула головой. Что за глупость!

А потом она это увидела. Ярко-синее пятно. Этот цвет с некоторых пор вызывал у Атины неконтролируемые приступы раздражения. На большом расстоянии от них на дорожке среди деревьев женщина в ярко-синем платье садилась в карету. Атина прищурилась. Она узнала платье… и женщину.

Атину окатила волна ярости. У нее была в запасе парочка непечатных слов для леди Понсонби, и, видит Бог, она их выскажет.

— Эстер, подожди меня здесь, — сказала Атина. — Я подъеду за тобой на ландо.

Недоуменный вопрос Эстер остался без ответа, Атина уже бежала к воротам у входа в парк, где они оставили ландо. Кучер сладко спал на козлах и испуганно встрепенулся, когда Атина только что не прыгнула в карету.

— Видишь вон тот экипаж? Следуй за ним. Если не отстанешь, получишь соверен.

— Да, мисс, — ответил кучер, кое-как нахлобучил шляпу и дернул за вожжи.

Атина кипела от ярости. У нее найдутся походящие — не слишком приличные — словечки для этой леди Понсонби. Ей хотелось просто отхлестать эту женщину, но она знала, что этим она не достигнет желаемого результата. Эту женщину надо оскорбить гораздо сильнее, чем просто попортить ей физиономию. Атина хотела, чтобы ей было так же невыносимо больно, как и ей самой.

Атина отмела обещание, данное ею герцогине Твиллингем, держаться подальше от леди Понсонби.

Атина неумолимо следовала за этой женщиной по улицам Лондона, пока ее карета не остановилась на Уайтчепел-стрит.

Леди Понсонби вышла из кареты и расплатилась с кучером. Затем подошла к дому из красного кирпича, поднялась по ступеням к выкрашенной в красный цвет двери, открыла ее и скрылась за нею.

Атина выскочила из кареты, взлетела по ступенькам и остановилась перед дверью. На двери висела деревянная дощечка, прибитая гвоздем. На ней было выведено большими буквами «Продается». Рядом, на кирпичной стене, висела тусклая бронзовая табличка, на которой значилось «“Храм наслаждения”, основан в 1795 году». Атина заколебалась. Она собиралась сделать нечто грандиозное и была уверена, что это изменит ее жизнь. Атина редко сожалела о том, что сделала, — чаще о том, чего не сделала. Поэтому она открыла дверь и вошла.

Ее тут же окутала темнота. Правда, постепенно она к ней стала привыкать. Позади холла была гостиная, выходившая окнами на улицу. Сквозь закрытые ставни в комнату все же проникали тонкие лучики света, так что Атина увидела обстановку гостиной.

Диваны и стулья были задрапированы белыми простынями, воздух был затхлым, и чувствовался запах плесени. Казалось, что в доме уже долгое время никто не живет. В воздухе стоял какой-то особый запах — странная смесь сигар, алкоголя и одеколона. На стенах не было ни картин, ни канделябров, но васильково-синий цвет, в который были выкрашены стены, от времени не поблек. В дальнем конце гостиной вдруг открылась дверь.

Атина скрестила на груди руки.

— Неужели это леди Понсонби собственной персоной?

На угловатом лице леди Понсонби отразилось удивление.

— Кто вы, черт побери?

Этот вопрос привел Атину в ярость.

— Кто я? Я та женщина, у которой вы украли ее будущее счастье.

Леди Понсонби посмотрела на Атину повнимательнее:

— Я действительно вас знаю. Вы протеже этой высокомерной коровы, герцогини Твиллингем. Я разговаривала с вами на прошлой неделе в Воксхолле.

— На прошлой неделе это было не единственное, чем вы занимались в Воксхолле. Я видела вас в аллее Любовников с Кельвином.

Леди Понсонби вызывающе вздернула подбородок:

— Значит, это вы прятались за кустами? Разве ваша благодетельница не учила вас, что подсматривать за людьми считается неприличным?

— Кто бы говорил! А как посмотрело бы общество на женщину, которая совокуплялась бы на земле, как свинья в пору случки?