— Но… но… — Она не знала, что сказать.

— Прошу вас простить меня. Я зашел слишком далеко. Я… — Он встал. — Я должен идти. — Коснувшись ее губ легким поцелуем, он быстрыми шагами направился к дверям гостиной.

Она стояла, пораженная. Оставшееся без ответа желание все еще полыхало в ее теле. А он вышел, закрыв за собой дверь.

— Слава Богу, ты вернулся домой, — воскликнула Аквилла Хоксуорт, стоя у балюстрады лестницы второго этажа.

Маршалл передал плащ и шляпу дворецкому.

— Что случилось, мама?

Аквилла начала медленно спускаться по широкой лестнице. Несмотря на свои шестьдесят лет, она все еще была воплощением элегантности и утонченности. Длинный шлейф платья волочился вслед за ней по ступеням.

— Только что приходил какой-то человек. Он хочет поговорить с Жюстиной.

— С Жюстиной? Кто этот человек?

— Он сказал, что его зовут Нэнс. Отвратительный простолюдин. Он сказал, что он журналист и работает в газете «Городской глашатай». Я предупреждала тебя, что это случится. Тот человек, которого ты выбрал в качестве жениха для своей сестры, ославит всю нашу семью. Будет грандиозный скандал.

Маршалл тяжело вздохнул в надежде, что мать предпочтет здравый смысл истерическому крику.

— Мама, прошу тебя, расскажи толком. Чего именно хотел этот Нэнс?

— Разве это не очевидно? Не сомневаюсь в том, что он хотел узнать подробности расторжения помолвки. Разве я тебе не говорила, что это унизительное внимание неизбежно?

Маршалл выругался про себя. Он действительно почти ожидал этого. Расторгнутая помолвка — главная пища для скандальной хроники, особенно если это касается девушки такого положения в свете, как Жюстина.

— Надеюсь, ты не позволила сестре говорить с ним?

— Нет, конечно.

Маршалл прошел в библиотеку и налил себе порядочную порцию бренди из графина, стоявшего на столике у книжных полок. Мать неотступно следовала за ним, ни в библиотеке она закрыла дверь, чтобы они могли поговорить наедине.

— Ты ведь знаешь, что произойдет, не так ли? Если наша фамилия будет напечатана в этом грязном листке, нас с Жюстиной перестанут принимать в свете.

Бренди обжег Маршаллу горло. Он не часто пил неразбавленный алкоголь. Он предпочитал не топить в вине свой неприятности.

— Чего я не могу понять, — продолжала Аквилла, усаживаясь в кресло, — как эти журналисты пронюхали так быстро.

Маршалл сел напротив матери.

— А я понял. Стэнтон, должно быть, их подкупил.

— Но зачем? Что он выигрывает от того, что опорочит нашу Жюстину?

Маршалл сделал еще один глоток бренди.

— Есть кое-что, о чем ты должна знать. — Очень осторожно он объяснил действительную причину, по которой Стэнтон разорвал помолвку, но не стал говорить, где Жюстина научилась этому. Его мать отреагировала именно так, как он и предполагал, но хотел по возможности этого избежать.

Она вскочила с кресла и стала ходить по комнате, словно разъяренная королева.

— Почему ты не рассказал мне об этом раньше? Придется поговорить с Жюстиной! Как этот человек посмел оскорбить мою дочь! Какая наглость! Только подумай, как он с нами поступил! Под вопросом окажется репутация Жюстины! Уж я доберусь до этой девчонки! Она погубила нас всех!

Он с изумлением смотрел на мать, которая обвиняла всех без разбора.

— Успокойся, мама.

— Успокоиться? А ты? Ты скрывал это от меня!

— Мама, сядь, пожалуйста.

Аквилла села. Ярость сменилась опустошением.

— Подумать только. Наше имя появится в газетенке, в которую в лавках заворачивают рыбу! Что скажут люди? Маршалл, налей мне чего-нибудь выбить.

Маршалл налил матери рюмку бренди.

— Спасибо, дорогой, — сказала Аквилла, протягивая руку за рюмкой. — Я ничего не понимаю. Почему этот человек позволил Жюстине разорвать помолвку, а не поступил так, как это сделал бы нормальный цивилизованный джентльмен?

Маршалл провел ладонью по лицу. Он порядком устал.

— Не знаю. Могу лишь предположить, что после того, как он прислал мне письмо, он понял, что на самом деле он может быть привлечен к суду за нарушение обязательства. Возможно, поэтому он натравил на нас журналистов — чтобы собрать доказательства неприличного поведения Жюстины и укрепить свои позиции на тот случай, если я решу подать иск.

Аквилла кивнула.

— Тебе надо поговорить с Гербертом Стэнтоном. Ты должен заверить его в том, что не будешь подавать иск, если он возобновит свою помолвку с Жюстиной. Мы пригласим врача, который удостоверит ее девственность. Если понадобится, мы ему заплатим. Стэнтон должен остановить журналиста.

— Вряд ли следует так поступить.

— Почему?

Он вспомнил об Атине.

— Во-первых, Жюстина его не любит.

Мать посмотрела на него так, будто он вдруг заговорил на иностранном языке.

— Каким образом это может повлиять на его решение?

Слова, которые он произнес, были для него необычны, практически незнакомы, но он нутром почувствовал, что они правильные.

— Разве ты не хочешь, мама, чтобы твоя дочь вышла замуж по любви?

— Что за чушь! Такая девчонка, как Жюстина, неспособна выбрать в мужья правильного человека. Она толком не знает даже своего сердца.

— А ты? — Он поймал себя на том, что то же самое сказал бы его отец.

— Что я?

— В том возрасте… ты знала собственное сердце?

— Это сейчас не имеет значения.

— Ты любила отца, когда выходила за него замуж?

Она покачала головой:

— Никто не выходит замуж по любви. Считается, что браки следует продумывать для пользы семьи. Я принесла твоему отцу солидное приданое, а он дал мне титул маркизы. Мы были идеальной парой.

Маршалл вспомнил все эти аргументы, которые с течением лет превратились в холодную отчужденность. Мать не ухаживала за отцом, даже когда он уже был на смертном одре.

— И вы до конца оставались идеальной парой?

Она отвернулась.

— Любовь — это одно, брак — другое. Я выполнила свой долг. Как и твой отец.

Маршалл долго молчал, глядя на пустой стакан.

— Если бы тебе пришлось начать все сначала, ты предпочла бы любовь моему отцу?

Мать по-прежнему смотрела в окно.

— Мне бы хотелось сказать, что я полюбила твоего отца. Но этого не произошло. Твоя бабушка уверяла меня, что я полюблю, но… — Ее голос вдруг потерял свою обычную самонадеянность и аристократическое высокомерие. — Во многом моя жизнь — наша жизнь — после свадьбы становилась все более невыносимой. Но я не сожалела о своем браке… в моей жизни появились ты и Жюстина. И я отдала вам всю ту любовь, которую не могла дать ему.

Ему было очень жаль, что его родителям пришлось прожить в таком союзе. Лучше умереть, чем жениться, не раз повторял он себе и только сейчас понял, что это так. Его отец никогда не учил его ценить женщин, а мать ничего не сделала, чтобы доказать ему, что это неправильно.

А Атина сделала и заявила об этом во всеуслышание. Она открыла ему глаза, показав, какие и сколько сюрпризов готовит женщина. Он открыл в ней мир намного более заманчивый и интригующий, чем загадочные очертания дальних берегов на горизонте морей, и он не мог им насытиться.

Он положил ладонь на руку матери, словно хотел ее утешить. Рука была худой и прозрачной, похожей на тонкую бумагу. Как это ужасно, что радость пришла к ней в ту пору, когда ее муж уже лежал в могиле.

Себе он такого не желал. И Жюстине тоже.

— Скажи, чтобы он ушел, — сказала Атина. — Под угрозой применения оружия.

Герт заморгала, не веря своим ушам.

— Мисс?

— Иди и скажи мистеру Маршаллу, что я не хочу его принимать.

— Но Атина, — возразила Эстер. Она сидела на кушетке за рукоделием.

Атина даже не потрудилась поднять голову от бумаг.

— В тот день, когда я увижу этого человека снова, я позабочусь, чтобы у меня были под рукой лук и колчан, полный стрел.