Входную дверь открыли, и раздались шаги. Маршалл бросился в холл.

На фоне утреннего солнца, бившего ему в глаза, Маршалл увидел силуэт. Это была Атина. Она сняла шляпу, и рыжие волосы каскадом рассыпались по плечам.

— Атина! Слава Богу, ты жива!

Он сжал ее в объятиях.

— Боже, какой замечательный прием. Хотелось бы, чтобы при виде меня все были так же счастливы, как ты.

За спиной Маршалла появилась Эстер.

— Мы думали, что ты пропала.

— Каким образом? Растворилась в облаках?

Вдруг, как из бочки, с которой сняли обода, радость Маршалла выплеснулась наружу. Он схватил ее за руки.

— Где ты была? Я с ума сходил от беспокойства. Как ты могла никого не поставить об этом в известность?

Тревога в его голосе вызвала удивление на лицах учениц, появившихся за порогом гостиной. Девушек, по-видимому, привлек громкий разговор.

— О! Доброе утро, мистер Маршалл, — сказала Кэтрин.

Маршалл повернулся к девушке:

— Доброе утро, леди. Прошу вас, продолжайте урок. Надеюсь, вы извините меня за то, что я убью вашу директрису без вас.

Он схватил Атину за руку и потянул в столовую.

— Атина, что с тобой случилось вчера вечером?

— Я хотела тебе рассказать, Маршалл, но у меня не было времени.

— Да где уж! Мне рассказали, что ты уехала с герцогиней Твиллингем. Это правда?

— Да.

— И какое у тебя к ней дело?

Атина прикусила губу.

— Маршалл, мне надо идти. Я жду гостей.

Он покачал головой.

— Ты хотя бы представляешь себе, что мне пришлось пережить вчера вечером?

— Я не знала, что ты будешь меня искать, — немного смягчилась она. — Прости меня. — Она поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его в губы.

Его глаза превратились в щелки.

— Клянусь, тебе это будет стоить гораздо больше, чем это.

Он опустил голову, захватил губами ее губы и крепко прижал к себе.

— Никогда больше так меня не пугай! — предупредил он.

Она тупо покачала головой.

Раздался стук в дверь, и Атина отпрянула от Маршалла.

— Тебе придется уйти, Маршалл.

— Почему?

— Потому что без тебя мне будет легче.

— Кто там за дверью?

— Эдвард Нэнс, — ответила она, поджав губы.

— Что он здесь делает?

— Я попросила его прийти.

— Что ты задумала?

— Гамбит, королева берет ладью.

Атина решительным шагом направилась к двери.

Человек на пороге дома снял шляпу.

— Мисс Макаллистер?

Он был совсем не такой, каким она его себе представляла. Враждебность, которую она испытывала к Эдварду Нэнсу все эти недели, рисовала в ее воображении брюзгливого старика с маленькими глазками, склонившегося над листами дешевой бумаги, по которым он водит своим ядовитым пером. На самом деле он был высокого роста, довольно красивый, разве что слишком скромно одет. Ему было немного за сорок, в черных волосах уже была заметна седина. Взгляд светло-карих глаз был внимательным, но не наглым. От него неприятно пахло сигарным дымом, пропитавшим его одежду.

— Мистер Нэнс. Входите.

— Спасибо, — сказал он и быстрым взглядом окинул комнату. — Я слышу музыку. У вас званый вечер?

— У моих учениц урок танцев. Прошу вас, пройдемте в гостиную.

— Спасибо. — Он последовал за ней в гостиную, где большое окно выходило на улицу. — Признаться, меня удивило ваше приглашение. Я много раз пытался добиться интервью с вами, но мои просьбы остались без ответа.

Атина села на кушетку.

— Скажем так — я устала читать всякий вымысел.

Нэнс сел напротив нее и улыбнулся:

— Журналистика не относится к научным профессиям, мисс Макаллистер. Недостаток информации — это ключ к творчеству. Если в какой-либо истории слишком много белых пятен, писатель вынужден скреплять распадающиеся куски по собственному разумению.

— Скреплять — это понятно, — сказала она, сверкнув глазами, — но вы предпочитаете вставлять собственные куски. Большие, несочетаемые, нелепые и явно сфабрикованные куски.

Нэнс пожал плечами:

— Мое дело — продавать газеты, мисс Макаллистер.

— Странно. Я думала, что ваше дело — публиковать правду.

Нэнс внимательно на нее посмотрел:

— Правда всегда относительна и в большинстве случаев — неинтересна. Секреты, мисс Макаллистер, вот пища успешной журналистики. Они лежат в основе самых лучших историй.

Она кивнула:

— И это означает, что лучшие истории по определению должны содержать едкие, уничтожающие разоблачения.

— Не всегда, но по большей части.

— Разоблачения, окрашенные вашим видением вещей, то есть субъективностью.

— Каждый журналист по натуре моралист. Невозможно о чем-то рассказывать без того, чтобы не добавить свое собственное мнение.

— Вы хотите сказать, что это не составляет труда. Гораздо легче разглагольствовать о чем-то, чем объяснять.

Нэнс тяжело вздохнул.

— Я не ученый, мисс Макаллистер. Я ничего не объясняю. Я просто сообщаю. И именно в этом, надеюсь, вы мне поможете сейчас и сообщите вашу историю.

— Как я могу быть уверена, что вы расскажете мою историю такой, какая она есть, а не такой, какой ее видите вы?

Нэнс достал блокнот и карандаш.

— Я постараюсь изложить факты как можно более точно. Расскажите мне о вашей Школе искусств для женщин.

Атина рассказала. Рассказала, как купила здание борделя у его бывшей хозяйки леди Понсонби с единственной целью организовать школу для старых дев, чтобы научить их, как привлекать мужчин, которые должны были стать их мужьями. В дополнение к занятиям, обычным для молодых леди — уход за детьми, вышивание, культура, — они должны были научиться соблазнять — но без каких-либо сношений, фактических сношений.

Нэнс с таким усердием строчил в своем блокноте, что у него на верхней губе выступили капельки пота. Атина мысленно могла уже прочесть заголовки, которые рождались в голове журналиста.

— А откуда у вас были деньги для школы?

— Леди Эстер Уиллетт спонсировала школу из своих собственных средств.

— А лорд Уорридж? Какова его роль?

— Вы имеете в виду капитана Хоксуорта? Он был у нас моделью.

— Моделью?

Атина кивнула с невинным видом. Она подошла к шкафчику под окном и достала оттуда альбом со своими набросками.

— Видите? Вот он.

Нэнс стал с жадностью рассматривать альбом.

— Лорд Уорридж позировал обнаженным перед всеми вами?

— Да.

У Нэнса оставалось все меньше листов в блокноте, а записи становились все более неразборчивыми.

— Вообще-то еще очень рано, мистер Нэнс, но, похоже, вам не помешает стаканчик бренди. Не хотите?

— Э, да. Спасибо.

— Я могла бы позвать Герт, но она сейчас очень занята. Не могу ли я попросить вас принести бренди сюда?

— Конечно. А где он?

— Около входа в баню есть шкафчик. Там вы и найдете графин.

Нэнс встал и, захватив с собой свои записи, прошел по коридору и спустился вниз. Спустя несколько минут он вернулся с графином и двумя стаканами. Разлив бренди, он выпил свою порцию и тут же налил вторую.

— Ваши ученицы… они все из благородных семей?

— Нет. У некоторых нет титула. Некоторые происходят из семей с весьма скромными средствами, и их выгнали из дома непримиримые жены их братьев или дядей. Девушкам пришлось работать гувернантками, чтобы не умереть с голоду. Единственное, что общее у всех наших учениц, — тот факт, что они не смогли привлечь к себе мужей. До тех пор, пока не пришли в нашу школу.

Атина подождала, пока карандаш Нэнса перестал строчить.

— А теперь скажите мне, мистер Нэнс, после того, как я изложила вам факты, что вы намерены написать?

Нэнс усмехнулся:

— Всего лишь самую постыдную историю, когда-либо изложенную на бумаге. С ней не сравнится ни история убийства Капофаро, ни покушение на премьер-министра Персиваля… Будет продано больше газет, чем с новостями об окончании войны.

— Мистер Нэнс, — сказала Атина, — вы неправильно поняли мои намерения. Я ожидаю, что вы опубликуете опровержение всего того, что вы написали обо мне, о моей школе и о моих ученицах.