— А вы не запомнили, бывала ли она тут с компанией? — спросила я.

— Пару раз я видела ее с другом, — подумав, ответила Анита, — с мужчиной.

— Да? А как он выглядел? — выпалила Мерли, почувствовав след.

— Он такой… черный. То есть очень загорелый. Причем я бы сказала, что это натуральный загар, а не из салона. Сначала я даже подумала, что он итальянец или что-то в этом роде. Но потом услышала, что он говорит без акцента. Высокий, мускулистый, стройный, темноволосый. Лет тридцати.

Что ж, негусто.

— Они были точно два голубка, — улыбнулась она, — глаз друг с друга не сводили.

— А еще что-нибудь вы заметили? — спросила я.

— У меня вообще-то нет времени рассматривать посетителей или следить за ними, но мне показалось, что он больше молчал. Он все слушал, что говорила ему ваша подруга.

Тут ее позвали. Анита подхватила наши тарелки и понесла их на кухню. Минут через десять она вернулась к нам.

— А зачем вам все это? — спросила она.

— Просто для памяти, — ответила Мерли, вздыхая, — хочется знать, как она провела последние дни.

— Ах, понятно. А как вас, кстати, зовут?

— Я Ютта, а она — Мерли, — улыбнулась я. — Можно нам по чашке капучино?

— Да, конечно.

Когда Анита ушла на кухню, Мерли наклонилась ко мне и зашептала:

— Она еще что-то знает! Говорю тебе, Ютта! Надо дождаться, пока она вспомнит.

Я схватила ее за руку — у меня даже голова закружилась от возбуждения.

У Арно Калмера был нюх на полицейских. Едва только черный «пежо» въехал во двор, он сразу понял, что это коп. Вышел комиссар. Машину он не запер. Интересно — что он себе думает? Что воры не очистят его тачку из уважения к полицейской должности?

Арно Калмер сплюнул. Когда что-то случалось в округе, первыми под подозрение попадали его работники. Это и понятно — сезонные рабочие, перекати-поле. Но все равно неприятно. Люди были как люди, отличаясь от прочих только любовью к свободе. После первых допросов кое-кто из них смотался. Им не нравилось, когда полиция совала нос в их документы, пусть им и нечего было скрывать.

Они исчезали по ночам. Эти накладки необходимо учитывать с самого начала, если не хочешь запороть сбор урожая. Арно Калмер не нянчился со своими работниками, но понимал, что зависит от них, и уважал их тяжелый труд. На ферме у него был всего один постоянный работник, да и тот ленивый и нерасторопный. Ему было чему поучиться у сезонных.

Вздохнув, он вышел навстречу комиссару. Ему не нужно было объяснять, зачем тот явился.

— Давайте сядем где-нибудь и поговорим, — предложил комиссар.

Они пошли в дом.

— Жена уехала за покупками, но я могу приготовить кофе, — предложил Арно. — Вы хотите?

Берт попросил стакан воды. Сев на скамью в кухне, он вытащил из кармана блокнот.

Он видел, как мимо проехала машина комиссара. По крайней мере, ему так показалось, хотя издали он не разглядел водителя.

Что ж, пусть себе ездит. Не стоит огорчаться. Он играет в эту игру не впервые и снова выиграет. Он с улыбкой склонился над грядкой и продолжал работать.

— Ты что сегодня такой веселый? — спросил Малле, держа полный ящик клубники.

— Да так просто, — буркнул Натаниел, едва не послав Малле подальше. Малле все-таки был его единственный приятель, а приятели иногда бывают нужны.

От аромата клубники захватывало дух. Никто из рабочих смотреть не хотел на темно-красные пахучие ягоды — все объелись до дурноты. Только Натаниел продолжал совать их в рот. Хотя, признаться, это у него было нервное. Комиссар вернулся. Охота началась. Важно было не допускать ошибок.

Он с трудом поднялся на ноги, разогнулся, взял свой ящик и потащился к трейлеру. Никто и подумать не мог, что он нервничает. Он был мастер притворяться. Бабушка всегда говорила, что из него вышел бы отличный актер. Но это говорилось не в виде похвалы, а в осуждение. И когда она так говорила, дед тащил его в сарай.

К сожалению, ничего другого Анита не помнила. Она присела к нам ненадолго, выпила кофе и съела булочку. Посетителей в кафе было мало, а она не успела позавтракать. Анита была из тех женщин, которые всегда выглядят прекрасно, даже с полным ртом и крошками на подбородке. Я готова была поспорить, что, если она плакала, глаза у нее не краснели и не опухали.

— А имени его вы не знаете? — без всякой надежды спросила я.

Она покачала головой.

— До сегодняшнего дня я даже не знала, как зовут вашу подругу. А вы… — она подалась вперед и заговорила шепотом, — вы зачем о нем спрашиваете? Нет, правда? Я ведь вам не верю.

Я нерешительно покосилась на Мерли. В конце концов, мы не делали особого секрета из своей миссии, поскольку я заявила о ней при всем честном народе на панихиде, а потом еще и газеты раструбили.

— Ага, вы считаете, что он и есть убийца. — Она положила недоеденную булку на тарелку и отряхнула крошки с пальцев. — Я так и знала. Значит, я обслуживала убийцу вашей подруги. О боже! И еще трех девушек!

Мерли нацарапала наш домашний телефон и мобильные номера на пивной подставке и протянула Аните.

— Хорошо, — сказала та, — я позвоню, если что-нибудь вспомню. Обещаю.

— Что ж, мы все-таки кое-что узнали, — подвела итог Мерли, когда мы вышли из кафе, — ему около тридцати лет, он высокий и темноволосый. И симпатичный. Анита от него была без ума, сразу видно.

— Еще мы узнали, что он мало говорит, а больше слушает, — прибавила я.

— И что он любил Каро, — покачала головой Мерли.

— Разве можно убить того, кого любишь?

— А почему бы и нет? — Мерли всегда торопилась с выводами, что выходило ей боком на уроках математики. — А как же убийства на почве ревности, например, или страсти?

— Любил он их, как же. Всех четырех. И Каро не могла любить своего убийцу! Это невозможно!

— О чем и речь, Ютта. — Мерли произнесла это тоном терпеливой матери, увещевающей свое неразумное дитя. — Мне ведь тоже не хочется, чтобы Каро оказалась такой невезучей. Но меня смущает, что ее любовничек не хочет связаться с нами. Если он любил ее, ему должно быть сейчас необходимо сочувствие. Почему он не придет взять какую-нибудь вещь на память? Вот оттого мы и должны его найти.

Сколько раз она пыталась дозвониться? Десять? Пятнадцать? Говорила себе, что девочки пошли куда-нибудь развлечься — не сидеть же им в каникулы целый день дома. Но это было слабое утешение, и тревога ее не унималась.

Рукопись росла, глава за главой, без всяких усилий. Она еще никогда не писала с такой лихорадочной скоростью. Каждая из ее книг обладала своим характером, каждая была частью ее жизни.

Полчаса назад, когда она сделала перерыв, чтобы выпить кофе на террасе, ей в голову пришли две мысли: во-первых, у нее мало дров на зиму; во-вторых, она прониклась симпатией к своему убийце, то есть к персонажу своего романа. Дрова могли подождать, но от убийцы необходимо было отречься как можно скорее. В последние дни она не раз ловила себя на мысли, что ее собственные сочинения подготовили почву для этих ужасных преступлений. Здравый смысл немедленно нейтрализовал этот бред, но неприятное чувство оставалось.

Налив себе еще кофе, она вышла в сад. Пасторальный пейзаж, небо, точно синее одеяло с белыми клочками ваты, действовали на нее успокаивающе. Она подумала, что если бы ее выдуманные убийства протягивали невидимые нити в реальный мир, если бы по ее сценариям совершались настоящие преступления, она немедленно бросила бы писать. Или перешла на любовные романы.

Зазвонил телефон. Трубка всегда была у нее под рукой. Имке ответила после второго звонка.

— Почему бы тебе не пригласить меня на чашечку чаю?

Мама! Вот кто ей сейчас необходим! Матушка имела множество недостатков, она умела довести до белого каления, но в трудных ситуациях была надежна, как скала среди бушующего моря.

— Когда ты приедешь?