Увидев спасателей, миссис Филлимор поднялась с колен и бросилась к ним, открывая рот, но не в силах произнести ни слова от волнения. Ее элегантный белый брючный костюм украшали травяные пятна, она то умоляюще прижимала руки к груди, то патетически указывала в направлении скамьи.
Обозрев место происшествия, Руперт и Энтони тут же реконструировали события. А дело выглядело так. Спрятав Братца Кролика под скамейкой, Тимми решил посмотреть, не доберется ли до него Братец Лис сквозь чугунное кружево. Голову он просунул легко и безболезненно, но, когда попытался вернуться в исходное положение, у него ничего не получилось. Он не звал на помощь, не плакал, а по-всякому пытался высвободиться. Пыхтящим и красным от натуги его и нашла «на минутку» отлучившаяся нянька.
Миссис Филиммор потребовала прислать именно тех спасателей, что и в прошлый раз: мол, Тимми им верит. На ее счастье, Руперт и Энтони оказались не на выезде.
Когда они приехали и присоединились к группе, окружившей скамейку, малыш скупо улыбнулся — он уже порядком устал — и сказал, что прекрасно справился бы сам, но уши мешают, несмотря на оливковое масло. И действительно, приглядевшись, приятели увидели, что голова мальчика лоснится от масла. На сей раз взрослые, видимо, хотели хоть как-то реабилитировать себя в глазах Тимми и по совету кухарки прибегли к помощи оливкового масла. Но не сработало.
Чугунные завитки пилили вручную и довольно долго. Малыш держался стойко, даже подбадривал Руперта и Энтони.
Когда мать со слезами счастья на глазах прижала к себе ненаглядное промасленное дитя, прямо по зеленой лужайке промчался лимузин и из него выскочил сам мистер Филлимор, вызванный с важного совещания. Поняв, что и на этот раз все обошлось, он, тем не менее, тут же приказал убрать все садовые скамейки.
— Сэр, это совсем ни к чему, — остановил его Энтони. — Тимми не повторяет своих ошибок. Унитазы и скамейки — это пока единственные вещи, которым ничто у вас больше не угрожает.
— И Писсарро…
— Что?
— И пейзажу Камиля Писсарро. Тимми решил, что предметам на картине не хватает четкости, и обвел их по контуру черным… К счастью, это был уголь, — объяснил мистер Филиммор и тут же сменил тему: — Молодые люди, я хочу вам сказать, что отныне вы желанные гости в моем доме. В следующее воскресенье у нас с женой годовщина свадьбы. Мы будем рады видеть вас.
Приятели смущенно поблагодарили и распрощались. Когда они садились в машину, Энтони спросил:
— Слушай, а ты, наверное, пойдешь с Флоренс, да?
— Во-первых, никуда я не пойду. А во-вторых, никакая она не Флоренс, — сердито буркнул Руперт.
Происшествие в поместье Филиммор — забавное по сравнению с теми, с которыми они обычно имели дело, — на время помогло ему забыть о своих горестях. Но приятель, как назло, напомнил о них.
— Так, значит, она все вспомнила, — догадался Энтони. — И…
— И нет никакого «и», — резко оборвал напарника Руперт. — У нее своя жизнь, у меня своя.
— Понятно, почему ты сегодня такой хмурый, — протянул тот и не рискнул расспрашивать дальше, хотя очень хотелось.
Скупое признание друга стало для Энтони неприятной неожиданностью. Он, конечно, узнал Флоренс — или как ее там — не так хорошо, как Руперт, но был уверен, что кем бы та ни оказалась, она надолго, если не навсегда, обосновалась в их городе, в доме Руперта, в его сердце… Хотя последнее, похоже, было верно, но не радовало, поскольку настоящее чувство должно быть взаимно.
Они молча доехали до офиса. Там всем уже было известно от оператора, куда и зачем их вызывали, но никто из коллег не рискнул превратить это в повод для шутливого подтрунивания, настолько подавленным выглядел Руперт и опечаленным Энтони…
Хорошо хоть Остин, еще с тремя спасателями отправившийся на происшествие за город, пока не вернулся, а то мне бы не избежать допроса с пристрастием, думал Руперт, направляясь домой. Вчера, поздно вечером возвратившись, он не стал подходить к телефону, хотя тот несколько раз заходился оглушительным трезвоном. Ему не хотелось ни с кем говорить, никого видеть. То, что случилось, требовалось сначала пережить. Он приготовился даже не пустить родственников на порог. Но те не появились, очевидно догадавшись, что на этот раз следует оставить Руперта наедине с собой.
Однако сегодня на такую чуткость рассчитывать уже не приходилось. Два дня невмешательства в его дела — слишком тяжелая нагрузка для людей, привыкших знать по минутам о том, что происходит в жизни друг друга.
Руперт не удивился бы, если бы на пороге своего дома увидел сидящую тетю Кэйт или Дороти. Остина сегодня следовало ожидать ближе к вечеру…
Подойдя к двери и найдя ее незапертой, Руперт тоже не удивился. Сейчас он мог забыть сделать все, что угодно. Перед грандиозностью его потери меркли любые квартирные кражи. Но воры, даже если это были именно они, на сей раз повели себя более чем странно. Они не только ничего не взяли, а, напротив, оставили в холле несколько объемистых кожаных чемоданов, аккуратной группкой поставив их посередине…
Что это? Предуведомление, чтобы счастье, свалившись как снег на голову, не слишком травмировало его психику после того, как он смирился со своей печальной участью?
Стараясь не надеяться на чудо, пока оно не стало реальностью, Руперт поспешил в гостиную.
Леонора сидела на диване в напряженной позе и в упор смотрела на вошедшего хозяина дома.
— Откуда взялись эти чемоданы? — неожиданно для себя ворчливо спросил он.
— Из отеля. Мистер Парето помог мне собрать вещи и привезти их сюда.
— А где же он сам? — поинтересовался Руперт, демонстративно оглядываясь.
— Улетел в Вашингтон. То, что я могла не появиться на презентации собственной книги, сбило все его планы, — ответила Леонора.
— И он не уговаривал тебя лететь с ним? — с подозрением спросил Руперт.
— Уговаривал, да еще как! Но я отказалась, сказала, что с тобой я буду под надежным присмотром… Если ты, конечно, не возражаешь…
Возражает ли он? Да это счастье, о котором он не смел и мечтать! Но на сколько это счастье: на несколько дней, месяцев или на всю жизнь?
— Возражаю, — заявил Руперт. — Причем серьезно возражаю.
Леонора даже рот открыла от изумления.
А он решительно подошел к ней и начал говорить спокойно, рассудительно, как будто готовил речь заранее, а не под влиянием момента.
— Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что популярная писательница дамских романов — это совсем не подарок, да еще писательница, вживающаяся в образ. Неизвестно, как далеко тебя может завести желание испытать то, что испытывают твои героини…
Леонора вскинула руку, намереваясь возразить. Но он не позволил, покачав головой, и продолжил:
— Правда, есть один плюс: если бы ты писала детективы, тогда среди почитателей твоего таланта было бы гораздо больше мужчин. А я видел на презентации, на что способны эти фанатики. Тут уж мне пришлось бы всерьез задуматься о собственной безопасности…
— Мне не нужен никакой мужчина, когда есть ты, — прошептала Леонора.
Руперт возликовал в душе, но не подал виду, что расслышал ее признание.
— К тому же такая красивая женщина, как ты, живущая в доме одинокого мужчины, всегда вызывает пересуды и сплетни…
— Но, Руперт, — недоуменно произнесла Леонора, — не хочешь же ты сказать, что я поторопилась перевезти к тебе вещи?
— Нет, не хочу. — И прежде чем сбитая с толку молодая женщина смогла хоть что-то сказать, заявил: — Оставайся здесь. Оставайся со мной, но в качестве моей жены.
— Ты что, делаешь мне предложение? — не поняла Леонора.
— А разве это похоже на что-то другое? Послушай, я понимаю, что теперь тебе кажется, будто ты можешь обойтись без меня. Но, черт побери, Флоренс, я тебе нужен. Нужен для того, чтобы любить тебя!
— Леонора, — машинально поправила она его.
Руперт взъерошил волосы пальцами.
— Флоренс, Леонора… Какая мне в конце концов разница, как тебя зовут! Ты — моя женщина… Если только ты не вспомнила, что в Вашингтоне тебя дожидается жених.
