Помещение было огромным, совершенно безлюдным в это время суток и тесно заставленным высокими стеллажами, набитыми банками и бочками всевозможных форм и размеров.

На ней был надет ярко-красный обтягивающий ее до невозможности костюм и туфли на высоких каблуках. Свои длинные волосы она спрятала под короткий парик цвета «платиновая блондинка». Даже она сама не узнавала себя в таком виде. Тем более будет трудно постороннему опознать ее в этом наряде.

Ее шаги гулко отдавались в тишине, нарушаемой лишь ровным гудением вентиляции, отражаясь от выкрашенных серой краской стен. Да, в таком месте свиданий точно не назначают. В голову может прийти любое объяснение ее присутствия здесь, но только не то, что соответствует истине. Вот и замечательно, поскольку действовать приходилось в строжайшей тайне. О, в последнее время она поневоле стала настоящим мастером конспирации. Да и как могло быть иначе, если на карту, возможно, поставлена не только ее жизнь, но и жизнь того, кто неожиданно стал для нее дороже… самой жизни? Похоже, все обстоит именно так.

Проникнуть сюда, тем более в столь неурочное время, оказалось не так-то просто. Хорошо еще, что охранник оказался молод и неравнодушен к женским чарам, иначе весь тщательно продуманный план пошел насмарку. А ждать дольше уже не было сил. К тому же если они не увидятся сегодня, то завтра, возможно, ей придется вылететь в Палермо.

Она прошлась по рядам, машинально скользя взглядом по пестрым этикеткам. У нее еще есть время, она специально пришла пораньше, чтобы насладиться… предвкушением. Еще немного, и они обговорят окончательные детали. И тогда поезд — кому придет в голову, что в наше время можно ездить поездом, когда есть самолеты? — помчит их туда, где они будут одни. Одни — среди пестрой толпы людей, которые никогда их не видели и которым нет до них никакого дела…

Она насторожилась. Что-то привлекло ее внимание, но что именно? Нет, не долгожданные осторожные шаги. Пришлось остановиться, прислушиваясь. Да, действительно, в до этого ровном, убаюкивающем гуле вентиляторов появились новые звуки, нечто вроде натужного завывания. Что-то было не так, возможно, какая-то неисправность. Это ей совсем ни к чему, не хватало еще, чтобы в помещение прибежали люди и обнаружили незнакомую женщину там, где ей находиться совсем не полагается. Если обнаружат его, это не так страшно. Много хуже, если внимание к себе привлечет именно она. Тогда уже ничего не исправить!

Ускорив шаги, она двинулась в нужном якобы направлении, но вскоре обнаружила, что заблудилась. Где же этот чертов выход? Высокие стеллажи мешали видеть, а все проходы между ними были похожи друг на друга. В довершении ко всему к едкому химическому запаху растворителей добавился другой — легкий запах дыма. Неужели пожар?

Она почувствовала, что ее охватывает паника. Запах гари быстро усиливался, в воздухе появилась сизая дымка. Необходимо было взять себя в руки и что-нибудь придумать. Что толку в бесцельном метании между стеллажами? Может быть, стоит просто подождать: охранник должен вспомнить о ней и прийти на помощь.

По натянутым как стальные струны нервам ударил пронзительный звук сирены — по всей видимости, заработала аварийная сигнализация. Дым все сгущался, стало трудно дышать, видимость все ухудшалась.

— Помогите! — закричала она, понимая, что надежды остается все меньше и меньше. — На помощь!

События развивались с угрожающей быстротой. И неудивительно: более благоприятных условий для распространения огня придумать было трудно. Неподалеку от нее уже показалось открытое пламя, треск которого вселил в нее настоящий ужас.

Собрав все силы, она бросилась куда глаза глядят, только бы подальше от огня. Последнее, что ей удалось услышать, был страшный взрыв. С расширенными от ужаса глазами она замерла, глядя, как с ближайшего накренившегося стеллажа скатываются банки с краской и летят прямо на нее…

— Как ваше имя, дорогая?

Заглянув в такие ясные, небесной голубизны глаза, она непременно вздохнула бы от удовольствия, если бы не режущая боль в горле. Прежде чем все окружающее вновь заволокло колеблющейся туманной пеленой, ей удалось лишь моргнуть. Голова болела, в груди жгло словно огнем, правую руку пронизывала острая, жгучая боль. Кто-то над ее головой сказал, что таковы последствия вдыхания большого количества дыма, но от этого ей отнюдь не стало легче.

Она попробовала было тряхнуть головой, чтобы зрение хоть немного прояснилось, но чьи-то большие сильные руки этому помешали. Голова ее лежала на мускулистом бедре, принадлежащем, как она подозревала, черноволосому ангелу милосердия, взвалившему ее на свои плечи и вынесшему из горящего здания за какую-то секунду до того, как там произошел второй, более мощный взрыв, разрушивший помещение до основания.

Что ей понадобилось на складе краски, припомнить никак не удавалось.

— У вас ведь есть имя, дорогая? — вновь спросил мужчина тихим успокаивающим голосом, невольно заставившим ее совсем не к месту подумать о таких глупостях, как белые заборы из штакетника, детский смех и щенки золотистого ретривера.

— Флоренс. — Она вновь попыталась шевельнуть головой, но он держал ее крепко. Флоренс? Что-то тут было не то. А может быть, то? — Мне так кажется, — добавила она сорвавшимся на какое-то воронье карканье голосом: в горле было так же сухо и горячо, как в пустыне Сахара.

Кто-то вонзил в ее руку иглу, заставив болезненно поморщиться. Она ненавидела уколы. Ненавидела? Брови ее сошлись на переносице. Но почему?

Пытаясь справиться с подступающим приступом паники, она услышала поднявшийся вокруг хор голосов, говорящих что-то непонятное, и попыталась получше рассмотреть великолепного мужчину, держащего ее в своих объятиях.

— Что случилось? — спросила она все тем же каркающим голосом.

— С вами все будет хорошо. — Губы его сложились в одобряющую улыбку, а в ярко-голубых глазах появилось выражение уверенности, не слишком, однако, ее обманувшее.

Сама она чувствовала себя отнюдь не хорошо, все тело горело словно огнем.

— Как ваша фамилия, Флоренс? — спросил он, откидывая волосы с ее лица с нежностью, кажущейся почти невероятной.

А это еще почему? — вновь подумала она.

Теперь на нее с беспокойством смотрели уже два ясноглазых ангела милосердия. Окружающие предметы стали расплываться вновь. В глазах постепенно начало темнеть, и наконец она провалилась в полную тьму беспамятства, успев лишь прошептать:

— Я надеялась, что это скажете мне вы.

Как и во все предыдущие шесть дней, Руперт Атвуд оставил свою машину на стоянке для посетителей медицинского центра и, не желая пользоваться служебным входом, где его знала каждая собака, направился к главному подъезду. Держа в руках коричневый бумажный пакет, от которого исходил предательский запах чего-то жареного, он, немелодично насвистывая, миновал автоматически открывшиеся двери и, воровато оглядевшись в поисках знакомых лиц, шмыгнул в лифт и нажал кнопку четвертого этажа.

О том, куда он исчезает после окончания смены, Руперт не говорил никому, особенно своему брату Остину и Дороти Винсворт, почти что члену семьи и сестре медицинского центра, которую угораздило оказаться на дежурстве именно в день инцидента с Флоренс. Они никогда не поняли бы той необъяснимой тяги, заставляющей его являться сюда каждый Божий вечер, а тем более того, что именно привлекало его в Флоренс. Собственно говоря, он и сам знал наверняка только одно: она нуждается в помощи, нуждается в нем, но этой причины было ему вполне достаточно.

Откуда она взялась и как очутилась на горящем складе краски, было такой же загадкой для нее самой, как и для Руперта, не говоря уже о полиции и следователях пожарной инспекции. Насколько можно было судить, в памяти Флоренс образовалось множество провалов, и он совершенно не видел причин, по которым не мог бы помочь ей их заполнить.