— Если будете нервничать, то вообще ничего не вспомните, — возразил Руперт. — Нельзя казнить себя по поводу каждого исчезающего обрывка воспоминаний, вы только делаете себе хуже. — К тому же время уже позднее, — добавил он. — Давайте я помогу вам устроиться на ночь, а там будет видно. Утро вечера мудренее.

— Исчезающие обрывки, — с горечью в голосе пробормотала она, качая головой. — А как насчет исчезнувшей жизни?

— Вы должны дать себе время, Флоренс. И никакие сожаления по этому поводу не помогут процессу хотя бы частичного восстановления памяти, тем более что это вас так сильно расстраивает.

Он был воплощением спокойствия и терпения, но Флоренс это не устраивало. Черт побери, ей нужны были ответы, имеющие хоть какой-нибудь смысл! Бездействие казалось просто невыносимым.

— У вас ведь есть семья, — сказала она, указывая на висящие на стене фотографии в рамках. — И близкие друзья, так ведь?

— Конечно, а в чем дело?

— Кто они такие? Как их зовут? — требовательно спросила она, проигнорировав его вопрос.

Бросив на нее удивленный взгляд, Руперт поднялся и подошел к фотографиям.

— Это Остин, мой старший брат, — начал он, указывая на фотографию молодого, очень похожего на него человека, стоящего на фоне машины с опознавательными знаками. — А это Энтони, с которым мы почти одновременно пришли в команду спасателей.

На следующей фотографии была изображена строго одетая женщина со слегка поседевшими волосами и смеющимися голубыми глазами. Она восседала за конторкой в окружении книг.

— А это тетя Кэйт, позаботившаяся о нас с братом после смерти родителей.

Сняв со стены один из снимков, он протянул его Флоренс. Этому черно-белому свадебному фото было, судя по его состоянию и одежде жениха и невесты, лет сорок. Они стояли на пороге небольшого дома и улыбались в объектив. На темноволосой матери Руперта было белое подвенечное платье и венок из флердоранжа, ее муж был одет так, как и положено быть одетым молодому человеку в такой торжественный для него день. И оба они светились от счастья.

Внезапно что-то шевельнулось в памяти Флоренс. Но чем больше она старалась удержать этот фрагмент прошлого, тем глубже он погружался в пучину подсознания.

— А это что за девушка? — спросила она, указывая на снимок длинноногой блондинки в форме медсестры, и какое-то неприятное чувство шевельнулось в ее душе. — Кажется, я ее где-то уже видела.

— Ну естественно, — ответил он, вешая свадебную фотографию родителей на место. — Это Дороти, она работает в той больнице, в которую вас привезли после пожара. И она нам с Остином как сестра.

— Как сестра?.. — недоверчиво протянула Флоренс, очень надеясь, что Руперт примется убеждать ее в этом.

— Да. Ее, как и нас с Остином, воспитала тетя Кэйт. А теперь, может, объясните, зачем вам понадобилось все это выяснять?

— Считайте это моим капризом, — ответила она. — А как насчет более далеких предков? Знаете ли вы кого-нибудь из ваших дедов и бабушек?

Руперт нахмурился.

— Только бабушку со стороны матери, которую мы иногда навещали, будучи детьми. Родители отца умерли еще до моего рождения. Но я никак не могу понять, к чему вы, собственно говоря, клоните.

— Это все фотографии близких вам людей, иначе вы не стали бы их здесь держать. — Флоренс указала на них рукой. — А теперь представьте на мгновение, что не знаете никого из вашей семьи, более того, не знаете даже, есть ли у вас семья. Как думаете, что бы вы при этом чувствовали?

Руперт подошел ближе.

— Мне кажется, я понимаю, что именно вы хотите этим сказать. — Он осторожно коснулся рукой ее щеки. — Когда вы пытаетесь заставить себя вспомнить и оказываетесь не в состоянии это сделать, то ощущаете себя очень одинокой… Простите. Я понуждал вас напрягать память и сожалею об этом.

Искушение крепче прижаться к его теплой ладони было очень сильно, однако, пересилив себя, Флоренс отстранилась. На сегодня с нее было вполне достаточно. Она подозревала, что странные сны каким-то образом связаны с ее прошлым, но, если не удастся расшифровать их, придется начинать жизнь с чистого листа.

В очередной раз. Почему-то Флоренс была уверена, что уже делала это раньше.

Нет, лучше было об этом пока не думать.

— Тогда перестаньте, пожалуйста, уговаривать меня не волноваться, потому что ситуация действительно тревожная. Передо мной стоит выбор: либо реконструировать прежнюю жизнь, либо построить новую. А я даже не знаю, действительно ли меня зовут Флоренс, или…

О Боже! То, что, что она может носить другое имя, пришло ей в голову только сейчас!

Руперт взглянул на нее с выражением крайнего недоумения на лице.

— Что вы имеете в виду?

Но Флоренс было уже не до его реакции. Внезапно стало трудно дышать, ноги отказывались служить, когда она заставила себя подняться и подойти к стене, на которой висели фотографии.

Если то, что уже открылось ей, действительно отражает прошлую жизнь, то, может быть, потеря памяти для нее благо? Чем больше она узнавала о себе, тем меньше ей это нравилось. Поначалу обнаружилось, что она подружка гангстера, а теперь выяснилось, что и имя у нее, возможно, фальшивое.

Она взглянула на Руперта, стоящего столбом посреди комнаты и смотрящего на нее так, будто он видит ее впервые в жизни.

— Подождите минуточку, — пробормотал он. — Вы хотите сказать, что вас зовут не Флоренс? А как тогда?

Почувствовав пробежавший по телу холодок, Флоренс покачала головой.

— Не имею понятия, — прошептала она. — Но знающие меня люди обращались ко мне как к Флоренс… Парето.

— Что?

Она нервно сглотнула образовавшийся в горле комок.

— Парето, — повторила она увереннее. — Флоренс Парето.

Проведя бессонную ночь, Руперт встал, натянул на себя джинсы и достал из бельевого ящика чистую майку. Он так и не решил, что ему думать по поводу странных откровений своей гостьи. Честно говоря, ему не слишком в них верилось. Хотя, согласно известной всем поговорке, правда иногда бывает невероятнее самой изощренной выдумки. Однако Флоренс не могла быть связана с преступным миром, какие бы странные фантазии ни приходили ей в голову. В этом он мог поручиться.

Направляясь в кухню, он вдруг услышал женский смех. Найти Флоренс — а он решил называть ее именно так, пока не будет подтверждений обратному, — в жизнерадостном, даже веселом настроении Руперт никак не ожидал. Грустной, встревоженной — да, но только не веселой.

Уже в гостиной он уловил аппетитный запах поджаренного бекона и свежезаваренного кофе. Руперт не смог удержаться от улыбки. Какой бы таинственной ни была эта женщина, одну ее загадку он разгадал: Флоренс, слава Богу, умеет готовить.

Однако, войдя на кухню, он остолбенело замер. Возле плиты хозяйничал Остин, в руке у него была сковорода. Рядом стояла улыбающаяся Флоренс.

Нет, это не может быть ревностью, сказал он себе. Что из того, что на лице брата написана дурацкая улыбка, так ему не свойственная?

— Что ты здесь делаешь? — недовольно проворчал Руперт.

Улыбка на лице оглянувшегося через плечо Остина стала еще шире.

— Готовлю завтрак. Разве не похоже?

Похоже было скорее на то, что он ухаживает за Флоренс.

Руперт взглянул на настенные часы. Половина восьмого. Да еще в воскресенье!

— Я спрашиваю, что ты здесь делаешь в такую рань.

Поставив сковороду на конфорку, брат накрыл ее крышкой и уменьшил огонь.

— Я принес продукты. — Остин продемонстрировал вынутую из холодильника упаковку яиц. — Ты же не хочешь, чтобы твоя гостья умерла с голода?

Надо же, а ведь до сих пор он наивно полагал, что привычка старшего брата совать свой нос в его дела имеет хоть какие-то границы.

— Я как раз собирался сегодня пройтись по магазинам.

— Тебе все равно придется, — сказал Остин, приподняв крышку сковороды. — Того, что я принес, хватит только на завтрак.

Руперт оглядел кухню. Да, на завтрак, но отнюдь не на троих. О черт, он же сам просил Энтони зайти утром и сообщить, что ему удалось выяснить по поводу пожара на складе. Значит, эти двое успели созвониться.