— Он еще не победил нас! — воскликнул Спартак.

— Лициний Красс еще не потерпел ни одного поражения, — продолжал Питий. — Упрямый и озлобленный, он не боится ничего и никого. Я видел, как он вошел в горящий дом, чтобы прогнать людей, тушивших огонь.

— Когда я был солдатом, — прервал его Курий, — в Иберии и Африке Красса восхваляли за смелость.

— Если он должен разгромить нас, — сказал Спартак, — то зачем ты пришел, Питий? Если он когда-нибудь поймает тебя…

— Он нарежет ремешков из моей кожи, а потом скормит муренам или собакам, позаботившись о том, чтобы я превратился в кусок живого мяса, еще способного дышать.

Спартак подошел к Питию, и тот поднялся.

— Зачем ты пришел, Питий? — снова спросил Спартак глухим печальным голосом.

— С тех пор как ты бежал из гладиаторской школы в Капуе, твоя армия победила преторов, легатов, консулов, сожгла урожай, поместья, виллы, ты подошел к Риму и страх охватил хозяев. Когда мы, рабы, приближаемся к ним, они хватаются за кинжалы. Стоит нескольким рабам одновременно войти в комнату, как хозяева начинают метаться, обезумев от страха. Они боятся есть пищу, приготовленную слугами. Их страх доставляет нам радость и гордость. И этим мы обязаны тебе, Спартак. Я благодарен тебе за это. И за то, что ты напомнил мне, что я был свободным гражданином Афин. За то, что я здесь и рассказываю тебе об угрозах и намерениях Красса. Он поднимет легионы и начнет преследовать тебя. Будь осторожен, его ничто не остановит! Он хочет твоей смерти, потому что он благородный римлянин, а ты всего лишь иноземный раб. Ты заставляешь его дрожать, и он не успокоится, пока не убьет тебя.

Спартак положил руку на плечо Пития.

— Все люди умирают, — сказал он. — Красс тоже умрет, даже если убьет меня. А ты, Питий, умеешь умирать?

Питий опустил голову. К ним подошел Иаир.

— Тот, кто умеет умирать, больше не раб, — сказал он.

— Я хочу, чтобы все они умерли, все до единого! — воскликнул Лициний Красс.

Наклонившись вперед, сцепив руки за спиной, проконсул размеренным шагом шел вдоль колоннады, окружавшей бассейн, в котором плавали мурены, бороздившие поверхность воды.

Он остановился, подождал, пока к нему присоединятся Гай Юлий Цезарь и легаты Муммий и Гай Фуск Салинатор.

— Нужно, чтобы люди запомнили только их казнь, — добавил он, сжав челюсти. Глубокая складка пересекла его лоб.

— Те, кто сражался с ними, утверждают, что смерть не пугает их. Эти твари умирают без малейшего страха, — сказал Цезарь.

Красс пожал плечами, на его лице отразилось презрение.

— Люди забудут о том, что они не боялись смерти, — заметил он. — Но я хочу, чтобы все помнили, какой смертью они умерли. Народ еще долго будет дрожать, вспоминая, каким пыткам я их подверг. Страх будет преследовать каждого раба до конца его дней. Никто из них больше не посмеет восстать против хозяина.

Он следил глазами за бликами на поверхности воды в бассейне.

— Нескольких я скормлю муренам.

Он усмехнулся.

— Этого центуриона, Номия Кастрика, я угостил хорошим мясом и свежим вином. Он только и говорил, что о гладиаторских боях, об этом позоре. Рабы заставили центурионов и римских граждан драться друг с другом. Спартак оставил его в живых, чтобы он рассказал нам об этом и мы ужаснулись. Знаете, что стало с этим болтуном, который все твердил: «Они оставили мне жизнь!»? Когда он, наконец, уснул, я приказал сбросить его туда.

Движением головы он указал на бассейн.

— Мурены в один миг набросились на него. Произошло настоящее сражение, вода бурлила, а потом стала красной. Мои рабы тряслись от ужаса и заснули у моих ног, как собаки. Потом я приказал зарезать всех рабов, которые работали с Питием, греческим архитектором. Он прятал от меня глаза, и мне это никогда не нравилось. Он сбежал и, наверняка, присоединился к армии Спартака. Но я найду его, и он пожалеет о том, что предал меня. Знаешь, Юлий, я ведь собирался отпустить его.

Он проворчал.

— Я купил его на Делосе. Он расхваливал передо мной свой талант. За несколько дней мог построить семиэтажный дом. А потом поползли слухи о восстании. Люди заговорили о том, что Спартак, предводитель рабов, новый Ганнибал, завоюет Рим!

Он крикнул:

— Вы слышите: завоюет Рим! Гладиатор, гнусная тварь, фракийский раб! Он силен только слабостью наших консулов, преторов и легатов!

Он схватил Гая Юлия Цезаря за руку.

— Ты военный трибун, Цезарь. Воевал в Азии, победил пиратов! Я хочу взять тебя с собой на охоту, которую мы начинаем. Ты должен это мне и Риму!

Он улыбнулся.

— Я давал тебе в долг много денег, Цезарь. Ты многим обязан мне. Когда мы вернемся победителями, Рим будет у наших ног. У нас будут слава, мощь и богатства. Ты станешь богачом, Цезарь! Вернешь мне долги, и мы откроем для плебеев игры, которые поразят их. Народ Рима будет наш!

Оставив Цезаря, он приблизился к легатам.

— Я подниму шесть легионов за свой счет. Сенат заплатит за четыре. С десятью легионами от нас не ускользнет ни один раб.

Он указал на Муммия.

— Ты будешь командовать авангардом из двух легионов. Помешаешь этим разбойникам войти в Луканию.

Он повернулся к Цезарю.

— Фракиец хитер и ловок. Он хочет завладеть портами и пробраться на Сицилию с помощью киликийских пиратов. На острове еще свежа память о мятеже рабов, и он надеется раздуть новый пожар.

Красс поднял голову, прикрыв глаза.

— Наши предки подавили восстание на Сицилии, но не стерли память о нем. В этом была их ошибка. Я же не оставлю в памяти людей ничего, кроме страха, страданий и крови!

— Эта кровь — наша кровь, — сказала Аполлония.

Она стояла на коленях перед плоским камнем, на котором лежал ягненок с перерезанным горлом и распоротым животом.

Аполлония медленно вынула внутренности животного.

Она сжала их, и кровь потекла по ее рукам и хлынула из горла ягненка, залив камень.

Птицы с черными и желтыми клювами начали кружить в красном вечернем небе.

Аполлония повернулась к Спартаку, сидевшему в нескольких шагах от нее вместе с Иаиром и Посидионом. Позади них, на гребне скалы, возвышавшейся над долиной Лукании, стояли Тадикс, Питий и Курий. Ниже, на склонах и террасах, которые ступенями спускались к долине, собралась толпа рабов.

— Боги сделали свой выбор, — сказала Аполлония.

Она закрыла лицо руками и пятна крови остались на ее лбу, щеках и губах.

— Они предупреждают нас, — добавила она.

Все еще стоя на коленях, она начала раскачиваться из стороны в сторону. Длинные светлые волосы волочились по земле, разметая круг, похожий на тот, который описывали в небе птицы.

— Боги не могут говорить, они немые, — сказал Спартак, поднявшись.

Он скинул мечом тело ягненка на землю и, взобравшись на камень, громко произнес:

— Наша кровь — это та, которую нужно пролить, чтобы победить. Боги следят за битвами людей и благословляют победителей.

Он указал на горизонт.

— К нам приближаются два легиона. Их ведет Муммий, легат проконсула Лициния Красса. Они движутся по Аппиевой дороге, Муммий выступает как на параде. Нужно, чтобы уверенность в своих силах ослепила римлян. Тогда они потерпят поражение, как Глабр, Коссиний, Вариний, легаты, преторы и консулы! Мы захватим обозы и разделим добычу. Но прежде Муммий должен поверить, что мы бежим от него. Нужно завлечь его туда, где мы сможем напасть, прежде чем он успеет разбить лагерь. Нужно, чтобы он поверил в легкую победу. Для него, как и для Красса, мы всего лишь животные. Они не желают помнить, что мы сделали с их когортами. Мы разгромим легионы Муммия и Красса. И, став свободными, уйдем на север или пересечем море.

Он спустился с камня.

— Наша кровь прольется, — добавил он. — Такова цена свободы.

Спартак смотрел вслед Питию, Тадиксу и Курию, которые присоединились к вооруженным людям, собравшимся на одной из террас.