Только поставил графин на стол, как послышался стук закрываемой двери и тенорок Эрнеста, распевавшего песенку о пикнике плюшевых медвежат. Саймон улыбнулся. Развод явно устраивал Эрнеста; он заметно повеселел с тех пор, как Кэролайн покинула дом.

– Ну и ну! – воскликнул Эрнест, ставя сумку с покупками. – Продуктовые секции у «Харродса» теперь совсем не те. Зоопарк. Толстозадые личности в кроссовках и тренировочных костюмах. Английской речи почти не слыхать. Бедняги за прилавками сбились с ног. Спрашивается, куда девались любезность и неторопливость? Ничего, я успел ухватить кое-что для скромной деревенской трапезы.

Сняв пиджак, он облачился в длинный поварской передник и принялся разгружать сумку.

– Я подумал, что начнем с salade tiède[1] с паштетом из гусиной печенки, а потом твое любимое… – Он достал сочную ножку барашка. – С чесночком и фасолью. А закончим… – тут он развернул и показал два свертка с сыром, – брийя-савареном и славным терпким чеддером.

– Лучше не придумаешь, – восхищенно заметил Саймон, доставая из холодильника бутылку шампанского. – Ну как, нарушишь старую привычку?

Эрнест оторвался от чистки чеснока.

– Пожалуй, один бокал в порядке поощрения, – согласился он, откладывая нож.

Саймон хлопнул пробкой и наполнил два бокала.

– Твое здоровье, Эрн. Спасибо за все это, – произнес он, обводя рукой составленные у стены ящики.

– Счастья тебе, дорогой. Не очень жаль уезжать, не так ли? Ты никогда не чувствовал себя здесь дома.

– Думаю, что так.

Оба выпили.

– Да будет позволено мне сказать, – заявил Эрнест, – состояние наших брюк не соответствует нынешнему вечеру. Не сочетается с вином.

Саймон взглянул на серое пятно из сигарного пепла на штанине и попытался его стереть.

– Нет-нет-нет! Ты втираешь, а не вытираешь. Что сказал бы наш портной? Ступай наверх и переоденься, пока я занят здесь. Брюки не убирай, займусь ими завтра.

Захватив бокал, Саймон поднялся в главные покои, как их неизменно называли декораторы. Здесь еще сохранился слабый запах духов Кэролайн. Он прошел вдоль ряда встроенных шкафов, где она хранила последние несколько дюжин платьев, не поместившихся в гардеробной. Раздвинул дверцы. На полу куча торчащих в разные стороны вешалок рядом с ненужными фирменными пакетами «Джозеф», «Макс Мара», «Сен-Лоран» – скомканными глянцевыми сувенирами из доброй половины модных лавок Найтсбриджа. В углу валялась пара бежевых с черным туфель «Шанель», подошвы потерты самую малость. Почему она их бросила? Взяв в руки туфли, Саймон заметил на одном каблуке небольшую царапину: из-за едва заметной царапины двести пятьдесят фунтов выброшены на ветер.

Он отложил их и стал раздеваться, бросая одежду на кровать с четырьмя столбиками. Для нового дома Кэролайн она была слишком велика, и Саймон лениво подумал: кто же будет спать в ней после него? Он всегда ненавидел это проклятое сооружение с его плиссе, гофре и вздымающимися пологами, чувствуя себя вторгшимся в выставочный будуар. Да и весь дом вызывал в нем такое же ощущение.

Войдя в ванную, он поглядел на свое отражение в большом, во весь рост, зеркале – средних лет голый мужчина с бокалом в руке. Господи, да он выглядит старше своих сорока двух! Усталый взгляд, у рта глубокие морщины, седина в одной из бровей, седые волосы начинают проглядывать и в гладкой черной шевелюре. Еще несколько лет – и он станет похож на грушу. Если не займется чем-нибудь посерьезнее, нежели редкая партия в теннис. Он втянул живот и выпятил грудь. Вот так. Продержаться так следующие десять лет; меньше есть, меньше пить – намного меньше; ходить в спортзал. Скучища. Он выдохнул, допил шампанское и, не глядя больше в зеркало, встал под душ. Постоял пятнадцать минут под хлещущей по затылку и шее водой.

Он уже заканчивал вытираться, когда в спальне зазвонил телефон.

– Ресторан «Chez nous»[2] открыт, – доложил Эрнест. – Через полчаса можем начинать.

Саймон надел старые хлопчатобумажные брюки и поношенную шелковую рубашку, которую Кэролайн неоднократно покушалась выбросить, и босиком спустился в кухню. Ступая по прохладным гладким плиткам пола, он вспомнил о далеких отпускных днях в теплых краях.

Эрнест украсил стол свечами и бутонами белых роз на плоском блюде. Рядом с местом Саймона стояла шкатулка с «Партагас» и лежали щипчики для обрезания сигар. Из спрятанных в стене колонок доносился фортепьянный концерт Моцарта. Саймон почувствовал себя чистым, отдохнувшим и голодным, достал из холодильника шампанское.

– Эрн? – спросил он, поднимая бутылку.

Когда Саймон стал разливать шампанское, Эрнест обратил внимание на его босые ноги.

– Вижу, у нас сегодня богемное настроение, – отметил он.

– Ну прямо бродяга, правда? – Саймон улыбнулся. – Кэролайн хватил бы удар.

Эрнест вытер руки о передник и взял бокал.

– В том-то и беда, – произнес он, – что тебе всю жизнь приходится иметь дело с чувствительными созданиями, имеющими привычку закатывать истерику. Причисленные к лику святых члены исполнительного комитета, клиенты, эти ничтожества в Сити, этот ужасный старый недоросль, возглавляющий, как считается, креативный отдел, – не знаю, почему он думает, что никто не замечает, как он каждые полчаса бегает в туалет и выходит оттуда с мокрым носом. Если хочешь знать мое мнение, скажу, что все они доставляют больше хлопот, чем того стоят. – Ему удавалось смаковать шампанское, сохраняя презрительное выражение лица. – Но ты, разумеется, меня об этом не спрашивал.

Эрнест поставил бокал и принялся яростно взбивать соус к салату, пока оливковое масло и уксус не вспенились. Окунув в миску мизинец, облизал его.

– Вкусно.

– Бизнес есть бизнес, Эрн. Вряд ли могут нравиться все, с кем имеешь дело.

Эрнест положил тонкие ломтики паштета на чугунную сковороду.

– Ладно, не дам им испортить нам ужин.

Он полил салат соусом и встряхнул его быстрыми ловкими движениями. Вытер пальцы и заглянул в сковороду.

– Знаешь, если перегреть, все пропадет. Паштет растает.

Разложил салат на две тарелки и, как только края ломтиков паштета запузырились, снял сковороду и выложил мягкие кусочки поверх листьев салата.

Саймон взял в рот свежий холодный лист салата с теплым сочным паштетом, Эрнест тем временем, зажмурив глаза, с наслаждением вдыхал аромат вина.

– Нравится? – подмигнул Саймон. – Если верить кулинарным книгам, нам следовало бы пить сотерн.

Прежде чем ответить, Эрнест подержал вино во рту.

– Райский напиток. Не будем отсылать его назад.

Они молча доели салат. Саймон вытер тарелку куском хлеба и откинулся на спинку стула.

– Давно не получал такого удовольствия. – Не спеша отхлебнул вина и, подержав во рту, проглотил. – Как кухня на новом месте?

– Ужасная, – ответил Эрнест, разделывая баранью ножку. – Тесная и пластмассовая. Агент арендной фирмы очень гордилась ею. Говорила, сделана по специальному проекту. Для чего, сказал я, ради ужина перед телевизором на одного?

Саймон снял квартиру на короткий срок на Рутланд-гейт главным образом из-за того, что она рядом с конторой. Он лишь мельком взглянул на нее по пути в аэропорт. Черт с ней. Лишь бы было где спать, пока не подберет что-нибудь подходящее.

– Это ненадолго, Эрн. Поищем квартиру, как только немного освобожусь.

Эрнест подал подрумяненную сочную баранину.

– Ну, этого нескоро дождешься. Уж я-то тебя знаю. Каждые пять минут то в Нью-Йорк, то в Париж, то в Дюссельдорф. Все время на бегу, разница во времени и плохое настроение, а когда в Лондоне – одно скучное заседание за другим. – Эрнест допил вино и налил еще. В свете свечи на его щеках заиграл румянец. – Знаешь, им там, в конторе, наплевать.

– О чем ты говоришь?

– Наплевать на тебя. Их волнует только то, что они могут получить от тебя, – новые машины, премиальные. А эта их глупая мышиная возня! На днях слышал, как Джордан целых полчаса пускал пар из-за того, что клиент припарковался на его месте в гараже. Можно было подумать, что кто-то пощупал его секретаршу. «Если немедленно не примут меры, я должен буду поставить вопрос перед Саймоном». Жалкое зрелище. Словно дети.