– И тебе, дорогая. До завтра.

Положив трубку, он нахмурился, увидев стоящую перед Саймоном чашку. Открыл картонную коробку, достал хрустальный стакан, протер шелковым платком из нагрудного кармана и налил добрую порцию виски.

– На. – Отобрал чашку и поставил ее в раковину. – Знаю, что время тяжелое, но опускаться не следует. Немного воды?

– Что она говорит?

– А-а, как всегда, причитает и злится. – Эрнест пожал плечами. – Оказывается, заседание исполнительного комитета уже дважды откладывалось и они теряют терпение. Особенно мистер Джордан. Но, как мы знаем, требуется не так уж много, чтобы вывести нашего дорогого Джордана из себя.

Он прав. Джордан, чей талант в обхождении с нудными клиентами мог сравниться только с его же обостренным самомнением, будет чувствовать себя уязвленным. Подумав, что утром следует его успокоить, Саймон отхлебнул виски. Его передернуло. Вспомнил, что весь день ничего не ел.

В кои-то веки выдался свободный вечер. Можно было, взяв книгу, усесться в углу за столиком в ресторане «Коннаут», но он не был настроен ужинать в одиночку. Можно пригласить друзей, но тогда пришлось бы весь вечер уходить от разговора о Кэролайн и разводе. Ужин с кем-нибудь из агентства, как всегда, превратился бы в ленивую болтовню о клиентах, планах на будущее и делах в офисе. Он поглядел на стол, прищурившись от отражавшихся в бутылках солнечных лучей. Ему будет не хватать этой кухни.

– Эрн, что у тебя вечером?

Эрнест пятился из подсобки с горкой тарелок в руках. Поставил их на стол и встал, упершись подбородком в ладонь одной руки, другой подпирая локоть, изящно и несколько театрально.

– Значит, так. Не могу решить – отправиться ли на маскарад в Уимблдон или полакомиться карри в «Звезде Индии».

– А как насчет того, чтобы поужинать здесь, на кухне? Раньше как-то не пришлось, а на той неделе дом, возможно, продадут.

– Как ни странно, но я к вашим услугам, – ответил, улыбаясь, Эрнест. – Точно, мне это нравится. Что будем есть?

– Пока не увезли, я достал из погреба бутылочку «Петрю» семьдесят третьего года. Что-нибудь к нему.

Эрнест поглядел на часы.

– Буду через час. Почему бы тебе не позвонить человеку Гудмана? Пусть это дело не висит на тебе.

Направляясь в кабинет, который грузчики превратили во временную столовую, Саймон слышал, как хлопнула дверь и от дома отъехал большой «мерседес». Импозантное помещение оказалось пустым, если не считать телефона на полу, портфеля Саймона в углу да перевернутого ящика со следами многочисленных чаепитий: грязными кружками, старым электрическим чайником, использованными пакетиками чая, начатой бутылкой молока, экземпляром «Сан» и набитой окурками хрустальной пепельницы, одной из двух, купленных Саймоном в «Аспризе». В комнате стоял тошнотворный запах прокисшего молока, табачного дыма и пота. Саймон распахнул окно, раскурил сигару и, усевшись на пол, поднял трубку телефона.

– «Братья Гудман, Левин, Расселл и Файн», – раздраженно ответила телефонистка; видно, оторвали от дел: или занималась ногтями, или читала «Космополитен».

– Мистера Уилкинсона, пожалуйста. Это Саймон Шоу.

– Извините, мистер Уилкинсон на совещании. Кто, вы сказали, звонит?

– Шоу, Саймон Шоу. Из «Группы Шоу». Я уже четыре раза назвал себя. Мистер Уилкинсон просил позвонить. Сказал, что по важному вопросу. Хотите, чтобы я сказал по буквам?

Саймон услышал предназначенный ему вздох.

– Сейчас узнаю, сможет ли он побеседовать с вами.

Черт побери! Сам трубку не берет, а теперь заставляет слушать «Болеро» Равеля, пока раздумывает, можно ли его побеспокоить. И так не первый раз. Интересно, хорошо ли это для делового общения?

Равеля вырубили на половине такта, в трубке послышался голос Уилкинсона.

– Мистер Шоу? – с оттенком высокомерия спросил он.

Кто же еще?

– Добрый день, – ответил Саймон. – Вы хотели поговорить?

– Очень даже, мистер Шоу. У нас тут совещание, и мы как раз рассматриваем ваши планы на четвертый квартал. – По тону его голоса можно было подумать, что он врач, озабоченный тяжелым случаем геморроя. Саймон слышал, как шуршит бумага. – Судя по вашим намекам, поправьте, если я ошибаюсь, вы рассчитываете на сорок процентов годовых.

– Верно.

– Понял. Не думаете ли вы, что при нынешнем состоянии розничного рынка это чрезмерно оптимистично? Простите меня, но Сити нынче испытывает некоторую нервозность в отношении рекламного сектора. Компании не проявляют радости. Доходы не соответствуют ожиданиям. Не согласитесь ли, что было бы благоразумнее придерживаться более взвешенных оценок?

Ну, поехали, подумал Саймон. Опять все сначала.

– Мистер Уилкинсон, рекламный бизнес большую часть прибылей получает в четвертом квартале. Как ни странно, Рождество каждый год приходится на декабрь. Компании рекламируют. Покупатели приобретают. Все тратят деньги. Сейчас еще только конец сентября, а все сметы уже сверстаны. Эфирное время и газетная площадь уже расписаны.

– Расписаны еще не значит оплачены, мистер Шоу. Это прописная истина. Уверены ли вы, что у ваших клиентов все в порядке? Не предвидится никаких слияний или поглощений? Никаких проблем с движением наличности?

– Насколько мне известно, никаких.

– Насколько вам известно… – Последовала пауза. Таким образом Уилкинсон давал почувствовать свой скептицизм. Он был из тех, кто использовал молчание в качестве ушата холодной воды.

Саймон сделал новый заход:

– Мистер Уилкинсон, если не будет ядерной войны или вспышки бубонной чумы, мы получим намеченные цифры. В противном случае вылетим в трубу вместе с остальной английской промышленностью и, возможно, даже вместе с конторой «Братья Гудман».

– Значит, «в трубу», мистер Шоу?

– Из бизнеса, мистер Уилкинсон.

– Понято. Больше ничего не хотите добавить к этим не слишком полезным пояснениям?

– Как вам хорошо известно, мистер Уилкинсон, каждый год в течение последних девяти лет заказы и прибыли агентства неизменно росли. Этот год самый лучший. До конца года остается больше девяноста дней, и нет никаких оснований предполагать какое-либо невыполнение наших планов. Хотите сообщение для печати? Если бы в вашей конторе как следует разбирались в рекламном деле, нам не приходилось бы каждый месяц подвергаться этому нелепому перекрестному допросу.

В голосе Уилкинсона послышались нотки высокомерия, к какому люди его профессии прибегают, когда не хватает аргументов.

– Полагаю, что в Сити очень хорошо разбираются в рекламном бизнесе. Побольше осмотрительности и поменьше досужих предположений – это не принесет ничего, кроме пользы.

– Чепуха!

Саймон в сердцах бросил трубку, нечаянно стряхнув сигарный пепел на брюки. Поднялся и поглядел из окна на площадь, тускло-золотистую в лучах заходящего солнца, просвечивающего через желтеющую листву деревьев. Он попытался вспомнить, как выглядит площадь весной и летом, и понял, что никогда не обращал на это внимания. Он давно уже не смотрел в окно. Теперь Саймон видел только людей в офисах, своем и чужих, нянчился со служащими, умасливал клиентов, терпел уилкинсонов, финансовых журналистов и заседания исполнительного комитета. Неудивительно, что Кэролайн всех их терпеть не могла. У нее, по крайней мере, была одна радость – тратить деньги.

С тех пор как стало очевидно, что этот брак был ошибкой, ему удавалось не загружать голову мыслями о супружестве. Превратившись из секретарши в супругу богача, Кэролайн изменилась, а может быть, за ухоженной и нарядной внешностью всегда скрывалась мегера. Ладно, теперь все позади, с алиментами улажено, и он снова, как метко заметил Эрнест, беспечный холостяк.

Саймон вышел из кабинета и докурил сигару в гостиной. Он как-то слышал, что запах хорошей «гаваны» в пустом доме может добавить несколько тысяч к его цене. Реклама, действующая на подсознание. Он бросил дымящийся окурок в камин и вернулся на кухню.

Отыскал бутылку «Петрю» и, бережно поставив на стол, с удовольствием принялся старательно открывать – очистил от фольги и медленно, аккуратно вытащил длинную пробку. Что за вино! Тысяча фунтов за ящик, если еще повезет достать. Вот кем бы стать – владельцем большого виноградника. Ни тебе представлений клиентам, ни идиотов из Сити, ни бесконечных совещаний – всего лишь несколько акров галечника и глины, и в конце каждого года – напиток богов. Расположив бутылку против света, он стал переливать густое душистое вино в графин, пока в горлышке бутылки не появились первые следы осадка. Даже с расстояния вытянутой руки до него доносился сильный сладковатый аромат.