— Адриан может проснуться.

— Да. — Эвершед скрипнул зубами, подхватил Валери под руку и практически поволок к бунгало. — Адриан. И правила приличия. Они тоже могут проснуться.

Валери молчала. Она так к этому стремилась — и остановилась, когда могла получить все. Здравый смысл. Да пусть он провалится, этот здравый смысл! Но момент был упущен.

В бунгало Макс и Валери вежливо отпустили няню, виновато разбрелись по своим комнатам и сделали вид, что спят.

Последующие несколько дней прошли прекрасно, если учитывать то, что Макс и Валери старались больше не оставаться наедине так опасно и опрометчиво. Опасно — это значит выпить слишком много сладких тропических коктейлей, опрометчиво — гулять за руку по ночным джунглям или сидеть рядышком на пляже, когда Адриана нет поблизости. Валери не знала, что думает по этому поводу Макс, но она сама ощущала возросшее напряжение. Ситуация требовала разрешения или выхода, и чем дальше, тем сильнее. Валери кожей чувствовала взгляды Макса, которые он бросал на нее, когда думал, что она не видит. С тем же успехом он мог к ней прикасаться.

В остальном же это был точно такой же, как раньше, Макс. Он таскал Адриана на плечах, с неуемным любопытством наблюдал за красотами природы, едва не уговорил Валери съездить понырять, но она отказалась, и тогда он съездил один — провел с дайверами целый день и вернулся, полный новых впечатлений. Притащил Валери разлапистый коралл, а Адриану — невероятной красоты раковину. Он смеялся, кормил дельфинов, дал парочку автографов тем людям, которые имели несчастье его узнать, рассказывал анекдоты и сыпал сведениями о Мальдивах — и где только поднабрался?

Никогда еще Валери не любила его так сильно.

Вечерами, говоря Максу «спокойной ночи» и закрывая дверь в свою комнату, она думала о том, что совершает ошибку. Ей стоит войти к нему и сказать… да нет, можно даже ничего не говорить, он сам все поймет. И будет ослепление, и желание, и такая необходимая близость, и — самолет в Нью-Йорк, где все вернется на круги своя.

Только после этого Валери уволится и потеряет Макса навсегда.

Ей было уже все равно, что подумают окружающие, что они думают сейчас, когда видят ее, Макса и Адриана вместе. Что сказал бы Филипп. Что проорала бы кузина Рейчел. Валери было точно известно лишь одно: Макс, с его патологической преданностью семье, не оставит Шеррил. Он считает, что ребенку нужна мать, и не его вина, что биологическая мать так мало внимания уделяет своему сыну.

А Валери не сможет быть рядом с ним после того, как они станут близки, и понимать, что он — не ее… и никогда ей принадлежать не будет.

Вечером шестого дня Адриан так утомился после экскурсии на лодке со стеклянным дном, через которое можно было наблюдать упоительно яркую жизнь подводного мира, что заснул совсем рано — еще до того, как на остров обрушилась тропическая ночь. Валери вышла из домика и села на крыльце, пока Макс дочитывал уже почти спящему сыну сказку. Облака были фантастические, куда там компьютерным гениям всех киностудий, пытавшимся нарисовать подобное: словно нанесенные на глубокое небо кистью гениального импрессиониста, тучки быстро и деловито шли на запад, своей жемчужной мягкостью еще более подчеркивая лазурную синь океана. Пробежал по песку деловитый сизый геккон, в ветвях кокосовой пальмы завозилась гигантская летучая мышь, которые, бывало, и днем не стеснялись летать. Ровный ветер мягко гладил волосы Валери.

Услышав шаги Макса, она, не оборачиваясь, спросила:

— Заснул?

— Да. Даже не дослушал. — Макс остановился рядом, облокотившись на перила, и, подняв голову, Валери увидела его профиль. На монетах бы чеканить, подумала она во внезапном приступе веселья. Новая валюта — «золотой эвершед». — Хочешь, сходим в бар?

— Нет, не хочу. — Валери действительно не жаждала куда-нибудь идти. Настроение было спокойным и немного грустным, и при мысли о том, что придется улыбаться чужим, пусть и дружелюбным людям, внутри наступала гулкая пустота.

— Тогда, может, выйдем на пляж?

— Сейчас ночь наступит.

— Да и черт с ней.

Валери поднялась, отряхнула юбку и ступила на песок. Белый, мягкий, он был похож на шелковый ковер. Валери не оглядывалась, чтобы проверить, идет ли Макс за ней, да это было и не нужно. Он догнал ее и взял за руку.

— Не потеряйся.

Вокруг стремительно темнело, пара минут — и земля погрузилась во тьму. Уютно светилось окошко бунгало в комнате Макса и Адриана — там горел ночник. Спокойно шелестело море. Валери осторожно отпустила руку Макса и устроилась на лежаке. Из-за облаков звезд почти не было видно, только иногда они вспыхивали в разрывах — острые иголочки, чужие солнца, с которых, возможно, кто-то сейчас смотрит на их звезду…

— Не хочется возвращаться. — Макс устроился на соседнем лежаке, заложив руки за голову. — Так бы и жил здесь всегда.

— Прошло шесть дней, — философски сказала Валери, — на восьмой тебе начнет надоедать, а на десятый ты будешь поглядывать на часы, чтобы побыстрее погрузиться в самолет в Нью-Йорк.

— Верно. Ты слишком хорошо меня знаешь.

— Угу. А в Нью-Йорке все завертится с новой силой. Через две недели после прилета нас ждут на «Мэтьюс пикчерс» в Лос-Анджелесе, начинается озвучка «Стального ангела».

— Я совсем забыл.

— Не твоя обязанность — это помнить.

— Мы обещали друг другу не говорить о работе, — напомнил Макс. Голос его прозвучал глухо.

— Хорошо. О чем ты хочешь поговорить?

— Я вообще не жажду разговаривать.

Валери слегка обиделась.

— Почему?

— Потому что в некоторых случаях разговоры излишни.

Джунгли странно влияют на мужчин, поняла Валери в следующее мгновение, когда Макс неведомо как очутился рядом и подхватил ее с лежака так, будто не человек ее поднял, а божественная сила. Джунгли делают мужчин дикими и непредсказуемыми. Как странно влияет на противоположный пол шуршание гекконов в зарослях и крики ночных птиц…

— Все, Валери, — вполголоса сказал Макс, — хватит. Мне надоело.

Он не дал ей права на ответ, поцеловав так, что Валери забыла дышать, хотя обычно не забывала. Обычно — это когда давным-давно целовалась с поклонниками, когда у нее случались мужчины, к которым она, впрочем, не привязывалась. Каждый раз у нее в голове оставалась искорка здравого смысла, позволявшего будто наблюдать за собой со стороны и оценивать свои действия. С Максом здравый смысл отсутствовал напрочь.

Это было дико и идеологически неправильно — целоваться с ним, и поэтому же являлось самой правильной вещью в мире. Парадокс: руки встречаются, губы встречаются, скользят по губам другого, по коже, и слегка колется отросшая щетина Макса, — и конечно же, так нельзя поступать, это противоречит всем правилам на свете и здравому смыслу, но оторваться нельзя. Кажется, что если оторвешься, тут же и умрешь. Разучишься дышать, ходить, упадешь на мягкий песок и превратишься в него. Растечешься, исчезнешь. А пока Макс целует тебя и его руки что-то такое делают с тобой, отчего хочется смеяться и плакать, все будет хорошо. Хотя не может быть и не должно. Однако в этот миг Валери поверила: все будет лучше некуда.

Она даже зарычала от облегчения, которое принесла ей эта вера, и вцепилась в Макса, и он удивленно охнул — не ожидал подобного напора, видимо. Но Валери было все равно, чего он там ожидал, она наконец поняла: вот он с ней, сейчас и здесь, и ничего не может быть прекрасней. Она так давно к этому стремилась, что сейчас вопрос о будущем просто растворился. Остался вопрос, почему на обоих еще есть одежда. Видимо, Макса он тоже занимал: его руки лихорадочно искали «молнию» летнего платья Валери.

— Не на спине, — прошептала она и отстранилась, чтобы помочь ему. — Сбоку.

Вжикнула «молния», Валери подняла руки, и Макс снял с нее платье — и вот она стоит перед ним, почти обнаженная, осталось только невесомое кружевное белье, а на Максе еще джинсы и футболка — несправедливо!