Дед Асатур не останавливал ребят. «Пусть, – думал он, – мои львята облегчат жажду хотя бы кусочка земли. Но разве можно напоить все посевы!»
Какие это были томительные дни!
Когда бы еще не было так много воды перед глазами… Внизу – бескрайный водный бассейн, вверху, над ним, – страдающая от жажды земля…
А в камышах озера Гилли таинственно и зловеще продолжало реветь неведомое чудовище: «бо-олт… болт… бо-олт!..»
– Мы бога забыли, люди, бог нас и карает! – вопила Сона и вздымала руки к небу.
– Не трепи языком! – сердился на нее старик охотник. – Вы раньше по три раза в год не ходили на богомолье? Не приносили жертв? Не постились? Что же, не было засухи?.. Забыла, как в японскую войну небо высыхало? Как обеднел тогда народ?
– Такие вот старики, как ты, и довели нас до этого. Спутались с ребятишками, да их умом и живут… Пойдем, бабы, пойдем воду пахать [12]– может, и пожалеет нас господь.
– Дело Сона говорит. Идите, способ испытанный, – с оглядкой советовал женщинам колхозный счетовод Месроп, бывший дьякон.
Сона и несколько старух взяли кривую жердь, похожую на соху, и спустились к озеру.
За ними со смехом и шутками бежали ребятишки:
– Смотрите, смотрите, старушки пошли воду пахать!
– Сона, над нами смеются, вернемся, – смущенно сказала одна из женщин. Повернулась и пошла назад. А остальные старухи поплелись за Соной, впряглись, как лошади, в «соху» и, войдя в реку, впадавшую из Гилли в Севан, начали бороздить ее – «пахать воду».
Окруженный своими «львятами», на плоской крыше сарая сидел дед Асатур. Посасывая неразлучную трубочку, он поглядывал на уморительные движения женщин, «пахавших воду» в реке, и насмешливо пофыркивал.
– Откуда у них это берется, дедушка? – спросил Армен.
– Откуда?.. Хм… Знаешь ли ты, в каком темном царстве мы раньше жили, как жили?.. Как скоты! Кто нас чему учил?.. Случился раз год такой засушливый – солнце все вокруг начисто выжгло. Ну, скажите, что наши сельские дуралеи придумали? Стали воду «пахать», а там и монахов позвали, из того монастыря на Севанском острове. Пришли они в черных рясах, в черных клобуках, с крестами, иконами, облачились в золотые ризы и пошли к озеру. А за ними валом повалил народ. Пели монахи там песни свои церковные, кадили кадилами, к небу дым валил – должно быть, молитвы верующих с собой к богу нес…
– Ну, а бог прислал дождь в обмен? – засмеялся Грикор.
– Дождь?.. Какой дождь! Холеру прислал.
– Холеру?..
– Ну да, холеру. Не слышали, в селе часто говорят: «в холерный год было»? Это в тысяча девятьсот одиннадцатом. В Ереване холера началась, вот и стали от нее у нас спасаться – и к нам ее занесли. Как? Да вот так же. Приезжие из Еревана спешили в монастырь – к крестам да иконам прикладываться. Некоторые из них уже больные были. А потом монахи к нам в село пришли дождик у бога вымаливать да наших дураков заставили кресты целовать. Вот так и передали заразу… По двадцать человек в день умирало!.. Все в ужасе кинулись в горы, в пещеры, на пастбища. Шалаши ставили и жили. И все врозь. Люди, как звери, друг от друга убегали… Вот, ребята мои дорогие, как «дождь» на нашу голову призвали чернорясники!.. Зато на беде нашей они да поп деревенский нажились. Вон детский сад – дом с красной крышей – это бывший поповский. Хоронил-то ведь не даром! – Дед поглядел на озеро, покачал головой и добавил: – Глупое дело… Воду в реке взбалтывая, полей не оживишь. Тут другое нужно.
Ребята сидели молча. Мысли их были заняты водой.
…Вечером на колхозном собрании председатель Баграт стыдил суеверных женщин:
– Ваша «пахота», кроме позора, ничего вам не даст. Уж лучше давайте пойдем все, сколько нас есть, к Гилли: пусть кто сколько сможет принесет воды для полей.
– Это что же? Мы, выходит, для того колхозниками стали, чтобы воду носить? – раскричалась Сона.
– Колхоз тебе не карас с медом, чтобы ты, как куница, влезла, наелась и пошла спать, – сказал ей дед Асатур. – Идем, ребята! Хорошо надумал Баграт.
Арам Михайлович поднял на решение этой задачи сельскую партийную организацию, Камо – комсомольскую, Армен – пионеров своего отряда, Асмик и Аракс – своих подруг.
Школьный звонок, умолкший на время каникул, неожиданно зазвонил. Не прошло и нескольких минут, как во дворе школы собрались все учащиеся, пришли учителя.
Арам Михайлович вышел вперед и произнес небольшую речь, которую закончил призывом:
– Идем спасать умирающие от жажды поля нашего колхоза!
Баграт стал похож на старшину роты, который спешно готовит к походу вслед за идущей в бой частью ее транспорт и хозяйство.
– Запрячь все колхозные фургоны, телеги! – тоном боевого приказа сказал он бригадирам. – Вывести всех имеющихся в селе ослов, лошадей, мулов. Собрать все, какие только есть, бочки, кувшины. Взять на молочной ферме все бидоны!
Каждый принес что мог: кто бурдюк, кто ведро, кувшин, даже чайник – все, что только можно было наполнить водой. В сердцах людей вспыхнула надежда спасти поля от засухи.
Когда все было готово, председатель отдал приказ:
– Все к Гилли!
И село тронулось за водой.
Стояла ночь, тихая, ясная. Полная луна мягко освещала обожженные солнцем поля и смотрелась в темное зеркало озера. Дневной зной сменился ласковой прохладой.
Зазвучала зурна. Ее поддержал барабан. Звуки музыки оживили людей. Послышались шутки, смех, вспыхнула песня. Тишину озера нарушили плеск воды и звон ведер.
Спустился к берегу и колхозный грузовик, нагруженный бочками. С лязгом и скрежетом следовали за ним тракторы, волоча за собой прицепы, тоже с бочками. Тарахтели арбы и фургоны, запряженные лошадьми; за ними шел караван ослов и мулов, увешанных бидонами. А за караваном спешили запоздалые группы женщин и детей.
Набрав воды, все двинулись на гору.
Шли радостно настроенные, ободренные мыслью, что дадут жизнь умирающим без воды посевам.
Поднявшись на склон горы, на котором раскинулись их поля, колхозники опрокинули на землю бочки, развязали тугие бурдюки, откупорили узкогорлые кувшины, и к корням растений, истомленных от засухи, с приятным бульканьем потекла холодная, свежая вода.
Иссохшая земля жадно впитывала прозрачные струи воды и мягко похлюпывала, будто говорила: «Ох, как легко, как хорошо стало!.. Дайте же попить еще, еще!..»
Всю ночь колхозники поливали посевы. И всю ночь играла зурна, призывая их к труду…
На рассвете, когда мальчики еще раз хотели вернуться к озеру за водой, Асмик сказала:
– Ты устал, Армен, довольно, поди домой. – И, словно оправдываясь перед товарищами, добавила: – Он ведь такой худенький…
В голосе девочки звучала забота и ласка. Армен тепло улыбнулся.
– Ну, теперь у меня и усталость прошла! – сказал он и, взяв ведра, побежал к озеру.
В камышах Гилли просыпалось пернатое население.
БОРЬБА В СЕРДЦЕ СТАРОГО ОХОТНИКА
Поля ожили и начали поправляться, точно маленькие дети после болезни.
Но птицы на ферме ходили ослабевшие, пчелы не вылетали из ульев – в полях не было цветов, не было ветерка…
В двух ульях-кувшинах, привезенных с Чанчакара, пчелы и совсем вымерли. Дед Асатур вынул из одного кувшина мед, остатки сотов, выставил пустой кувшин на солнце и занялся вторым.
– Армен, ученый сынок, сбегай-ка позови завскладом, пусть придет примет мед.
Армен побежал в склад.
Дед Асатур своим длинным кинжалом подрезал воск, которым соты были прикреплены к стенкам второго кувшина, и, вынимая круглые медовые лепешки, складывал их на большой деревянный поднос.
Неожиданно кинжал наткнулся на что-то твердое. Старик вынул еще одну лепешку. Вдруг ярко сверкнул какой-то блестящий предмет. Дед быстро прикрыл его сотами и боязливо оглянулся: не увидел ли кто его находки?
Рабочий пришел из склада, принял вынутый мед и, указывая на еще не опорожненный кувшин, спросил у деда Асатура:
