Моунтен действительно сделал это предложение, но Гасти его тотчас отвергнул. Хотя Гасти и не пользовался любовью своих товарищей вследствие того, что он был очень угрюмый и неприветливый человек и очень дурной товарищ, но так как он некоторое время занимался в Эдинбургской коллегии — из которой его, между прочим, за дурное поведение выгнали, — то слова его имели все-таки большой вес. И действительно, как только Гасти начал излагать свое мнение по поводу того, что мастеру Баллантрэ не следует верить, все решительно согласились с ним, и получилось так, что мастер Баллантрэ говорил впустую. Гасти старался доказать, что все, что говорил мастер Баллантрэ, не имело ни малейшего отношения к самому главному, что их интересовало, а именно к тому, где хранится клад, который их интересует. Быть может то, что мастер Баллантрэ говорил про Гарриса, и была правда, но только об этом можно потолковать впоследствии, когда клад будет уже найден, теперь же самое важное это то, как его найти. Но что это имеет общего с кладом?
Они слышали длиннейшую речь, говорил Гасти, но слова, которые они слышали, были пустые, совершенно пустые, и факт, что мистер Дьюри бежал и уже делал раньше несколько попыток к бегству, остается все-таки фактом. Пришел ли он сам, или же его привели — это для него, Гасти, не имеет никакого значения, а он знает только то, что вся эта возня с ним ему крайне надоела и что надо ей положить конец. Что касается до избрания нового вождя, то, по его мнению, все они свободные люди и никаких вождей и атаманов у них нет и они в них не нуждаются. А по поводу того, что мистер Дьюри предложил бороться с Гаррисом, так он, Гасти, придерживается такого мнения, что ему давать в руки оружие никак не следует и бороться ему ни с кем из окружающих его людей позволять не надо.
— Какого труда нам стоило обезоружить нашего беглеца! — окончил свою речь Гасти. — И мы положительно были бы дураки, если бы мы решились такому человеку, как он, отдать снова в руки оружие. В заключение скажу вам, что мне надоело без всякого смысла бродить по пустыне; мы бродим тут уж слишком долго, и я вовсе не желаю провести все время, которое мне осталось еще жить, тут, в этой дикой стране, а поэтому я предлагаю поступить с нашим пленником следующим образом: пусть он сообщит нам, где находится клад, который мы ищем, или же мы его застрелим. И вот, — присовокупил он, показывая мастеру Баллантрэ пистолет, — вот оружие, которое я думаю в этом случае употребить.
— Вот человек, так человек, вот таких молодцов я люблю! — воскликнул мастер Баллантрэ, вставая и глядя на Гасти с восторгом.
— Мне решительно все равно, восторгаетесь вы мною или нет, — сказал Гасти. — Потрудитесь ответить мне: желаете ли вы нам сообщить, где находится клад?
— Ваш вопрос совершенно лишний, вы отлично знаете, что тут может быть только один ответ, — сказал мастер Баллантрэ. — Вы находитесь очень близко от того места, где зарыт клад, и завтра я покажу вам это место.
С этими словами он, сделав вид, будто он крайне доволен тем, что разговор кончился, и кончился именно в том смысле, в котором он желал, ушел в свою палатку в сопровождении Секундры.
Когда я вспоминаю о том, что мастеру Баллантрэ пришлось переносить в последние дни своего странствования по дикой стране, и с какой энергией и стойкостью он выносил свое положение, то я не могу не восторгаться им. Даже в такую критическую минуту, как та, когда он после речи, которую он произнес и которая не произвела того впечатления, на которое он рассчитывал, осознал, что он погиб и что его речь привела только к тому, что вместо Гарриса первый голос среди разбойников стал иметь теперь Гасти, даже тогда он не потерялся и ушел в свою палатку так же спокойно и с таким же веселым выражением лица, как будто он уходит из театра после представления и отправляется в какое-нибудь увеселительное заведение ужинать. Но, несмотря на это, я уверен, что в душе он испытывал страх и что он дрожал за свою жизнь.
Ночью в лагере разбойников разнесся слух, что мистер Дьюри захворал, и на следующий день рано поутру он через Секундру Дасса попросил Гасти, чтобы тот пришел к нему в палатку. Когда Гасти подошел к нему, он со страхом в голосе спросил, не разбирается ли он в медицине и не может ли он дать ему какое-нибудь средство, так как он чувствует себя очень скверно. Мастер Баллантрэ обратился именно к Гасти по той причине, что тот в то время, как он был студентом, слушал лекции по медицине. Гасти был крайне самолюбивым человеком и воображал о себе очень много, хотя в сущности ровно ничему как следует не учился и ничего не понимал. Он был очень польщен тем, что мастер Баллантрэ обратился к нему за помощью, осмотрел больного, выслушал его, но так как он ничего не смыслил, то и не мог понять, на самом ли деле мастер Баллантрэ болен или же он только притворяется.
Осмотрев больного, Гасти вернулся снова к своим товарищам и, желая показать, что он хорошо знает медицину, объявил, что больной находится при смерти.
— Но, несмотря на это, — сказал он, громко ругаясь, — несмотря на то, что он болен, он все-таки должен нынче утром показать нам, где находится клад.
Против подобного бессердечного требования Гасти разбойники однако восстали, больше же всех протестовал против этого Моунтен. Моунтен и прочие разбойники высказали мнение, что они нисколько не станут протестовать против того, если мистера Дьюри застрелят, когда он будет здоров, что им его не жалко, но что заставить больного человека встать, бродить по пустыне и отыскивать клад — на это они не решатся. Хотя они и не сознавались в этом, но, очевидно, храбрость мастера Баллантрэ и речь, которую он произнес накануне, произвели на них благоприятное впечатление. Они, по-видимому, недовольны были своим новым вождем и воспользовались случаем, чтобы доказать ему это. Они в один голос решили дать больному один день отдыха и раньше следующего дня не двигаться в путь.
Но на следующий день больному сделалось еще хуже, так что Гасти, и тот почувствовал к нему нечто вроде сострадания. На третий день больной призвал Гасти и Моунтена, объявил им о том, что он чувствует, что он умирает, и сказал, что раньше чем умереть, он расскажет им, где находится клад, который они ищут. Он дал им некоторые указания насчет того, как и куда им отправиться, и сказал, чтобы они поспешили искать его, пока он еще жив, чтобы в случае, если они клада не найдут, они, вернувшись, могли бы еще воспользоваться от него некоторыми дальнейшими указаниями.
Но никто из разбойников не решился пустить другого отыскивать клад, так как ни один из них не доверял другому. По всей вероятности, мастер Баллантрэ на это и рассчитывал и надеялся, что разбойники, не доверяя друг другу, отправятся все на поиски клада. Но он ошибся. Разбойники тотчас сообразили, что от них желают избавиться, и хотя мастер Баллантрэ и говорил слабым голосом и порою даже совсем терял голос, они все-таки не вполне доверяли тому, что он так слаб, и боялись, чтобы в то время, как они отправятся в путь, пленный, за которым они так тщательно следят, не убежал бы от них. Поэтому они решили, под предлогом, будто им жалко покидать больного, ждать, чем кончится болезнь мастера Баллантрэ, и не искать клада, пока их пленник не выздоровеет или не умрет.
Странно, что несмотря на то, что разбойники, нисколько не смущаясь, готовы были во всякую минуту убить мастера Баллантрэ, теперь, когда он умирал своей естественной смертью, им было его жаль. Как это ни странно, но это было так.
Вскоре после обеда мастер Баллантрэ попросил Гасти прийти к нему и помолиться около него. Гасти исполнил его желание и помолился около него, а часов в восем вечера Секундра, дежуривший у больного, пришел к разбойникам и объявил им, что пленник их умер.
Вечером, часов около десяти того же дня, Секундра принялся рыть могилу для мастера Баллантрэ, а на восходе солнца следующего дня он похоронил своего господина. Тело мастера Баллантрэ завернули в меховое платье и его в присутствии разбойников положили в могилу. Лицо мастера Баллантрэ, которое было положительно воскового цвета, Секундра ничем не покрыл, а в ноздри он заткнул ему что-то, уверяя, что этого требует индусский обычай, и так как индус настоятельно требовал, чтобы его господина похоронили с заткнутыми ноздрями, то никто ему не противоречил. Как только тело мастера Баллантрэ зарыли, индус принялся кричать и вопить над могилой таким раздирающим душу голосом, что разбойники, боясь, чтобы крики индуса не привлекли на это место еще других индейцев, принялись его утешать и старались заставить его замолчать.
