Что будет с ее самолюбием, когда она узнает, что ты только использовал ее, чтобы погубить ее дядю?

Проклятие, сейчас нельзя об этом думать. На него пристально смотрят три пары глаз.

Кейн встал и, подойдя к Ники, протянул ей руку. Чуть помедлив, она приняла ее, но смущение ее не исчезло. Он почувствовал, как напряжены ее тонкие пальцы. Ее рука в его ладони казалась такой маленькой, хрупкой, неспособной нажать на курок. Он напомнил себе, что она на самом деле сильнее, чем кажется, что эта нежная рука держала оружие, из которого был убит человек. Ему не верилось, что это нежное, очаровательное существо – та самая женщина, которая на его глазах убила человека.

– Пойдемте, – произнес он, чувствуя, как обольстительно звучит его голос, зная, что его самого соблазняют.

Они сделали несколько шагов и оказались у двери. Она взялась за ручку. На ее лице еще осталось сомнение, в глазах застыл вопрос.

– Да, я хочу, – услышал Кейн свой тихий голос, такой тихий, что вряд ли кто-нибудь еще его расслышал. Он не это хотел сказать. Он хотел сказать, что хочет ее сопровождать. Но и эти его слова были правдой. Ее рука шевельнулась, их пальцы сплелись. Доверительный жест. Он почувствовал еще большую горечь. Еще большее желание. Еще большее влечение.

Еще большее отвращение к самому себе.

По дороге на конюшню Энди они не произнесли ни слова. В этом не было необходимости. В воздухе витали непроизнесенные слова, непогашенные искры и необъяснимые чувства.

Коляска была уже готова. Более того, Энди показал ему лежавшее сзади ружье. Интересно, подумал Кейн, что думает кузнец об этой перемене правил. Но лицо Энди было непроницаемо, и к тому же Кейн не знал, в самом ли деле это его так интересует. Ему казалось, что в этих плотно сжатых губах таится неодобрение. Интересно, знает ли кузнец о предложении Томпсона?

Кейн помог Ники подняться в коляску и задержал ее руку в своей. От их рук шел жар.

Услышав кашель Энди, Кейн нехотя выпустил руку девушки и сел на место кучера. Он старался не думать о том, что она находится в нескольких дюймах от него. Но это было чертовски трудно – от нее пахло цветами. Между ними что-то происходило. Он попытался сосредоточиться на мыслях о коляске. Раньше он этого экипажа не видел – вероятно, он хранился в глубине сарая. В Логовище мало развлечений – вот и этой нелепой черной с красным коляской, вытащенной неизвестно откуда, наверное, очень редко пользовались. Кейн взмахнул поводьями, и лошади тронулись с места.

Он направился к реке, подальше от домов. Ему не хотелось, чтобы гости о них сплетничали, хотя он знал, что новости, вероятно, обойдут Логовище за несколько минут. Все поймут, что он ухаживает за неприступной племянницей Ната Томпсона с разрешения самого Томпсона.

Кейн снова дернул поводья, и кони побежали быстрее по направлению к ручью и деревьям, туда, где в Логовище можно было найти хоть немного уединения.

Логовище? Да ведь оно как две капли воды похоже на лагерь для военнопленных у янки.

– Кейн?

Она произнесла его имя очень тихо, и ему пришло в голову, что она в первый раз назвала его по имени. И впервые его собственное имя не вызвало у него ненависти. Слетевшее с ее губ, произнесенное ее голосом, оно прозвучало даже нежно. Не как имя убийцы.

Он повернулся к ней. При свете полной луны хорошо было видно ее лицо. И ему показалось, что оно само светится призывным светом.

– Простите, что дядя… вынудил вас…

– Он ни к чему меня не вынуждал, – возразил Кейн. – Я колебался, потому что я для вас неподходящий кавалер. У меня нет будущего, Ники. Вы заслуживаете лучшего.

Воцарилось молчание. Он не знал, приняла она это объяснение или нет. Но они в молчании ехали по колее, служившей, по-видимому, для доставки припасов. Он несколько раз подстегнул лошадей, делая вид, что весь поглощен своим занятием. На самом деле он думал только о том, что она рядом. Боже, как ему хотелось заключить ее в объятия.

Она легонько дернула его за рукав, и он поглядел на нее. Она указала на небольшую рощицу на берегу ручья, и он повернул туда, хотя коляска подпрыгивала и скрипела. Доехав до рощицы, он остановил лошадей. Она, не дожидаясь помощи, выпрыгнула из коляски, и ему ничего не оставалось, как следовать за ней. И обругать себя лжецом. Он же мог остаться в коляске, в безопасности. В безопасности от нее, от того, что, как он знал, должно было произойти.

Они спустились к ручью.

Он посмотрел на серебристый диск луны, на звезды, словно пыль, рассыпанные по небу. И перевел взгляд на Ники. Она стояла в тени деревьев, такая милая и одинокая. Он не двигался, вспоминая, как впервые увидел ее и какой она была после того, как выстрелила в Янси. Она готова была себя защитить, вся в шипах и колючках. Все это лишь мишура, видимость, как и большая часть его собственного образа. Они оба запутались, она – не по своей вине, он – из-за собственных ошибок. Но он увидел в ней отражение своего одиночества, одиночества, в котором он так долго не хотел себе признаться и которое теперь вопило во весь голос.

Наклонившись, он прислонился щекой к ее волосам. От них веяло ароматом чистоты и сладости. На мгновение одиночество отпустило его.

Они оба молчали. Он отметил про себя, что в этом отношении она не похожа на большинство женщин. Она довольна молчанием, ей достаточно просто быть с ним. Он глубоко вздохнул, чувствуя себя на седьмом небе.

Он ощущал ее дыхание, слышал биение сердца. Ее тело, словно растаяв, прильнуло к нему и приняло его форму. Ее пальцы, проскользнув между его пальцами, нежно, но крепко обхватили их. И когда она подняла к нему голову, на лице ее было вопросительное и удивленное выражение.

– Я не знала, – тихо произнесла она, – что могу чувствовать себя так… Так, как сейчас.

Она не могла найти подходящих слов, и ему тоже ничего не приходило в голову. Они просто принадлежали друг другу. Хотя трудно сказать, ведь он раньше никому и ничему не принадлежал. Но он знал, что между ними происходит что-то необычное, эта буря эмоций, эти удивительные ощущения уюта, предвкушения и…

Его мысли спутались. Она поднялась на цыпочки и приблизила к нему лицо. Их губы встретились, и вся его осторожность, весь здравый смысл полетели в тартарары. Сейчас для него существовала только эта восхитительная женщина, доверчиво прильнувшая к нему, дарящая неземное наслаждение своим поцелуем.

Поцелуй превзошел все ожидания Ники. Он не мог сравниться ни с чем, что она себе представляла, и она жадно вкушала каждое движение и прикосновение. Ей хотелось, чтобы он длился вечно.

Руки Кейна прикасались к ней с бесконечной заботой, со сдержанной нежностью, от которой у нее трепетало сердце. Она знала, что он и в самом деле хочет ее, что вывез ее на прогулку не по настоянию дядюшки. Он испытывал к ней то же самое, совершенно особенное влечение, что и она к нему.

Об этом говорил поцелуй, которым она все не могла насытиться.

Это ощущение длилось несколько минут, а потом другое желание начало раздирать ее изнутри. Она знала, что он испытывает то же самое, потому что поцелуй сделался более глубоким, и он коснулся ее языка своим. Теперь она уже знала, что делать, и ответила ему таким же лихорадочным движением. Она придвинулась ближе к нему, так близко, что чувствовала, как бьются в унисон их сердца. Рука его обхватила ее шею, палец погладил нежную, чувствительную кожу – эффект оказался потрясающим. Она почувствовала, как что-то изменилось в нем, услышала нарастающее желание в его учащенном дыхании. Она стремилась слиться с ним воедино, подчиниться страстному и неодолимому влечению.

Я хочу. В голове у нее продолжали звучать эти слова, сила, с которой он их произнес. Они эхом отдавались в ее мозгу, в ее сердце. Ничто не могло их заглушить. Я хочу. Нечаянно сорвавшиеся у него слова вывернули наизнанку всю ее душу. И теперь она знала, почему. Она познала истинное значение слова хочу.