— Я тебе не нравлюсь, Алекс? — не отставала Тин Ли, вертя узкий золотой браслет на тонком запястье левой руки.

Обдумывая ответ, Алекс поднес к губам бокал и отпил несколько больших глотков скотча. Следует быть поаккуратнее. Сегодня вечером она ему нужна.

— Нет, милая, дело вовсе не в тебе, — проговорил он наконец. — Дело во мне. Перед тем как начать съемки нового фильма, я всегда нахожусь в напряженном состоянии. Слишком много всего вертится в голове.

— Для эмоциональной разгрузки очень хорош секс, — уверенно заявила Тин Ли. — Может быть, сегодня ночью я сделаю тебе массаж, и это поможет тебе разрядиться. Очень… интимный массаж.

Она стремится сняться в его фильме — в этом сомнений быть не могло. А почему бы и нет? Каждый из людей к чему-нибудь стремится.

В бар вошла темноволосая женщина. Когда она проходила мимо, Алексу на какое-то мгновение показалось, что это — Лаки Сантанджело. Что-то в том, как она двигалась, было знакомо ему.

Но нет, Лаки была гораздо красивее — своей необузданной, таинственной красотой.

— Еще один бокал, и поедем дальше, — сказал Алекс, знаком подзывая официанта.

— Как скажешь, — покорно ответила Тин Ли.

— Откуда он здесь взялся?!

Разъяренного шепота Купера было вполне достаточно, чтобы Лесли почувствовала глубочайшее удовлетворение.

— А почему бы ему здесь не быть? — вкрадчиво осведомилась она.

— Ты же знаешь, он хочет тебя трахнуть! — продолжал кипятиться Купер.

— Меня хотят трахнуть очень многие мужчины, — невозмутимо парировала Лесли. — Из этого вовсе не следует, что я собираюсь лечь с ними в постель. — Она приветственно помахала рукой известному певцу в стиле кантри и его невзрачной жене, которые только что вошли в ее дом. — Извини, Купер, я должна встречать гостей, — бросила она, внутренне ликуя оттого, что ей все же удалось его завести.

Купер смотрел ей вслед. Лесли шла в своем умопомрачительном платье, добрая половина ее тела была выставлена напоказ. Он знал, что все это она делает обдуманно, специально для него, поскольку он пришел сюда с Венерой, и тем не менее почувствовал приступ неподконтрольной ревности.

Тем временем Венера устроилась возле бара и вовсю очаровывала Феликса Циммера. Этот стареющий продюсер был известен тем, что при первой же встрече с любой женщиной начинал рассказывать своей собеседнице, что его любимым блюдом является женская «писюня».

— Эй, дорогой! — окликнула она Купера, подзывая его жестом. — Ты знаком с Феликсом?

— Еще бы, — с тонкой улыбкой сказал тот. — Именно я научил его всему тому, чем он сейчас хвастается на каждом перекрестке.

Венера засмеялась, а Куперу подумалось, что сегодня вечером она выглядит особенно привлекательной — в свободном расшитом золотом брючном костюме и с волосами, небрежно заколотыми наверху. «Пожалуй, нужно и впрямь проводить побольше времени дома», — решил он.

Компания у Лесли собралась разношерстная: Феликс и Мюриель (поговаривали, что она является его «лесбийской женой»), певец в стиле кантри с супругой, Купер и Венера, режиссер, снимающий порнографические фильмы, со своей молоденькой любовницей, мрачного вида женщина, разработавшая наряды для телешоу, выдвинутого на премию «Эмми», и Джефф Стоунер.

Купер подозревал, что весь этот спектакль был поставлен Лесли специально ради него. По каким-то своим извращенным соображениям она захотела, чтобы на нем присутствовала и Венера.

На секунду он испытал чувство вины. Как бы ощущал себя он, если бы подобное сделала с ним Венера?

Нет, она бы так не поступила. Пусть в своих видеоклипах и фильмах Венера выглядела сверхсексуальной и чувственной, но в обычной жизни она являлась идеальной, верной и преданной женой. Он мог доверять ей целиком и полностью. И он ей доверял.

— Мой сын, — объявила Доминик Вудс, поведя в воздухе пальцем, унизанным бриллиантами. — Когда-то он выглядел самым мужественным человеком во всем мире, почти как его отец. А теперь? Посмотрите-ка на него! Время не пощадило моего бедного Алекса.

— Простите? — вежливо переспросила Тин Ли, шокированная беспардонностью престарелой леди.

— Это правда, милочка, — непререкаемым тоном продолжала Доминик. — Он обладал большим дарованием, вполне достаточным для того, чтобы, подобно своему отцу, стать знаменитым актером. Трагедия состоит в том, что он похоронил свой талант.

— Я никогда не хотел быть актером, — угрюмо проговорил Алекс, — и всегда мечтал ставить фильмы.

— Какой позор! — возвысила голос Доминик. — Как актер, ты мог бы чего-нибудь достичь, добиться настоящего признания.

Господи всемогущий! Шесть выдвижений на «Оскара» не значили для нее ровным счетом ничего! Эта женщина и впрямь жаждала крови.

— Как бы то ни было, сейчас об этом поздно говорить, — не унималась Доминик. Рот ее искривила жестокая складка. — Ты утратил «товарный вид» уже много лет назад, а скоро потеряешь и последние волосы.

Каждый раз — одно и то же. Что же с ней творится, черт бы ее побрал! Любому человеку было достаточно одного взгляда на Алекса, чтобы убедиться: волосы у него темные, вьющиеся и густые. Ни единого признака грядущего облысения не было и в помине.

Его мать просто больная. Она получает какое-то извращенное удовольствие, втаптывая его в грязь. А что остается делать ему? Только пропускать ее глупые комментарии мимо ушей. Психотерапевт Алекса сказал ему, что воевать с ней бессмысленно.

— У Алекса превосходные волосы, — мужественно бросилась на его защиту Тин Ли.

— Только до поры до времени, — ехидно возразила Доминик. — Дело в том… — она выдержала многозначительную паузу, — что облысение передается в этой семье по наследству. Его дедушка был лысым, как зад у павиана.

— В возрасте восьмидесяти пяти, — пробормотал Алекс, беря еще один бокал с виски.

— От времени не убежишь, — проговорила мать. — Я сражаюсь с ним каждый день. — Теперь она уже изображала застенчивость. — И побеждаю. — Доминик пристально уставилась на Тин Ли. — Разве вы не видите, что я побеждаю, милочка?

Слишком ошеломленная, чтобы что-то ответить, Тин Ли ограничилась кивком. Алекс бросил на мать долгий холодный взгляд. Она выглядела худой и элегантной. На ней было модное платье, а редеющие волосы скрывал коротко подстриженный черный парик. Портило Доминик лишь обилие макияжа — для женщины ее возраста это было чересчур. От пудры кожа старой дамы была белой, как алебастр, губы — ярко-кровавого цвета, а глаза — обведены черными кругами. Это придавало ей немного драматический вид — эдакая Норма Десмонд. Издали она еще могла бы сойти за женщину под шестьдесят, но с близкого расстояния — извините… Насколько было известно Алексу, мать уже дважды делала подтяжку лица. Даже в семьдесят один год внешность для нее была всем.

Алекс часто размышлял: какой червь точит ее изнутри и за что она отыгрывается на нем? Может, за то, что его отец умер, оставив ее одну с ребенком на руках? Или — потому что она больше не вышла замуж? Сама Доминик не уставала твердить, что ответственность за женщину и чужого ребенка не готов на себя принять ни один мужчина на свете. На протяжении многих лет она то и дело напоминала ему: «Кому я была нужна с сыном, которого еще предстояло ставить на ноги! В том, что я одна, виноват только ты. Не забывай об этом, Алекс».

Как он мог об этом забыть, если она напоминала ему об этом постоянно!

К счастью, у нее никогда не было недостатка в деньгах. И она никогда не тратила их на него. А он этого и не хотел.

Тин Ли поднялась на ноги.

— Мне нужно в дамскую комнату. У Доминик хватило такта, чтобы подождать, пока Тин Ли отойдет подальше, прежде чем начать свое обычное критиканство.

— Разве у тебя нет ни одной приличной американской девушки, Алекс? Не сомневаюсь, что для выхода в свет ты вполне мог бы найти какую-нибудь актрису, снимавшуюся в твоих фильмах. Почему ты всегда появляешься на людях с этими азиатскими бабами? Они приезжают сюда в поисках красивой жизни, но ты, я полагаю, знаешь, что у себя на родине они, как правило, дешевые уличные проститутки.