– Поэтому ты решила приехать на Запад и выяснить все сама, – сказал он с кривой усмешкой, но в голосе его послышалось восхищение.

– Моя мать гордилась своей честностью. Не могу понять, почему она ничего мне не рассказала. Он регулярно высылал деньги, поэтому, очевидно, она была ему не безразлична. Я должна была разузнать о нем. Я должна была выяснить, почему она его бросила. Почему никогда не рассказывала о нем. Да и вообще, еще не известно, приходится ли он мне отцом.

Он отнял свою руку от ее руки, потянулся к брюкам и надел их. А когда он снова заговорил, его голос звучал очень холодно.

– Прости меня, – сказал он, при этом щека его подергивалась. – Ты не имела никакого отношения… ко всему этому. Мне жаль, что приходится запирать тебя на ночь.

Она покачала головой и посмотрела ему в глаза:

– Пустяки. Всего лишь несколько ночей. Разве можно сравнить с… – Она замокла, не желая упоминать о годах, которые он провел в застенках.

Лицо его окаменело.

– Рейф.

Он нисколько не смягчился. Смотрел не мигая вдаль. Но она хотела, чтобы он делил с ней не только удовольствие, но и боль.

– Как ты мог вынести это?

Он сжал челюсти, и Шей пожалела о вопросе.

– Мне помогла ненависть к твоему отцу.

Казалось, Земля перестала вертеться. Все живые существа будто замерли, скованные льдом холодной угрозы, прозвучавшей в его словах. Даже птицы замолкли.

Шей пребывала в нерешительности. Она погружалась в опасные воды, но должна была задать свой вопрос.

– А не могло быть, что он… мой отец… просто совершил ошибку… ему показалось, что он видел тебя?

– В тот день он отослал меня проверить нескольких поселенцев, которые, по странному совпадению, переехали. Он знал, куда я уехал. А на суде отрицал, что отправил меня с поручением, и заявил, что видел меня совсем в другом месте с человеком, которого я никогда не встречал. Он сказал, правда с большой неохотой, что, несомненно, видел меня и что в человеке, с которым я встречался, он узнал одного из налетчиков, участвовавших в последнем ограблении. И уж конечно я не прятал никаких денег у себя на квартире; – Рейф сглотнул, вспомнив ярость и беспомощность, которые охватили его, когда он выслушал лжесвидетельство Рэндалла. – Он точно знал, что делал, и на суде, и тогда, когда руководил наказанием. – Рейф замолчал и несколько раз глубоко вздохнул. – Во время последнего налета убили пятерых солдат. Джек Рэндалл был одним из тех, кому удалось уцелеть. Он отвечал за охрану, а я разрабатывал маршрут. Мы с твоим отцом были двое из нескольких человек, которым маршрут был известен. – Рейф помолчал. – А как, ты думаешь, он купил ранчо? Разумеется, не на армейское жалованье.

Шей так мало знала о Джеке Рэндалле, что не могла защитить его. Все же она не верила, что он умышленно обрек кого-то на жизнь в аду.

Должно быть, он увидел сомнение на ее лице, потому что отодвинулся подальше, воздвигнув между ними барьер, как делал уже много раз. Будто бы тех нескольких минут вообще не существовало.

Он встал, натянул рубашку, потом передал ей одежду. Повернулся и исчез в лесу, оставив Шей одну. Ее тело все еще горело и трепетало от пережитого чудного мгновения, а ум терзали мучительные мысли и вопросы.

Тюрьма, должно быть, довела его до полного сумасшествия. Он стукнул кулаком о ствол сосны. Он сам не верил в то, что сейчас сделал.

Это ж надо – девственница! К тому же дочь Рэндалла!

Он стукнул другим кулаком по дереву, почувствовав, как удар прошел вверх по раненой руке. Он обрадовался боли. Черт, его следовало бы пристрелить.

Но того, что произошло несколько минут назад, уже не изменишь. Самое противное, он даже не уверен, хочется ля ему изменить что-либо.

О Господи, сколько теперь возникло сложностей! Рейф вновь пережил каждую секунду невероятного удовольствия, нежных ласк. Он никогда не знал таких прикосновений, и, несмотря на все злобные слова, понимал: то, что сейчас случилось, не имеет никакого отношения к Джеку Рэндаллу.

Нельзя подделать блеск, который был в ее глазах, или пылкость в ответ на его любовные ласки. Любовные ласки. Прежде он никогда так не думал о соитии. Оно всегда было для него только удовлетворением плоти, разрядкой, не больше. Он никогда не занимался любовью с Аллисон и даже не пытался, полагая, что офицеру и джентльмену это не пристало. А он из кожи вон лез, чтобы называться и тем и другим.

Бесполезно уверять себя, что он в состоянии держаться от Шей подальше. Ему и раньше не удавалось, а уж теперь и подавно. Она была как дождь для опаленной земли.

Рейф подавил вздох. Он был почти уверен, что ему предложили выбор: месть или любовь. Но потом вернулся к реальности. Ему всю жизнь суждено оставаться изгоем. Он-то сможет жить как отшельник, всегда носить перчатки, избегать военных постов и всех, кто его когда-то знал. Он-то сможет, но обрекать на такую жизнь жену и ребенка нельзя.

Ребенок. Он вновь закрыл глаза. Что если?..

Его пронзила внезапная радость, а затем охватило невыносимое чувство одиночества. Он содрогнулся при мысли, что в один прекрасный день Шей, возможно, придется поступить так, как когда-то поступила ее мать: солгать, чтобы защитить своего ребенка от отца, который, по ее мнению, может навлечь позор на дитя.

Шей должна это понять. Ей придется уехать. Внезапно его осенило. Он предложит ей вернуться обратно в Бостон. Теперь, когда деньги Рэндалла у него, ему это по карману. Бен проводит ее до Денвера, минуя Кейси-Спрингс. А взамен она даст слово никогда не говорить о Бене и Клинте. Наверняка она согласится.

Он припомнил слова Клинта о том, что на карту поставлена жизнь обоих братьев. Но в глубине души Рейф знал, что Шей сдержит слово.

Он повернулся и побрел назад, словно к ногам были привязаны тяжеленные гири. Невыносимо, когда она рядом; невыносимо, что ей придется уехать.

Джек Рэндалл страдал от грязи, усталости и отчаяния. Он так и не нашел никаких следов: ни дочери, ни Рейфа Тайлера, ни разбойников.

Он провел в поисках три дня, уничтожив те немногие припасы, что захватил с собой, но с таким же успехом он мог бы искать иголку в стоге сена. Теперь ничего другого не оставалось, как отправиться к Рассу и рассказать, если не всю, то по крайней мере часть правды.

У него сводило живот, стоило ему подумать, что дочь в руках человека, который ненавидит его. Ненавидит справедливо.

Он заслужил любую кару от Тайлера, но дочь – нет. А теперь Макклэри вновь вышел на тропу насилия и обмана, чего Рэндалл больше не мог перенести. Он ничего не сделал, чтобы прекратить убийства, когда появился Макклэри. Твердость характера, как он обнаружил, не так-то легко в себе воспитать после стольких лет, проведенных в тени из боязни разоблачения. Но сейчас речь идет о жизни его дочери. Он обязан что-то предпринять.

Рэндалл достиг ранчо и повернул к конюшне. Там, где раньше работало тридцать человек, оставалось только десять, когда он уезжал. Одному Богу известно, сколько их теперь.

Пастух, который проработал на ранчо три года, выводил под уздцы коня.

– Приехал сменить коня, – сказал он.

– Кто-нибудь здесь есть? – спросил Рэндалл.

– В доме мистер Макклэри, – ответил работник, – а больше никого нет. – Он замешкался, затем добавил:

– Убили еще одного старателя несколько дней назад. Его только что нашли.

Джек почувствовал, как внутренности у него скрутило узлом.

Пастух прочистил горло.

– Еще трое работников ушли, – сказал он. – Мне тоже придется, мистер Рэндалл, если не получу, что причитается.

– Понимаю.

Пастух развернул коня и ускакал.

Джек смотрел ему вслед. Деньги больше не имели никакого значения. Так или иначе, ранчо все равно потеряно. Он уже смирился с этим.

Вопрос теперь в том, что еще ему предстоит потерять. Дочь, о которой не подозревал и в которой теперь отчаянно нуждался? Жизнь? Свободу? Он уже утратил остатки самоуважения. Произошло это в ту минуту, когда на ранчо заявился Макклэри и напомнил ему о прошлом, в ту минуту, когда он согласился на требования незваного гостя, понимая, что это приведет к убийству.