Шей не поняла, правильно ли она поступила, не пытается ли он наказать ее, или забыть, или… или, вопреки самому себе, он все-таки к ней неравнодушен.

Она хотела заставить его позабыть все невзгоды, всю боль и страдания. Она хотела похоронить прошлое, пусть даже совсем ненадолго.

Обо всем этом она пыталась ему сказать своим поцелуем. Казалось, она всю жизнь ждала этой минуты, стоило ему прикоснуться к ней или встретить ее взгляд подозрительными, недобрыми глазами.

Поцелуй стал более страстным, он почувствовал ее готовность отдаться ему, когда она потянулась к нему всем телом. Его язык больше не был нежным, а жадно агрессивным, словно Рейф не был уверен, наказать ли ее или…

Или полюбить. Она поняла это по тому, как мягко скользили его пальцы по ее телу. Он обнял ее за талию и вместе с ней перевернулся так, что Она оказалась сверху. Шей ощутила его дрожь, и по всему ее обнаженному телу разлилось приятное тепло. Она все крепче и теснее прижималась к нему, а затем оторвалась от его губ и начала расстегивать ему рубашку. Ей хотелось ощутить прикосновение его кожи. Ей хотелось устранить все препятствия.

Освободив Рейфа от рубашки, она начала ласкать его грудь, гладя вверх и вниз, точно так же, как он это делал с ее телом. Почувствовала, как он затрепетал и напрягся. Шей склонилась и, не ведая стыда, провела языком по его груди снизу вверх.

– Господи, Шей, – прошептал он.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты вкусный? – спросила она, улыбнувшись про себя, когда увидела, как он изумлен.

Она принялась целовать его шею, легко касаясь ее губами, наслаждаясь солоноватым вкусом. Такая раскованность была ей совершенно чужда. Шей даже не понимала, откуда она знает, что нужно делать. Просто знает – и все. Она обрела уверенность в том, что соблазнительна, особенно когда увидела, как он безуспешно пытается погасить желание, горящее в его глазах, спрятать неприкрытое удовольствие.

Он застонал, и его руки потянулись к застежке на брюках. Она слегка приподнялась, с тем чтобы расстегнуть их самой и спустить ниже. И тогда между ними уже не стало преград и он крепко прижался к ее разгоряченным бедрам.

Рейф снова перекатился так, что оказался наверху, его тело зависло в нескольких дюймах от нее.

На секунду Шей сковал страх, как будто в ней пробудилось то, что она не могла обуздать. Затем он нагнул голову, слегка касаясь ее лица губами, очень сдержанно. Его тело тоже опустилось, и она почувствовала, как он начал медленно овладевать ею.

Страх растаял, уступив место желанию, мучительной потребности узнать, что последует за этим. Боль наступила настолько внезапно, что она не сумела сдержать вопль.

– Господи! – вырвалось у него, и он замер в нерешительности.

Но несмотря на боль, желание не покинуло ее, а все росло и крепло.

– Не останавливайся, – прошептала она. Но он не послушался, терзаемый сомнением.

– Прошу тебя, – взмолилась она.

Что бы там ни было, она жаждала продолжения. Он снова начал двигаться, даже медленнее, чем прежде, и его губы осыпали ее лицо быстрыми ласками. А потом боль пошла на убыль, вытесненная потоком восхитительнейших ощущений.

– О Рейф, – прошептала она, потрясенная тем, что с ней происходит.

Ее тело вдруг начало двигаться, подчиняясь ритму его движений. Потом она перестала думать и могла только чувствовать. Чувствовать, чувствовать и чувствовать. И стремиться отдать. Ей хотелось отдать ему радость, и счастье, и умение забывать. Ей хотелось превратить все плохое в нечто удивительное.

Внезапно внутри нее произошел бурный взрыв. Тело сотряслось от удовольствия, которое не кончалось, а все нарастало, пока ей не показалось, еще секунда – и она больше не выдержит. Шей закрыла глаза, пораженная свершившимся чудом, и ощутила, как его тело расслабилось и он опустился на нее, удовлетворенно вздохнув.

Через несколько секунд он пошевелился, переложив ее на бок так, чтобы больше не давить своим весом. Его рука коснулась ее щеки с такой нежностью, что ей показалось, она может в эту секунду умереть от счастья.

– Я… – он замолчал, слова давались ему явно с огромным трудом, в них сквозило сожаление. – Я не знал… что ты была девственна.

Она не нуждалась в подобном извинении. Часть радости исчезла. Конечно, он не думал, что она девственница, раз она так отвечала на его ласки, или, возможно, из-за того, что она дочь Рэндалла. Но его признание отозвалось болью. Шей чувствовала, как краснеет от унижения. Но тут Рейф вновь коснулся ее щеки.

– Не надо, – сказал он. – Просто я никогда… я никогда раньше не был с девственницей, – неловко договорил он. – Проклятье! – добавил он. – Этого не должно было случиться.

– Есть много такого, чего не должно было случиться, – медленно произнесла она, – но мне кажется, к нам это не относится.

Он отодвинулся, нарушив единение их тел, но взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Глаза его были закрыты, словно он хотел вычеркнуть из памяти все случившееся.

Минуты ей показались часами, а потом, так и не открыв глаз, он хрипло произнес:

– Это ничего не меняет.

Все прошлое унижение Шей не шло ни в какое сравнение с теперешним.

– Ты думаешь?..

Она не смогла закончить предложение. Не смогла найти слов. Ей была невыносима мысль, что он решил, будто она продается ради спасения отца или самой себя.

– Наверное, тебе просто стало любопытно, каково это быть с мужчиной, который десять лет пробыл в клетке? Господи, я даже не мог предположить…

Голос полный горечи осекся, и она поняла, что он винит себя за все случившееся, и эта вина заставляет его обрушиваться на нее.

– О Рейф, – прошептала она, – неужели ты не понимаешь, что я сама хотела?.. И если после всего я стала… шлюхой… значит, так тому и быть.

Он погрузился в такое долгое молчание, что она даже засомневалась, слышал ли он ее слова.

– Почему? – спросил он. – Почему?

Она поняла, что он имел в виду: почему она захотела его – осужденного преступника. Ее рука легла ему на грудь.

– Не знаю, – солгала она.

– Я не верю в дары. Последним подарком, полученным мною, были кандалы. Сержант, который сопровождал меня в тюрьму, сказал, что это мне подарок от армии.

Он замолчал, и она поняла, что он вновь переживает ту минуту. Шей было очень больно за него.

– А что твои родные? – спросила она.

До сих пор он ни разу не упомянул о своей семье.

– Убиты команчами, когда я был ребенком, – ответил он бесстрастным голосом, который, как она теперь знала, скрывал кипение чувств.

– А ты? – продолжала расспрашивать она.

– Меня взяли в плен, освободили через несколько месяцев. – Он пожал плечами:

– Если это можно назвать освобождением.

– Сколько тебе тогда было лет? – спросила она, ужаснувшись.

Опять пожатие плечами.

– Шесть. Семь.

В его взгляде появился знакомый холодок, и она догадалась, что он опять спрятался в скорлупу.

Рейф дал понять, что больше не собирается говорить о себе. Он все еще крепко сжимал ее руку, но ей показалось, что он даже не сознает этого. Ей хотелось коснуться его по-другому, но она опасалась, что он не правильно истолкует это и совсем отодвинется. Поэтому она ждала в напряженной тишине, нависшей между ними.

Он первым нарушил молчание:

– Расскажи мне о Бостоне.

– Рассказывать особенно нечего. Я уже говорила тебе, что делала шляпки, – неохотно ответила она. Все же ей было приятно, что он не прибегнул к обычному молчанию, которое всегда следовало за любой минутой теплоты, возникшей между ними. – У моей матери было маленькое шляпное ателье. Я придумывала фасоны.

Наступила долгая пауза. Он мало интересовался ее прошлым. Видимо, ему было достаточно, что она дочь его врага. Он не хотел знать больше, поэтому ее удивило, когда он спросил:

– Где сейчас твоя мать?

– Умерла четыре месяца назад.

– И ты наконец решила найти… своего отца?

– Я узнала о его существовании только после ее смерти, когда нашла… те письма. Мне она говорила, что он умер.