Сан-Мартин не питал иллюзий по поводу предстоящей ему военной операции: «Я обнаружил только жалкие остатки поверженной армии. Госпиталь — без медикаментов, без инструментов… Кругом лежат люди, больше похожие на нищих, чем на солдат». Чтобы расплатиться с солдатами, Сан-Мартин совершил захват партии денежных банкнот, ожидавшей отправки в Буэнос-Айрес.
По прибытии в Тукуман Сан-Мартин понял, что встречаться с испанцами в открытом бою — полное безумие. Потому приказал солдатам окопаться в укрепленном лагере недалеко от города и занялся их обучением. Он считал, что армия не может существовать без точного плана действий и что солдат формируется в казарме, а не на поле боя. Подчиненных строго наказывал за нарушение дисциплины и недостаточно серьезное отношение к делу. На заседании штаба, состоявшемся до возвращения Бельграно в Буэнос-Айрес, полковник Доррего заговорил, подражая гнусавому голосу Бельграно. Сан-Мартин схватил подсвечник и швырнул его на стол перед офицером, нарушившим субординацию. За неудачную шутку Доррего был отправлен в другую часть.
Обучение и дисциплина — вот основные постулаты Сан-Мартина. Низкий уровень подготовки подчиненных офицеров приводил его в отчаяние. «Все эти неудачи (я имею в виду — военные) связаны с тем, что у нас нет ни одного человека, способного руководить армией. Найдите шесть — восемь французских генералов (кому в наши дни нечего есть), приведите их сюда, и Вы увидите, как все изменится. Не забывайте об этом, и Вам станет ясно, что без этого мы не сделаем ни одного шага вперед. Мы должны признаться в своем невежестве и не позволять гордыне брать верх над здравым смыслом».
Эти слова Сан-Мартина напоминают об уничижительных высказываниях Миранды, выдающегося генерала Франции, в отношении солдат патриотов. Целью Сан-Мартина было введение европейских методов обучения и дисциплины — таким образом, знания, усвоенные им за два десятилетия службы Испанской империи, теперь были употреблены против него. Но Сан-Мартин мало верил в успешность своих действий. Главному своему стороннику в Буэнос-Айресе Родригесу Пенье он писал:
«Мой дорогой друг, не стоит обольщать себя надеждами по поводу того, что я могу сделать здесь. Меня ничто не радует, и я вряд ли смогу что-то изменить. Я не знаю ни страны, ни людей. Здесь все находится в состоянии анархии. Я понимаю лучше, чем кто-либо другой, как мало я могу сделать. Не тешьте себя иллюзиями. Наша страна не сможет сделать и шага вперед здесь, на севере. Единственной возможностью для нас остается длительная и исключительно оборонительная война. Двух эскадронов опытных солдат и храбрых гаучо Сальты для этого вполне достаточно. Замышлять что-то большее — значит рисковать людьми и бросать деньги в бездонную бочку. Я даже и не буду пытаться снаряжать какие-либо военные экспедиции».
Бельграно понимал, что для победы в этой войне необходима поддержка местного населения.
«Вы не сможете вести войну только при помощи оружия. Необходимо влиять на общественное мнение, постоянно напоминая об известных христианских добродетелях. Наши враги ведут войну против нас, называя нас еретиками. Они используют средства, заставляющие варваров взяться за оружие, убеждая их в том, что мы разрушаем религию… Уверяю Вас, Вы окажетесь в весьма трудном положении, если в армии, которой командуете, они увидят силу, противостоящую религии и папе…
Помните о том, что Вы христианин и католик, преданный папе. Будьте осторожны! Ни под каким предлогом, даже в дружеской беседе не допустите непочтительности по отношению к нашей священной религии. Не забывайте, что не только генералы народа Израилева, но и язычники, и великий Юлий Цезарь всегда обращались к бессмертным богам. Во славу своих побед римляне возносили молитвы».
Насилие испанцев над мирными людьми значительно уменьшило количество сторонников роялистского движения среди местных жителей. Головы повстанцев насаживали на кол и расставляли вдоль дороги. Города подвергались разграблению. Военнопленные продавались в рабство плантаторам и хозяевам виноградников. Все это настроило людей против испанцев. Женщины стали шпионить, а дети заделались связными. Индейские всадники Северной Аргентины превратились в партизан. Командиром этих гаучо был Мартин Гемес. Его отец был чиновником казначейства в Сальте. Гемес перешел через эти северные рубежи, как когда-то Паэс перешел через венесуэльские льянос, совершая молниеносные неожиданные атаки на противника. Сан-Мартин рассчитывал, что эти повстанцы смогут отразить нападение испанцев на боливийском плоскогорье, пока он муштрует своих людей в Тукумане.
Партизаны Гемеса дошли до Куско, города, который находился на другой стороне горного хребта. Гемес руководил партизанскими действиями семь лет. В 1821 году испанцы убили его. Партизаны сконцентрировались на замаскированных аванпостах. Оттуда они нападали на маленькие испанские отряды, разрушали линии коммуникаций и грабили склады боеприпасов. Они были плохо вооружены. Один из лейтенантов написал после боя, что они имели только «дубинки и самодельные копья, когда атаковали испанцев при Саусе-Редондо. Тираны были очень удивлены, когда увидели всего лишь тридцать человек с мушкетами. Их поддерживали безоружные всадники. Они шли прямо на шквальный огонь, чтобы победить армию, которая сильнее их. Но если бы тираны поняли, что люди, идущие на них в атаку, хотят быть свободными, у них не осталось бы повода для удивления». Гемес, понимавший, что такую идейную убежденность порождает недостаток оружия, как-то сказал: «Они жертвовали всем, что у них было, каждый не пожалел даже своей единственной лошади». Испанский генерал Гарсиа Камба писал о них: «Это были великолепные всадники. Они владели всеми видами оружия, были исключительно храбры. Они могли рассеяться, а затем опять начать атаку с тем же напором и хладнокровием, которые вызывали восхищение европейцев. Они так же хорошо управляли лошадьми, как казаки или мамлюки, а может быть, даже лучше. И верхом, и спешившись, они были способны поддерживать такой же огонь, как хорошие пехотинцы».
Сан-Мартин недолго прослужил командующим на севере после того, как укрепил линию обороны против испанцев. Он не доверял правительству Буэнос-Айреса, находившемуся теперь под влиянием темпераментного Альвеара. Он также был убежден, что любое наступление с севера на Перу обречено на провал. Это было ясно из уже процитированного ранее отрывка из письма Сан-Мартина Родригесу Пенье. В другом письме Пенье Сан-Мартин делился с ним своими безрадостными мыслями и сообщил, что принял следующее решение:
«Маленькая дисциплинированная армия Мендосы перейдет в Чили и прикончит там этих варваров, чтобы оказать поддержку правительству настоящих друзей. Нужно покончить с анархистами, которые взяли ситуацию под свой контроль. С войсками союзников мы морем пройдем в Лиму и возьмем ее. Вот что мы сделаем, мой друг. Вы можете быть уверены, что война не кончится, пока мы в Лиме. Мне очень жаль, что Вы не можете назначить на этот пост кого-нибудь более способного, чем я. Скоро вы все убедитесь, что мой преемник придет и скажет им, что мне лучше занять должность губернатора Кордовы. Я болен и подавлен. Возможно, я займусь обучением молодых солдат, которых правительство сможет использовать там, где ему понадобится.
На самом деле я хотел бы получить, когда поправлюсь, должность губернатора Куйо. Там я смогу организовать небольшую кавалерийскую армию, при помощи которой захвачу Балькарсе в Чили. Это необходимо сделать, если мы вообще хотим сделать что-то полезное. Признаюсь Вам, что я хотел бы прославиться, действуя во главе этой армии».
Он не мог предложить ничего другого, кроме перехода через высочайшие вершины Анд — для захвата Сантьяго в Чили. Затем посадить армию на корабли и морем добраться до Тихоокеанского побережья и до Лимы. Прежде только крестьяне и их навьюченные мулы могли преодолеть вершины Южных Анд, где есть самые неприступные вершины в мире. Эти места практически непроходимы. Казалось, что Чили вот-вот перейдет в руки испанцев. К тому же в распоряжении Сан-Мартина не было флота. Вот почему то, что он предложил, могло показаться абсолютным безумием; такое было особенно удивительно для человека, который всегда отличался здравым смыслом и рационализмом.
