К тому времени, когда Макс дошел до кухни, ему уже казалось, что он задыхается. Здесь присутствие Эбигейл ощущалось особенно сильно. В микроволновке пусто, и пилюли не лежали на розеточках. Макс не был голоден, но отсутствие лекарств, его обеспокоило: он принимал их каждый вечер, правда, понятия не имея, для чего они предназначены. А что, если он смертельно болен и даже не подозревает об этом?

— Ради Бога, женщина, — сказал он, обращаясь в пустоту, — неужели ты дашь мне умереть?

Его взгляд упал на телефонный аппарат.

— Я мог бы ей позвонить, — вслух подумал Макс, чувствуя себя мальчишкой, замышляющим шалость. — Спросить ее, как она… где мои пилюли. Да, я могу это сделать, ведь никакого приятеля нет.

Он ходил по кухне взад-вперед, убеждая себя снять трубку, но так и не посмел. «Это будет вторжением в ее личную жизнь, которую я должен уважать. Мейвис ведь сказала, что ее надо на время оставить в покое».

Суть состояла в том, черт возьми, что Макс не знал, как поступить. Единственное, в чем он был силен, — это в делании денег. Во всем остальном сильна была Эбигейл.

Господи, как он ненавидел все эти неприятности и душевные муки! Может быть, к завтрашнему дню все уладится? Эбигейл вернется, и все снова пойдет так, как шло всегда. Начнется рабочий день с составления списка дел, и она приготовит ему одежду и нужные таблетки.

Завтра все будет прекрасно. Если он доживет до завтра.

Эбигейл смотрела в зеркало с какой-то остервенелой сосредоточенностью, когда ритм латиноамериканской сальсы возвестил появление Мейвис. Она держала кружку с горячим кофе.

— Так это здесь ты пряталась со вчерашнего дня? — спросила Мейвис. — В дамской комнате?

Эбигейл отрицательно покачала головой, при этом маленькие завитушки вырвались на волю из туго заплетенной косы, напоминая юные побеги на дереве. Ну что за волосы, никак с ними не сладить! Нужно как-то распрямить эти кудряшки, прежде чем идти в свой кабинет. С такими волосами впору заводить парикмахера, выезжающего на дом по срочным вызовам.

— Я только что пришла, — ответила Эбигейл. — Не могу смотреть ему в глаза, Мейвис. Не могу идти туда.

Только исключительное чувство ответственности заставило ее сегодня явиться на работу. Информационный бюллетень «Галлахер-групп» должен непременно быть подготовлен к печати до полудня. Эбигейл еще ни разу не задержала его выпуск, но в лифте она призналась себе, что притворяться, будто дело только в работе, глупо.

Мелодия сальсы зазвучала еще громче, когда Мейвис поставила плейер вместе с чашкой на поднос из нержавеющей стали.

— Его там нет, дорогуша. Сегодня у Макса запись на каком-то крупном телеканале. Бедняжка! Он бормотал что-то насчет своих таблеток.

Эбигейл совсем забыла и о лекарствах Макса, и о его ужине, и о костюме для «Бесед по понедельникам» — еженедельной телевизионной передачи, в которой лучшие финансисты страны обсуждали текущее положение дел на рынке ценных бумаг. Можно себе представить, во что оделся Макс.

— Да черт с ним! — выразительно фыркнула Мейвис. — С тобой-то все в порядке? Тебя вчера не было весь день.

Эбигейл кивнула, и множество новых завитушек выскочило из прически.

— Я бродила по берегу и пыталась решить, что мне надо делать.

— А не подумала ли ты и о том, что тебе хочется сделать?

— Чего я хочу, я знаю, Мейвис. Вчера я приняла самое безумное, самое импульсивное решение в жизни, но, поразмыслив, отказалась от него.

— Вот как? И что же за безумное и импульсивное решение ты приняла?

— Я хочу его. Я хочу Макса.

Мейвис уставилась на нее не моргая, затем ласково усмехнулась:

— Это может казаться неожиданным тебе, моя дорогая, но не мне.

— Нет, это вовсе не то, о чем ты подумала. Я хочу его, но только на одну ночь.

— На одну ночь… то есть ты хочешь сказать — «на всю ночь»?

— Именно. Если я не могу получить Макса Галлахера на всю жизнь, то… — Эбигейл сделала глубокий вдох и опасно дрогнувшим голосом добавила: — Я хочу провести с ним ночь. Одну незабываемую ночь.

— О! — только и смогла произнести Мейвис.

Эбигейл вытерла навернувшиеся на глаза слезы и, нахмурившись, посмотрела на свое отражение в зеркале.

— Безумие, правда? Ты только посмотри на меня.

Их взгляды встретились в зеркале.

Секретарша приподняла бровь:

— У тебя действительно немного растрепалась прическа.

— Безнадежно. Я все утро трудилась над этим ежевичным кустом, пыталась совладать с проклятыми завитушками — все напрасно.

— Вот! Именно в этом твоя проблема, — нравоучительно заметила Мейвис. — Ты зажата. Моя бабушка всегда говорила: «Распусти волосы — и освободишь душу».

— Это была Бабуля Свон?

— Она самая. Тишанда Свон, самая независимая женщина в округе Макон, штат Джорджия.

— Твоя бабушка была независимой? — Эбигейл не совсем понимала, что это значит, но была уверена — что-то хорошее.

— И до сих пор такой остается. Чего только не знает эта женщина о том, как освободить душу! — Улыбка Мейвис стала мечтательной. — Когда, навыписывав заведомо необеспеченных чеков, моя мамочка смылась из города, едва унеся ноги от шерифа, Тишанда взяла меня к себе и воспитала. Эта женщина умела наслаждаться каждым мгновением жизни. Она смаковала ее сама и не считала, что следует обескураживать ребенка, ограничивая его естественные аппетиты, вот почему, наверное, я выросла такой незакомплексованной.

Как интересно. А бабушка Эбигейл была дочерью пресвитерианского священника, убежденного в том, что естественные аппетиты человека нужно ограничивать всегда и с помощью розог.

— Иди-ка сюда, я распущу тебе волосы, — приказала Мейвис.

Возможно, Эбигейл была слишком легковерна, но в конце концов — что ей теперь терять? И она полностью отдалась в руки Мейвис. Уже минуту спустя никакие заколки и резиновые тесемки не стесняли ее волос. Мейвис пальцами расчесала густую курчавую гриву Эбигейл, «высвободив дарованное природой богатство», как она выразилась, а затем с помощью смоченной в теплой воде расчески превратила тугие завитки в свободно струящиеся локоны, естественно обрамлявшие лицо Эбигейл.

Трудясь над новым образом подруги, Мейвис продолжала напевать себе под нос и время от времени отпивала глоток-другой из чашки. Глядя, как смачно она причмокивает губами, Эбигейл подумала, что там должно быть что-то очень вкусное.

— Замечательно! — воскликнула она, любуясь темно-золотистым буйством локонов, возникавшим по мере того, как Мейвис вытягивала их один за другим и опрыскивала лаком.

К концу процедуры Эбигейл была вполне готова выйти из укрытия и завоевать весь мир, но оказалось, что подруга еще не закончила.

— С этим лицом что-то нужно сделать, — сказала Мей-вис, копаясь в своей косметичке.

Выудив из нее тюбики и кисточки, которые ей были нужны, она принялась за работу. Бледно-голубые тени придали глазам Эбигейл вид чистых озер, окутанных нежным туманом, а блестящая вишневая помада превратила рот в подобие аппетитного спелого плода. На ее щеки Мейвис нанесла легкий румянец, а в уши вдела свои тяжелые серьги из жемчуга.

Эбигейл полагала, что для такого перевоплощения целой бригаде косметологов потребовалось бы не менее часа, но Мейвис из беспорядочно проросшего новыми побегами куста, каковой еще недавно напоминала голова Эбигейл, с легкостью создала соблазнительную сирену.

— Вот теперь ты — Эбби! — объявила она.

Эбигейл кивнула.

— Думаю, в таком виде я могу соблазнить мужчину, — тихо призналась она.

— Соблазнить и отнять у всех остальных женщин последнюю надежду.

— Это было бы неплохо, — радостно улыбнулась Эбигейл и тут же смутилась.

— Теперь ты не только независимая, — сказала Мейвис, одобрительно кивнув, — ты ведь получила еще и уроки стриптиза. Так что сможешь «протанцевать» себе путь в его постель.

Все воодушевление Эбигейл исчезло.

— Единственное место, куда я могу «протанцевать», это в кабинет экстренной помощи. Ты же видела, как я сверзилась со сцены.