Во время посещения Сомы, не забывая посмотреть, что там сохранилось из сказочных богатств Птолемеев, Октавиан спустился в подземную погребальную камеру и «осмотрел тело Великого Александра, гроб которого велел вынести из святилища; в знак преклонения он возложил на него золотой венец и усыпал тело цветами» [597]. К сожалению, при осмотре тела он «задел его, в результате чего, как рассказывают, отломился кусочек носа. Взглянуть на останки Птолемеев он отказался, хотя александрийцы предлагали показать их. Октавиан заметил: «Я хотел видеть царя, а не мертвецов»» [598].
Вероятно, проявив видимое равнодушие к тому, что знаменитых сокровищ там уже не стало, за исключением золотого нагрудника Александра, брать который было бы бестактно, Октавиан отклонил предложение посетить городские храмы. Вместо этого он отправил своих солдат в Цезареум, большой храм его приемного отца Юлия Цезаря, где скрывался сын Антония, Антилл, о чем Октавиану доложил учитель мальчика. Четырнадцатилетнего подростка, «после долгих и тщетных молений искавшего спасения у статуи божественного Юлия, [Октавиан] велел оттащить и убить» [599]. Антилла обезглавили, а его учитель тайком снял с шеи казненного огромной ценности камень, но его поймали и распяли по приказу Октавиана в наказание за мародерство и, очевидно, чтобы заставить его самого замолчать.
На юг страны послали солдат, чтобы разыскать Цезариона и троих его единоутробных сестер и брата. Их нашли в Фивах, где они скрывались, и отправили назад в Александрию, а Цезариона, пытавшегося покинуть страну с сокровищами, его учитель уговорил вернуться в столицу и обговорить свое будущее. Узнав, что фараон возвращается, Октавиан послал всадников, чтобы перехватить его и также под охраной доставить в Александрию.
Завладев одной половиной, сокровищ Клеопатры, Октавиан теперь переключил внимание на другую. После того как удалось открыть усыпальницу, стали выносить ее драгоценное содержимое. Наибольшее значение для Октавиана представляло тело Антония, которое он захотел увидеть своими глазами. Весть о гибели Антония, оказывавшего почести своим павшим противникам, так поразила его бывших союзников, что «многие цари и полководцы вызывались и хотели похоронить Антония, но Цезарь оставил тело Клеопатре, которая погребла его собственными руками, с царским великолепием, получив для этого все, что только ни пожелала» [600].
Поскольку неизвестны какие-либо другие подробности, можно предположить, что она приказала обмыть и обрядить его в роскошные одежды. Хотя по римским обычаям Антония полагалось кремировать, как Цезаря, каких-либо упоминаний об этом в древних источниках нет, за исключением того, что его «набальзамировали» [601]. Но так как похороны состоялись спустя два-три дня после его смерти, о семидесятидневном процессе бальзамирования речи быть не могло. Таким образом, либо тело Антония осталось необработанным и его просто захоронили в усыпальнице Клеопатры в готовом саркофаге, либо она договорилась о передаче тела специалистам по бальзамированию, которые приступили к своей работе, длившейся десять недель, вероятно, в ее погребальном комплексе, а она тем временем распорядилась начать обряд оплакивания, который обычно совершался на протяжении всего процесса бальзамирования.
Подобно убитой горем Исиде, безутешно стенавшей из-за гибели своего мужа Осириса-Диониса, ее воплощение, Клеопатра, оплакивала смерть Антония и билась в отчаянии из-за крушения их надежд, царапая себе лицо и раздирая грудь. Черная краска для век расплывалась по окровавленным щекам, смешиваясь с пеплом, которым она посыпала голову Обессиленную царицу отвели обратно во дворец все также под присмотром стражи. Личный врач Клеопатры потом напишет, что она испытывала «нестерпимое горе и телесные страдания», и «грудь ее под жестокими ударами воспалилась и покрылась язвами» [602]. Несмотря на старания врача облегчить мучения царицы, с 3 по 8 августа она находилась в лихорадке, отказывалась от пищи и «радовалась болезни, которая открывала ей возможность беспрепятственно умереть» [603], прося врача помочь ей в этом.
У Октавиана возникли подозрения, и он «стал угрожать ей расправою с детьми» [604], убеждая, что смерть — это не выход из положения. Она должна есть и принимать лекарства, поскольку, как утверждают древние источники, она нужна была ему живой, чтобы вместе с оставшимися членами семьи участвовать в его триумфе в Риме. Хотя положение вдовствующей матери и ее детей не совсем соответствовало ужасному образу, созданному им, некоторые считают, что он просто хотел, чтобы она скорее исчезла, но так, чтобы на нем не лежало никакой вины. Казнив ее, Октавиан нанес бы тяжелый урон своей репутации, а оставив в живых, не чувствовал бы себя в безопасности. Тем не менее нельзя не согласиться с мнением древних источников, утверждающих, что Октавиан хотел вывести ее напоказ во время празднования своего триумфа, ибо если бы он действительно хотел, чтобы она умерла, то просто мог бы не препятствовать этому, а не угрожать расправой над ее детьми.
Сохранилось предание, что Октавиан якобы посетил Клеопатру примерно 8 августа, желая осведомиться о ее самочувствии, и хотя некоторые авторитетные ученые сомневаются в том, что такая встреча вообще имела место, и считают это просто выдумкой с целью драматизировать повествование, прямой контакт мог состояться, если они оба жили во дворцовом комплексе, особенно если одна сторона хотела получить полное представление о сокровищах, которыми все еще владела другая. По рассказам, когда Октавиан вошел в покои Клеопатры, она лежала в постели, а Олимп ухаживал за ней, но она тут же вскочила в одном хитоне и бросилась Октавиану в ноги, изображая побежденную жертву, «словно обуянная жаждою жить во что бы то ни стало» [605]. И хотя после пережитых потрясений «ее давно не прибранные волосы висели клочьями, лицо одичало, голос дрожал, глаза потухли, <…> ее прелесть, ее чарующее обаяние не угасли окончательно, но как бы проблескивали изнутри» [606]. Некоторые авторы даже утверждали, что она оделась «как будто небрежно (между тем траурные одежды удивительно шли ей)» [607], несмотря на причиненные самой себе раны. Познав Цезаря и Антония, она теперь якобы пыталась соблазнить Октавиана, но только «добродетель для принцепса [Октавиана] была выше красоты» [608].
Это — смехотворное утверждение в духе беспринципности Октавиана, и в любом случае трудно поверить, чтобы Клеопатра могла проявить такое пристрастие к тщедушному человеку с заурядной внешностью, у которого было единственное желание выяснить, какие богатства у нее остались. Согласно источникам, «под конец она вынула опись своих сокровищ и передала [Октавиану]» [609], аглава казначейства Селевк заметил, что некоторые предметы она не упомянула. Как говорят, за это она вцепилась своему министру финансов в волосы, ударила его по лицу, а потом призналась, что действительно «отложила какие-то женские безделушки» [610], и то не для себя, а чтобы подарить Ливии и Октавии.
Клеопатра доказала Октавиану, что на самом деле хочет жить, и, убедившись, что она в состоянии перенести путешествие в Рим, он удалился «с мыслью, что обманул египтянку, но в действительности — обманутый ею» [611]. Зная, какие он вынашивал планы относительно празднования триумфа и ее участия в нем, Клеопатра решила любой ценой избежать участи пленницы — скорее она умрет. Близкий к Октавиану поэт Гораций писал:
