Тотчас вслед за тем Ричард Львиное Сердце сказал «нет» и помирился со своим отцом. Вскоре умер его брат Генрих, наследник английского престола, которого Бертран де Борн назвал в своей песне «Lo rei joven» (юный король). Он умер неожиданно в замке Мартель в Лимузене. Бертран был потрясен внезапной смертью своего любимого героя. В planh’e (плач, жалобная песня) оплакивал он молодого принца.
Бертран охотно бы посмотрел продолжение войны, но, к его несчастью, аквитанские бароны Западной Романии во главе с Генрихом Английским, который был их сеньором, устремились на замок рыцаря Аутафорт. Генрих поклялся отомстить Бертрану. А когда еще и Альфонс Арагонский, непримиримый враг трубадура, присоединился к осаждающим, положение Бертрана стало опасным. Но он не потерял мужества.
С целью поиздеваться над арагонским королем и показать, что в его замке имеются большие запасы, рыцарь послал королю вола с просьбой успокоить гнев повелителя Британии.
Замок Аутафорт не мог противостоять войскам осаждавших. Бертран был схвачен, пленен и приведен к королю Генриху.
«Бертран, ты хвастался, что тебе нужна лишь половина твоего гения. Боюсь, что и две половины не могут уже более тебя спасти».
«Да, сэр, — спокойно ответил Бертран, — я говорил так и я сказал правду».
«И где же твой гений, Бертран, есть он у тебя?»
«Да, сэр. Но я потерял его, когда умер твой сын, Генрих».
И Бертран запел свой «план» на смерть юного короля Генриха. Горько заплакал старый король и сказал:
«Эн Бертран, ты был для моего сына самым дорогим человеком на земле {21} . Из любви к моему бедному сыну я даю тебе жизнь, твою землю и твой замок. Ущерб, который ты понес, будет возмещен тебе в размере ста пятидесяти серебряных марок, Бертран…»
«Я ощутил легкое дыхание твоего гения».
Уланд
Бертран повергся к ногам короля. Ликующий, поднялся он снова.
Вскоре после этого события (1186) король Генрих умер, и Ричард Львиное Сердце был коронован {22} . Будучи все еще недовольным его «да» и «нет», Бертран подстрекал брата Ричарда Готфрида к мятежу. Но Готфрид был разбит, и ему пришлось бежать ко двору французского короля, где во время одного из турниров он погиб, затоптанный копытами лошадей.
Тремя годами позже был провозглашен Третий крестовый поход. Незадолго до этого султан Саладин отвоевал Иерусалим и заменил крест, сиявший на храме Гроба Господня, на полумесяц. Жившим в Иерусалиме христианам был предоставлен выбор — спокойно остаться в стенах Святого града или переселиться в прибрежные города Тир, Триполи и Акру.
Такое великодушное поведение султана, возможно, во многом объяснялось влиянием Ивдии, инфанты Тулузской, вдовы Нуредцина, на которой женился Саладин, став таким образом повелителем Сельджукской империи. Во всяком случае, Саладин не осквернил Святую Землю Иерусалима кровью, как восемьдесят шесть лет тому назад сделали участники Первого крестового похода, когда «город и храм были полны трупов» (Торквато Тассо).
Победа Саладина ужаснула Запад и повергла его в ярость. Рим объявил новый крестовый поход. Проповеди священников сопровождались звуками арф трубадуров. Знаменитейшие поэты призывали к участию в священной войне. Среди них были Бертран де Борн, Пейре Видаль, Жиро де Борнейль и Пейре Кардиналь. Но более, чем стремление посетить библейские города Палестины, трубадуров возбуждало желание увидеть далекие земли, а затем, вернувшись из похода, в присутствии дам, которые в печали вынуждены были оставаться на родине, исполнить баллады и сирвенты о пережитых приключениях {23} .
Сколько слез, должно быть, было пролито женщинами, когда поэты и рыцари с крестами на щитах и доспехах покидали родину.
«У фонтана фруктового сада, в листве деревьев которого пели птицы, я встретил недавно одну знатную даму, дочь хозйина замка, сидящую на ковре из травы и белоснежных цветов. Я думал, что она пришла сюда, чтобы полюбоваться весенней листвой и насладиться птичьим пением. Но это оказалось не так.
Вдруг до моих ушей донеслись скорбные рыдания, как будто исходящие из глубины ее сердца. «Иисус, — плакала она, — из-за Вас терплю и великую муку. Почему пожелали Вы, чтобы храбрейшие в этом мире рыцари отправились за море служить Вам?! Мой друг, мой прекрасный, благородный и мужественный друг уехал. И теперь я одна вдали от моего желанного с моими слезами и моим горем».
Когда я услышал сетования дамы, то пошел вдоль маленького ручейка и оказался возле нее. «Прекрасная дама, — сказал я, — слезы портят красоту. Вы не должны горевать. Бог, по повелению которого деревья покрываются листвой, может вернуть Вам радость». «Сеньор, — сказала она, — я верю, что Бог будет милостив ко мне в другой жизни, как и ко многим другим грешникам. Но почему Он отнимает у меня в этой жизни то единственное, что составляло мою отраду, а сейчас находится так далеко от меня»
(трубадур Маркабрюн).
Поэту Пейролу было особенно тяжело вырваться из объятий плачущей и осыпающей его упреками донны Сэй де Клаустра.
«Когда Амур обнаружил, что мое сердце уже более не принадлежит ему, он упрекнул меня. Вы увидите сейчас как: «Друг Пейрол, очень некрасиво с Вашей стороны бросать меня на произвол судьбы! Зачем Вы вообще нужны, если Ваши мысли больше не принадлежат исключительно мне и если Вы больше не поете?»
— Амур, я так долго служил Вам, а теперь у Вас не находится и капли жалости ко мне. Вы прекрасно знаете, как мало хорошего [5]выпало на мою долю.
— Но, Пейрол, неужели Вы забыли прекрасную благородную даму, которая по моему приказанию столь милостиво и с такой любовью принимала Вас? Никто из слышавших Ваши песни не считал Вас способным на такой легкомысленный поступок. Вы казались таким радостным и влюбленным!
— Амур, я с первого же взгляда полюбил свою даму и продолжаю до сегодняшнего дня любить ее. Но пришло время, когда любой мужчина, который, не угрожай нам Саладин, с радостью остался бы при своей даме, должен оставить ее пусть даже в слезах.
— Пейрол, ваше участие в крестовом походе не поможет освободить город Давида от турок и арабов. Послушайтесь моего мудрого совета: любите, пишите стихи и предоставьте другим возможность отправиться воевать. Почитайте королей, которые вместо этого воюют друг с другом, и берите пример с баронов, которые не могут найти достаточных причин для поездки в Иерусалим с крестом на доспехах.
— Амур, я всегда верно служил Вам. Вы и сами знаете это. Но сегодня я вынужден отказать Вам в послушании. Крестоносцы слишком медлительны и должны были бы уже давным-давно прийти на помощь благочестивому маркизу Монферратскому».
Этим маркизом Монферратским был князь Конрад Тирский. Притесняемый Саладином, он попросил Запад о помощи. Бертран де Борн ответил ему следующим образом:
«Господин Конрад, да хранит Вас Бог! Я уже давно был бы с Вами, если бы медлительность графов, князей и королей не побуждала меня действовать иначе. С тех пор как я вновь увидел мою даму, мою прекрасную белокурую даму, у меня пропало всякое желание ехать к Вам».
* * *
Бертран де Борн, поначалу один из вдохновеннейших поэтов-крестоносцев, остался дома. Он любил, сочинял стихи и продолжал метать громы и молнии:
«О, если бы угодно было Богу, чтобы Филипп Французский и Ричард Английский попали в лапы к Саладину!»
Более всего хотелось трубадуру, чтобы король Арагонский принял крест и все трое никогда бы не вернулись домой.
Фридрих Барбаросса первым покинул родину со своими немцами. По дороге он вступил в конфликт с подозрительным греческим императором Исааком Ангелом, который после взятия Адрианополя был вынужден разрешить крестоносцам беспрепятственно переправиться в Малую Азию. Филипп Август и Ричард Львиное Сердце годом позже прибыли соответственно в Геную и Марсель. Местом встречи обоих флотов предполагалось сделать Мессину, где короли хотели дождаться весны.
