Луази приводит на с. 166 и 167 своего «Mysteres pai'ens» описание возникновения Митры: «Митра и солнце лежали вытянувшись перед столом. Бог держал рог для напитков, а солнце — чашу».

В Гаскони, стране басков, и вообще в Пиренеях встречались приверженцы культа Митры. Почитали ли Митру в пещерах Сабарте — я пока не могу выяснить доподлинно.

Присциллианство представляло собой родственный манихейству гностический энкратизм. Жестокое уничтожение его последователей — первый пример наказания смертью, которое применили для борьбы с ересью, — обусловило начало раскола между аббатами, которые одобряли процесс против Присциллиана и его сторонников и теми, кто проклинал это преследование. К последним относились Мартин Турский и Амвросий Медиоланский. См.: Lea Н. Bd. I, S. 239–240; Reinach. Orpheus, S. 351 и 383; Peyrat, Т. I, p. X sqq., 121, 286, Т. II, p. 8. Для специалистов особенно интересна книга Babut. Priscillien et le Priscillianisme. 1909.

В рамках этой книги я должен ограничиться упоминанием только самых необходимых источников по доктрине кадров. К уже названным в первую очередь надо добавить работы Шмидта, Деллингера, Пейрата и Гиро как общепризнанные по исследованию катаризма. Не говоря уж о том, что, за исключением редких газетных статей и упомянутой мною в предисловии брошюры фон Пеладана, катаризм никогда не связывали с поэзией, посвященной Граалю, как я уже отмечал, его считали кельтским, автохтонным по происхождению и лишенным дуализма течением. По этой причине я предпочитаю укрепившийся в Южной Франции с незапамятных времен языческий дуализм общей, вероятно, несколько односторонней картине привилегированного положения. Й все же эти отношения должны быть затронуты, чтобы мы, по крайней мере, не стали ни в чем противоречить Вольфраму фон Эшенбаху. В «Парцифале» так много языческих персонажей и названий земель, что все они неотделимы от предыстории Грааля, несмотря на то что «тайна языческого понимание Грааля не может считаться вполне обоснованной». Само название страны «Hiberbortikon», т. е. страна гиперборейцев, само имя Заратустры — великого творца законов маздаизма известно немецкому миннезингеру из замка Вильденштайн во Франции!..

Что до катаризма, то следует отметить следующее: между нероманскими катарскими сектами и движением альбигойцев, несомненно, были установлены и поддерживались тесные связи. Однако неверно до сих пор существующее мнение о том, что романский катаризм был вызван к жизни пришедшими с Востока миссионерами-еретиками только около 1000 года. Дуалистический момент был существенной составной частью иберской теогонии, поскольку иберы были родственны персам и иранцам, чей маздаизм считается классическим историческим примером дуализма. Мы не будем повторять уже сказанное о Диспатере, кельтском Люцифере, о взаимном влиянии друидизма, орфизма и учения Пифагора. Действительно ли Южной Франции нужны были «одна пришедшая из Италии женщина и один крестьянин из Перигора» или же один катарский «Папа» Никита, чтобы впредь все стали мыслить дуалистически? Нужен ли был альбигойцам один «неизвестный мастер», обладающий тибетской мудростью, чтобы внезапно постичь истину: земной мир — долина несчастий и только нирвана — истинная и конечная цель?

Мы знаем, что кельтиберские друиды — по меньшей мере, в Пиренеях — были обращены в христианство манихейцами. Сущность манихейства и состоит в том, что он упрочил свое положение наряду с маздеизмом-митраизмом и христианством, а также в буддизме. Этого одного было достаточно, поэтому пришествие одного такого мистического мастера, провозгласившего южным галлам в качестве нового учения странствия душ и счастье небытия, было бы уже лишним.

На Синоде в Сен-Феликс де Караман (1167 г.), созванном по призыву славянского еретического папы Никиты, альбигойцы познакомились с западным катаризмом и организовались по его примеру. Это стало первопричиной, побудившей, ввиду подготовки Рима к всеобщему преследованию еретиков, к объединению этих родственных, сформированных по сходным принципам, но в основе своего учения не единых «церквей Иоанна» — как они сами себя называли.

Тем более точным является сравнение, сделанное двумя ортодоксальными историками Гиро и Молла между ранним христианством и учением альбигойцев. Молла говорит в предисловии к «Наставлению инквизитору» Бернарда Ги: «Бернард Ги неправильно назвал ритуальные действия катаров «обезьяньим подражанием». Вместе с Гиро (Cartulaire de Prouille, Т. I, p. CXXXV sqq.) следует признать, что они исполняют сохраненную в первоначальном виде литургию раннего христианства. Замечание Ги можно трактовать лишь как незнание им (и его временем) раннецерковных обрядов. Сравнение Гиро между катарскими и раннехристианскими ритуалами в высшей степени показательно…» («Manuel de Tlnquisiteur» Bernard Gui, ed. Mollat, p. 12–13, note 1).

В первые века после Рождества Христова иудеи и язычники могли с одинаковым правом обратиться в истинную веру, однако Рим первым начал стремиться к главенству над церковью Афин и объявлять свое понимание веры единственно христианским и догматичным. Таким было и манихейство, как любое гностическое исповедание веры, одна из раннехристианских «церквей». То, что христианизированный друидизм — такой как языческо-христианская церковь Галлии — основывался на истинно просвещенных, могло свидетельствовать лишь в пользу его христианской сущности. В остальном мы должны отдавать себе отчет, что и в более поздние времена ортодоксальный аскетизм сознательно приближался к манихейству, когда объявлял отказ от плоти, называя ее врагом, неприемлемым душе. Так, святой Франциск говорил: «многие порицают своих врагов или соседей, когда они грешат или заболевают. Но они не должны этого делать, поскольку у каждого есть свой враг в самом себе — собственное тело, благодаря которому он и грешит. Поэтому благословен слуга Господа, не упускающий своего врага и защищающийся от него; ибо поступающему так не может причинить вреда ни один из видимых врагов». В другом высказывании он называет свое тело «ужаснейшим врагом и злейшим противником, охотно уступающим дьяволу». Согласно доминиканцу Таулеру, главе немецких мистиков XIV века, человек представляет собой лишь нечистую массу, сущность, наполненную злом и тленной материей, не вызывающую ничего, кроме отвращения. Это мнение полностью разделяли его последователи, хотя они тут же обращались к теме любви и милосердия (см. также: Lea Н. Bd. I, S. 100, anm).

На с. 66 1-го тома своей «Истории инквизиции» Г. Ли также отмечает: «Рассматривая движение этих еретиков (катаров) с их изменчивой судьбой, мы не должны забывать, что все наши сведения о них почерпнуты почти исключительно из трудов их противников и преследователей. Кроме нескольких вальденских трактатов и описания единственного ритуала катаров, литература этих еретиков полностью утрачена. Об их учении можно узнать только из таких трудов, в которых их ниспровергают или направляют на них ненависть народов; и об их борьбе и их судьбе мы узнаем только из сочинений их безжалостных врагов. Я не могу найти ни слова похвалы в их честь, которая была бы основана не на уступках или обвинениях их недругов; и когда я встречаю направленную против них клевету, то вижу причину лишь в вольном или невольном преувеличении — настолько очевидном, что данное свидетельство не имеет никакой исторической ценности. В целом же наши симпатии должны обратиться к тем, кто был готов терпеть преследования и смотреть в лицо смерти ради того, что они считали истиной. Ибо учитывая тот упадок, который они могли видеть в состоянии официальной Церкви, нельзя вслед за их ортодоксальными противниками считать, что они выходили из церковного союза затем, чтобы свободнее предаваться своим беспорядочным порокам».

См. также: Иак. 2:11: «Сладок иль горек бьющий из расщелины источник?»

Гал. 3:28; Колос. 1:20; Быт. 3:15; 6:2; 1 Иоанн. 3:9; Иоанн. 10:8; Schmidt Т. II, р. 21 sqq.; Dollinger. Bd. I, S. 144, 147, 165; Peyrat. Т. I, p. 361 sqq.