В конце 1758 г. Стюарт с женой были в Венеции (а где еще могли находиться якобиты?), где они познакомились и подружились с леди Мэри Уортли Монтегю. Как указывал Холкер, Стюарт отличался выдающимся и утонченным умом. Называемый иногда «последним сторонником системы меркантилизма», он оказался своего рода очагом компромисса между шотландским Просвещением и более ранними традициями.

Как экономист, Стюарт проявил такую же двусмысленность, лавируя между долгосрочной (можно даже сказать — полумарксистской) трудовой теорией стоимости и теорией краткосрочного «Спроса и предложения». Он первым ввел термин «равновесие» в лексику экономистов и был очевидным предшественником классической и неоклассической школ. В качестве экономиста он выступал за субсидии на экспорт и тарифы на импорт, придерживаясь теории «реальных биллей» о денежной массе. Это довольно сложная для понимания критика того, что современные экономисты называют «количественной теорией денег». В то время как Юм объяснял инфляцию в эпоху Елизаветы результатом притока золота из Америки, Стюарт и Адам Смит полагали: она возникла только тогда, когда в Европе увеличилась торговля, а спрос на золото стал фактором. Именно спрос, а не свежий приток самого золота вызвал инфляцию. Но это — один из немногих вопросов, относительно которого мнения Смита и Стюарта совпадали.

Возможно, знаменательно то, что самая известная книга Смита «О богатстве наций» была задумана как бескомпромиссная критика Стюарта. Так шотландский экономист отличился тем, что удостоился нападок со стороны одного из главных теоретиков капитализма и одобрения ведущего теоретика коммунизма — Карла Маркса.

Но в 1759 г. Стюарт был в изгнании, поэтому в более поздние годы не представлял никакой силы. Что же касается остальных деятелей шотландского Просвещения, то полагают, что опасения «красавчика-принца» оправдались. Их отношение к якобитам варьировалось от равнодушия (в лучшем случае) до открытой враждебности (в худшем случае). Хотя, будучи шотландцем, Юм испытывал инстинктивное сочувствие дому Стюартов, а как «тори» он не симпатизировал Ганноверской династии («вигам»), он не стал якобитом. Обвинение в якобитстве постоянно забавляло его.

В 1754 г., сразу после публикации его истории правления двух первых Стюартов, Юм написал своему другу Болкаресу, что потрясен злобой своих многочисленных критиков. Согласно этим критикам, «я такой же выдающийся атеист, как Болинброк, такой же выдающийся якобит, как Карт. Якобы я не могу писать на английском языке и т. д.» Возможно, отчасти, в том есть доля и его вины, так как Юм слишком полагался в своей работе «История Британии» на подобный более ранний труд, написанный неистовым якобитом Томасом Картом (умершим в 1754 г.) Иногда дело доходило до заимствования целых фраз и отрывков.

В восемнадцатом столетии Юм прославился более как историк, а не философ. Его многотомную историю Британии обычно рассматривали как лучший труд в этой насыщенной области. Любопытно отметить, что Юм составил ее не в хронологическом порядке. Первые тома, посвященные Стюартам, вышли в свет в 1754 г., тома о правлении Тюдоров — в 1759 г., и лишь в 1761 г. вышла в свет «История Британских островов» от Юлия Цезаря до Генриха VII. Можно сказать, что Юм подал вначале все самое лучшее, так как его работы по Средним векам содержали серьезные ошибки исследования, интерпретации и иногда даже в базовых фактах. Но история Тюдоров, выпущенная в 1759 г., получила большинство благоприятных рецензий.

В своей рецензии, датированной тем же летом, Тобиас Смоллетт, соперник-практик, сказал: труд Юма «включает соображения историка-философа в отображении деталей фактов, манере освещения каждого объекта. При этом ощутимо не нарушается ход изложения».

Но для дома Стюартов оказалось мало утешения в этом труде. В знаменитом споре (который продолжается и в наши дни) относительно того, принимала ли Мария, королева шотландцев, участие в заговоре с целью убийства своего мужа лорда Дарнли, Юм однозначно объявил Марию виновной.

В конце 1750-х и в начале 1760-х гг. было опубликовано огромное количество трудов по истории Британии. Помимо Юма, в этой области многое сделали Смоллетт и Уильям Робертсон, а также те, кто забыт в настоящее время (Роберт Генри, Катерина Маколей и Чарльз Кут). Даже Оливер Голдсмит попробовал свое перо в этом жанре.

После труда Юма, пожалуй, самой интересной стала работа — Уильяма Робертсона, друга Адама Смита, и лорда Кеймса, ученика Генри. Лорд Кеймс — еще одна ключевая фигура шотландского Просвещения. Он доказывал, что история до сих пор была основана на схеме четырех «этапов» развития человечества: сначала это охотники и собиратели, затем пасторальные номады (кочевники), следующей является сельскохозяйственная община и, наконец, современное (коммерческое) общество. В своей «Истории правления императора Карла V» Робертсон принял эту модель, доказывая, что так называемые «Темные века» — возврат от сельскохозяйственного к пасторально-кочевническому этапу, символом которого являются готы, вандалы и франки. Возрождение земледелия стало колыбелью средневекового феодализма, но в то же время в чреве сельскохозяйственного общества уже созревал четвертый этап — средиземноморские государства в Венеции и Генуе. А они возвещали общую коммерческую цивилизацию в Западной Европе на четвертом этапе.

Если экономику сэра Джеймса Стюарта можно рассматривать как протомарксистскую, то и к этому можно отнести и превосходство «способов производства», особое подчеркнутое Робертсоном (хотя последний никогда не использовал такой термин).

Кеймс и Робертсон объясняли разнохарактерность современного общества с точки зрения своей фундаментальной модели. Именно поэтому кланы горцев Шотландии и ирокезы находились еще на пасторально-кочевническом этапе развития, Россия — на сельскохозяйственном этапе, но Британия и Франция, два соперника за мировое господство, совершенно определенно вступили на коммерческий этап.

Подчеркивание Кеймсом и Робертсоном «этапов в истории» оказалось плодотворным: оно оказало влияние на работу Гиббона, посвященную упадку и разрушению Римской империи. А его далекое эхо звучит в работе Арнольда Тойнби «Исследование истории», созданной в двадцатом веке.

Совершенно ясно, что подчеркивание «способов производства» ничем не могло послужить делу якобитов. Ведь британскую историю истолковывали без упоминания «божественного права королей», а с точки зрения чисто случайного (непредвиденного) пожалования земель.

Но если якобитам было мало утешения в работах Юма, Кеймса или Робертсона, еще меньше они могли извлечь из работ Адама Смита. Тот вообще не проявлял никакого интереса (даже подразумеваемого) к судьбам дома Стюартов.

По общему мнению, самым важным трудом шотландского Просвещения в 1759 г. стала работа Смита «Теория моральных чувств». Ее он сам считал значительно выше своей намного более известной работы «Исследование о природе и причинах богатства наций», опубликованной на семнадцать лет позднее.

На Смита глубокое влияние оказали и его старый учитель философии Фрэнсис Хатчисон, и Юм. Но оба наставника придерживались противоположных взглядов на природу морали. Смит хотел найти способ примирить противоречивые точки зрения.

Хатчисон доказывал: мораль является врожденным свойство человека. Но Юм подчеркивал: мораль, в сущности, представляет систему поощрений и наказаний, налагаемых обществом на индивидуума извне.

Важно ясно представлять, что для Смита философия морали означала разработку объяснения действий и практики, традиционно называемых «моралью». Следовательно, это стало эмпирическим исследованием человеческой истории, а не нормативным вопросом, где требуется доказать соответствие критерию «правого» дела (как принято в современной теории этики).

Столкновение между Хатчисоном и Юмом, которое беспокоило Смита, по сути было древней стычкой между принципами эпикурейцев и стоиков. Стоики утверждали, что мораль приходит к людям естественным образом, когда они постигают основной порядок вселенной. Эпикурейцы придерживались точки зрения, что человеком движут личные интересы, а мораль — лишь инструмент, позволяющий убедиться в том, что личный интерес или эгоизм не превращается в самоуничтожение.