Вольтер был светочем в группе, известной как «философы» (что лучше интерпретировать как «мудрецы»). Десятилетие 1750-х гг. стал свидетелем расцвета философов, поднявшихся до самых больших высот своего влияния. Монтескье опубликовал «О духе законов» в 1748 г., Дидро издал первый том своей знаменитой «Энциклопедии» в 1751 г., Вольтер (в том же году) — «Век Людовика XV», Кондильяк в 1754 г. — «Трактат об ощущениях». А Руссо выпустил важную работу «Рассуждения о науке и искусстве» в 1750 г. и революционный труд «Рассуждения о начале и основаниях неравенства» — в 1754 г.
Но философы-энциклопедисты, хотя они и объединились в оппозиции к государственной религии, сформировались в сплоченное движение только в очень нерешительном смысле. Некоторые были деистами, остальные — атеистами; некоторые были способны сосуществовать со «старым режимом» во Франции, другим пришлось отправиться в изгнание, чтобы избежать преследования, цензуры и сожжения книг. Вольтер, глубоко поддерживая солидарность «тех же» вещей, писал своим товарищам-философам (особенно Гельвецию и д'Аламберу), приветствуя их как братьев, говоря о «республике писем» или по поводу их общего противостояния религии, используя военную терминологию. Для него они были батальоном, полком, дивизией, целым корпусом. Но философы, опережавшие общественное мнение, по меньшей мере, лет на сорок, ограничившись крайне неэффективной пропагандой в обход общественности, организуя в своих рядах клубы, постепенно колонизируя фешенебельные салоны и фактически захватив Французскую академию.
Хотя философы глубоко расходились во мнениях между собой и часто были виноваты в нападках радикальных групп (занимаясь больше внутренними ожесточенными спорами, относящимися к доктрине, чем борьбой с общим противником), у них имелось единодушное мнение по одному вопросу. Заморские колонии Франции были бесполезным расходом ресурсов, они втягивали отечество в серию бессмысленных вооруженных столкновений с другими странами (главным образом, с Англией). Франция, с их точки зрения, была господствующей державой в Европе семнадцатого столетия, но в настоящее время уже не являлась таковой, поскольку рассредоточила свои ресурсы на экспансию за рубежом. Такая политика подходила для Испании, расширяющей свои владения в глубинах Южной Америки, или для России, которая наступала на восток, завоевала Сибирь и дошла до Тихого океана. Но обе эти страны находились на периферии Европы.
С другой стороны, географическое положение Франции определяло ее неизбежную судьбу только как европейского государства. Заморские колонии Франции — абсурд, жители колоний — отбросы французских трущоб, а весь этот колониальный эксперимент — просто форма буффонады или арлекинады, всех участников которых тайно презирали истинные французы.
Об отвращении философов к заморским колониям часто забывают из-за их абстрактной любви к экзотике или потому, что страницы их книг пестрели дикими народностями: там были персы, перуанцы, турки, монголы, китайцы, гуроны, ирокезы. Но интерес, проявляемый авторами к этим народам, оказывается поверхностным и показным. Они просто хотели использовать их как удобное оружие, чтобы разгромить всю абсурдность культуры, обычаи и обряды «старого режима».
Правда, в своей антиколониальной кампании философы иногда делали исключение для французской Вест-Индии на том основании, что там выращивали полезные тропические продукты, которые невозможно получить во Франции. Антильские острова сделались ареной частного предпринимательства, поэтому ничего не стоили французскому государству. Работа Монтескье «О духе законов» является фактически панегириком французской Вест-Индии.
Вольтер часто благоприятно отзывался о французской «Вест-Индийской компании» (возможно, главным образом оттого, что имел ее акции). Но его серьезное отношение было основано на том, что позднее назовут «относительным достоинством». Все страны должны использовать присущее им могущество: для Британии это море и военно-морской флот, а для Франции — земля и армия. Согласно этому, численность населения французской Канады составляла 50 000 человек, а количество британских колонистов в Северной Америке равнялось миллионам. Но численность населения Франции во французской Вест-Индии составляла 414 000 человек против 245 000 на британских островах в Карибском море. Поэтому французская колонизация имела смысл. Но все равно некоторые философы были против колоний в любых местах. В своих «Персидских письмах» Монтескье делает классическое антиколониальное заявление: «Нормальный эффект колоний заключается в том, чтобы ослабить метрополию без заселения или усовершенствования этой колонии. Люди должны оставаться там, где они находятся… Когда нас транспортируют за море, мы болеем самым разным образом… В тех редких случаях, когда колонии преуспевали, они просто использовали силы живущей там народности, но в конце концов, она становилась слабее, но не сильнее, чем раньше… Заморские империи можно сравнить с огромным деревом, ветви которого настолько разрастаются, что просто впитывают соки и жизненную силу самого ствола, не внося никакого вклада, кроме тени».
В своих «Фрагментах истории Индии» Вольтер яростно нападает на испанскую империю в Латинской Америке: «Единственным результатом открытия европейцами Америк стало опустошение и пролитие крови только для того, чтоб привезти обратно какао, индиго, сахар, хинин и т. д. Весь проект сводился всего лишь к тому, чтобы положить на столы буржуа в Лондоне и Париже различные виды продуктов из неизвестных ранее, украсить их женщин ювелирными изделиями, которые в прошлых столетиях красовались на шеях королев, нанести им на носы маскирующие пудры. Для удовлетворения фантазий, вызванных бесполезными алкогольными напитками, неизвестными нашим праотцам, развивается обширная торговля, невыгодная для трех четвертей Европы. Для поддержки этой торговли великие державы развязывают войны, в которых единственный пушечный залп, выпущенный на наших широтах, запускает целую серию взрывов, начиная с Америки и кончая Азией».
Это была та область, относительно которой у Вольтера и Руссо могло возникнуть согласие, так как последний рассматривал колонизацию просто как еще один артефакт так называемой цивилизации, который, подобно торговле, искусству, науке и промышленности, уводил человечество в сторону от идеала «благородного дикаря». В 1760-е гг. Дидро, вдохновленный морскими походами Бугенвиля через Тихий океан, сочинил философскую повесть, в которой таитянин Ору яростно нападает на пороки и амбиции европейцев. Он требует, чтобы каждый европеец убирался из Полинезии.
Философ меньшего масштаба Бернардин де Сен-Пьер присоединился к этому мнению: «Буду считать, что сослужу хорошую службу своей стране, если мне удастся не допустить эмиграции ни одного честного человека».
Но из всех объектов для такой антиколониальной мысли самым крупным и настоящим черным зверем для философов стала Канада. Менее суровые критики просто полностью игнорировали Новую Францию. В «Энциклопедии» Дидро ей посвящено всего несколько непоследовательных строк.
Но Вольтер был просто одержим ею, в его письмах более сотни упоминаний Канады, в работах «Век Людовика XIV», «Фрагментах истории Индии», «Опыте о нравах и духе наций», и, естественно, в «Кандиде».
Похоже, что Канада упоминалась им в самых неподходящих контекстах. Когда Вольтер в 1755 г. писал Руссо, подтверждая получение работы «Рассуждение о начале неравенства», его отвращение к Канаде можно сравнить с тем, насколько ему не понравилась работа Руссо: «Я получил Вашу новую книгу, направленную против человеческой расы, и благодарю Вас за это. Никогда еще не было проявлено столько ума для того, чтобы сделать всех нас глупцами. При чтении Вашей книги хочется встать на четвереньки. Но так как я утратил эту способность за последние шестьдесят лет, то, к своему огорчению, чувствую, что не смогу снова приобрести ее. Не могу я подняться и на борт корабля, чтобы отправиться в Канаду на поиски дикарей, потому что мою болезнь, которой я страдаю, может лечить только европейский хирург. К тому же, в тех местах идет война, а своим собственным примером мы превратили дикарей в таких же лишенцев, как сами».
