Нерешительность Испании относительно иезуитов отражает атмосферу недоверия, смятения, а иногда и хаоса, царившую при дворе Мадрида. Только в 1762 г. Испания наконец-то вступила в войну с Британией. Это свидетельствовало о том, что географические рамки военной кампании продолжают расширяться. Стоит вспомнить об известных осадах британцами Гаваны, а также Манилы на Филиппинах.
Риккардо Уолл, министр иностранных дел Испании, обладал проанглийскими настроениями. Но он пользовался широкой известностью как тайный якобит. Испанский король Фердинанд VI, чрезмерно невропатическая личность, озабоченная границами до психоза, был одержим страхом внезапной и насильственной гибели. Его дородная жена Барбара оказалась столь же невропатической персоной, тоже боявшейся внезапной смерти.
Монарх и его супруга просто изводили друг друга. После смерти Барбары в 1758 г. хрупкое ментальное равновесие Фердинанда нарушилось, он начал чахнуть и не смог выздороветь.
Одним из первых действий нового короля стал разрыв связей между испанским и сицилийским тронами. Сицилия осложняла испанские дела, подобно тому, как Ганновер ухудшал дела Британии. Бывший правитель Королевства Обеих Сицилий Карл VII (ставший новым королем Испании Карлом III) отрекся от трона Сицилии в прагматическом указе от 6 октября 1759 г. Договор с Неаполем, воплощающий прагматический указ, запрещал союз испанской короны с итальянскими владениями, передавая Королевство Обеих Сицилий третьему сыну Карла и его потомкам в бессрочное владение, а также устанавливая новые процедуры наследования. Если король Испании получает в наследство корону Королевства Обеих Сицилий, он должен отречься от нее в пользу следующего наследника мужеска пола в соответствии с порядком наследования (при условии, что тот, в чью пользу отреклись, не является принцем Астурийским).
По крайней мере, это расчищало путь для логически последовательной зарубежной политики Испании. Ведь решения относительно интересов Испании в Америке следовало тщательно взвесить относительно сицилийских интересов в Средиземноморье. Это обстоятельство стало одной из причин того, что Испания не вступала с союз с Францией до излета Семилетней войны.
Но самым напряженным франко-британское соперничество оказалось в Северной Америке. Эффективное присутствие французов в Канаде восходит к началу семнадцатого столетия. Франция гордилось своим положением в колонии, которая была ее настоящим микрокосмом — она обладала аналогичной классовой структурой. Крестьянство было набрано из Нормандии, Пикардии, Пуату и западных провинций за исключением лишь Гаскони и Бретани. Канадская аристократия первой волны мечтала о мире и спокойствии, она была далека от религиозных распрей Тридцатилетней войны.
Знаменательно то, что Канада стала ревностным католическим анклавом. Это противоречило плохо информированным пропагандистам вроде Вольтера и его сотоварищей-философов, но Франция никогда не использовала Северную Америку в качестве территории для экспорта преступных классов, безработных и всех несчастных на своей земле, как это делала Англия. Отчасти оттого, что Канада была закрыта для флибустьеров и мошенников, численность населения увеличивалась чрезвычайно медленно. Население колонии Новая Франция, которая смогла выжить в Первой ирокезской войне 1647-67 гг., в 1667 г. составляла 4 000 человек.
Ее спас Кольбер, финансовый гений короля Людовика XIV, отправив туда свежих эмигрантов и целый полк солдат. Но даже при всех этих условиях численность населения Канады в 1714 г. составляла всего 19 000 человек.
Согласно Утрехтскому мирному договору, Британии передавали Гудзонов залив, Ньюфаундленд и Акадию. Это ставило французов под угрозу быть поглощенными более многочисленными британскими колонистами.
Решительные усилия, направленные на увеличение численности населения Канады в тот период, когда премьер-министром был кардинал Флери, привели к увеличению населения до 34 000 человек в 1730 г. и до 40 000 человек в 1740 г. К 1756 г. (году начала Семилетней войны) численность населения возросла уже более чем в два раза, она превышала 70 000 человек.
Для сравнения отметим, что численность значительно более разнообразного населения тринадцати британских колоний, расположенных вдоль берегов Атлантического океана (где олигархи и искатели приключений смешались с депортированными лицами, бродягами, нищими и рабочими по контракту — настоящими рабами во всем, кроме названия), к 1740 г. составляла один миллион человек. На бумаге британские колонисты должны были подавить своих французских партнеров. Но Франция справилась с угрозой, исходящей от «англосаксов», отправив их за горы Аппалачи (Аллеганы) и позволяя распространяться на юг и на запад.
Огромная исследовательская экспедиция Ла-Сале в 1670-е и 1680-е гг. позволила включить в орбиту Франции Миссисипи, Миссури, Огайо и Мексиканский залив. Французы, не желавшие оставаться только в своих крепостях на реке Св. Лаврентия, распространились по Северной Америке. Хотя они стали прекрасными специалистами в торговле мехом (особенно — бобром), французские трапперы (охотники) и разведчики леса стали проникать вглубь материка, добираясь до прерий и Скалистых гор. Так называемые «высокие земли» (Огайо и все районы западнее реки Св. Лаврентия) превратились в существенный элемент французского владычества. Они позволили французам занимать господствующее положение в торговле на внутренних территориях, а также заключать договоры с могущественными племенами, жившими вокруг Великих озер.
В перспективе франко-британское соперничество в Северной Америке зависело от того, кто будет контролировать внутреннюю территорию, кто первым доберется до Тихого океана по сухопутным маршрутам. Об этом геополитическом требовании никогда не забывали британские путешественники и предприниматели, которые пытались манипулировать индейскими племенами, жившими на внутренних территориях. Их склоняли отказываться от традиционной дружбы с Францией.
Но даже вопреки тому, что в 1759 г. стрелка военных весов решительно склонялась в пользу Британии, колонии, говорящие на английском языке, столкнулись с серьезной войной племен, которая не имела ничего общего со столкновением между Британией и Францией. Если бы эта война разразилась на год раньше, она могла бы оказать решающее воздействие на исход всего конфликта.
Внезапно в 1759 г. на самом мирном участке границы дальнего юга (Южная Каролина) разразился пожар. По меньшей мере в течение тридцати лет могущественное и многочисленное племя чероки дружелюбно сотрудничало с колонистами Южной Каролины. Осев в трех деревнях рядом с современной границей Теннеси — Южная Каролина, индейцы торговали оленьими шкурами и рабами с колонистами и даже действовали в качестве полицейских сил со своей стороны, возвращая беглых рабов за денежное вознаграждение.
В 1758 г. чероки добровольно предоставили 700 своих воинов для сражений на стороне британцев. Это послужило детонатором для восстания в следующем году. Бригадир Джон Форбс относился к своим новым союзникам с презрением, не учитывал «странных» для белого особенностей их образа жизни и настаивал на соблюдении ими военной дисциплины британской регулярной армии.
Разочарованные и расстроенные тем, что не получили обещанного из награбленной добычи, а также пленников, на что они рассчитывали, почти все чероки ушли от Форбса и направились на юг с мушкетами и боеприпасами, которыми он их обеспечил. На своем пути в Виргинию и Северную Каролину они украли несколько лошадей и забили несколько голов крупного рогатого скота.
Реакция местной милиции была крайне жестокой. Произошло несколько хладнокровных убийств индейцев, а затем — массовое убийство индейцев племени чероки.
Когда воины племени чероки устало брели в свои земли, они обнаружили, усугубляющую полученную травму оскорбление: колонисты Южной Каролины воспользовались их отсутствием и вторглись в родовые охотничьи земли племени для охоты на дичь.
Старейшины племени чероки провели весну 1759 г., обсуждая свои возможности: либо развязать внезапную войну возмездия, либо отправить послов к губернатору Южной Каролины Уильяму Генри Литтлтону с просьбой о значительной репарации.
