Лето становилось и сезоном заболеваний: дизентерии, тифа, цинги. Последняя представляла собой особую проблему, ведь основное питание в армии — соленая свинина и черствый хлеб. Британские солдаты, снабжение которых дичиной и зерном целиком зависело от индейцев, пытались бороться с цингой с помощью «хвойного пива» (пиво с хвойным экстрактом), приготавливаемого из мелассы и вареных веток ели.
Но лето приносило и другие опасности. Хотя не было такого огромного количества гремучих змей, как на больших равнинах, но чем больше сражения распространялись на запад, тем больше встречалось рептилий. Однако самыми страшными из всех паразитов были комары и черные мухи, которые нападали на людей огромными тучами. Людям приходилось надевать длинные полотняные брюки и делать импровизированные москитные сетки, которые носили на головных уборах.
Лучшее время летом — теплые дожди на берегу озера, когда индейские союзники отказывались принимать в чем-либо участие и отдыхали, располагаясь бивуаком в небольших бухтах и в узких заливах (ими были испещрены берега озер). Вызывая ярость у людей, подобных Амхёрсту, который всегда ненавидел индейцев, ирокезы часто во время дождя переворачивали свои каноэ на берегу и курили свои трубки под перевернутыми лодками из березы или коры.
Наступил октябрь, принося с собой все признаки наступления канадской осени. На небо вновь вернулись облака, туман и дожди спрятали горы и деревья. В воздухе ощущалась прохлада, во время дождя весь окружающий ландшафт оглашался шумом капающей и хлюпающей воды. Подножного корма становилось все меньше, вокруг лагеря изможденные и покалеченные лошади горячились при звуках быстро льющейся воды и падения капель.
Вскоре мелкий дождь переходил в мокрый снег, а затем — в обычный снег, образуя прекрасные хрустальные рисунки в лесах. Но потом он поглощался и смешивался с грязью на примитивных дорогах, углубляя трясины, где увязали фургоны со снабжение. Все регулярные войска теперь собрались в зимних казармах, в лесах рыскали только отважные индейцы. Единственным зимним отрядом воинов, который имелся у британцев в распоряжении, было ударное подразделение рейнджеров под командованием майора Роберта Роджерса. Об их всепогодных возможностях ярко и памятно рассказал Паркмен: «Лучших из бойцов обычно использовали на озере Джордж. Ничто не может сравниться с отвагой, проявленной ими. Лето или зима, день или ночь — им было все равно. Поднимаясь на борт вельботов или березовых каноэ, они скользили под безмолвной луной или утомленным сиянием безветренного августовского дня. А мимо в призрачной дымке проплывали острова, раскаленный воздух был напоен ароматом сосны. Они действовали и в ясном октябре, когда в лесах кричит сойка, белки собирают запасы на зиму, собравшиеся в стаи черные дрозды щебечут „прощай“ своим летним пристанищам. В это время веселые горы освещены солнечными лучами, клены сбрасывают листву шуршащего золота, все виды сумаха сияют, словно рубины, под темной зеленью вечнозеленых елей, а замшелые скалы со всем своим разноцветьем плюмажей отражаются в зеркале вод. Веселая Природа сбрасывает свои одежды, чтобы вновь пробудиться отдохнувшей для наслаждения радостями своей вечной весны. Рейнджеры, чье дыхание замерзало на бородах, шли в снегоступах по белоснежным покровам в гробовом молчании зимнего леса. И, будто рыцарь Дюрера, мрачная Смерть следовала, не отставая, рядом с ними».
Среди них нашлись и такие, которых эта суровая жизнь завораживала, превращая иное существование в скуку.
Канадский ландшафт означал контакт со всеми проявлениями дикой природы, которую европейцы никогда не видели: американский лось, бурый медведь, американский черный медведь, пума, рысь, бобер, ондатра и многие другие виды животных. Но европейских солдат пугали не животные, а ускользающие тени в лесах и каноэ, появляющиеся внезапно, словно по волшебству, на глади прозрачных озер. Это всегда означало только одно: индейцы!
Схватки между регулярными войсками и индейцами стали одной из новых особенностей Семилетней войны. До 1750 г. атаки местных жителей затрагивали почти исключительно колонистов и поселенцев.
Другим фактором в конце 1750-х гг. было то, что в руки индейцев попало большое количество пленных. Согласно оценкам, они взяли в плен в период с 1755 по 1765 гг. около 2 700 белых только в Пенсильвании, Виргинии и Мэриленде. После Мононгахелы британские солдаты жили, испытывая смертельный ужас перед раскрашенными краснокожими людьми. Это было, пока Питт не назначил Вульфа командовать фактически отдельным подразделением на реке Св. Лаврентия и не направил туда крупную экспедицию, чтобы «красные мундиры» могли избежать сражений с индейцами на озерах и в лесах.
Безусловно, Мононгахела оказала глубочайшее воздействие на британские войска. Позднее один из ветеранов говорил: «Боевой клич индейцев был новым для моего слуха. И этот ужасающий звук будет преследовать меня до самого конца жизни».
Кабинетные теоретики в Англии с жаром презирали британского солдата за такое отношение. Доктор Сэмюэль Джонсон предложил (в полушутливой форме), что войска следует приучать к подобному шуму с помощью «соответствующей смеси звуков, издаваемых ослами, буйволами, индейками, гусями и трагическими актерами». Но это не было хорошим средством для тех, кому приходилось встречаться с внезапными «призрачными видениями» в лесу, обмазанными жиром медведя и краской, с выбритыми головами, на которых оставлена только одна прядь.
Как британцы, так и французы считали: индейские племена противоестественно жестоки, огромная пропасть в культуре, народных обычаях и традициях разделяет белых и краснокожих людей. Все это, естественно, подчеркивали негативное восприятие. С точки зрения американского туземца, снятие скальпа — это средство, с помощью которого воин, снявший скальп, предоставлял твердое доказательство удали на поле боя. Это ключ к престижу в воинственном обществе. Трофеи и пленные тоже считались доказательством храбрости, а заодно и создавали богатство. Индейцы воспринимали с непониманием европейскую практику отпускать пленных, взяв с них обязательство не участвовать в военных действиях.
Другой уместный фактор в дебатах о «жестокости» был связан с тем, что сам характер войны в дикой природе — беспощадное и жуткое дело. Мужчины больше всех остальных пленных постоянно подвергались риску. Белокожие дети обычно поглощались племенем, как и женщины, которых индейцы принимали для увеличения своей численности. К тому же, существует очень мало данных, отрицающих, что многие пленные европейцы погибали ужасной и болезненной смертью: перед казнью их подвергали пыткам. Пытки, применяемые индейцами, включали прикладывание раскаленных камней к ступням ног, выкалывание глаз горячими иглами, расстрел жертв стрелами. Упавших ставили на ноги и снова стреляли в них из луков.
Особенность пыток племени абенаков (народности с профранцузскими настроениями на границе Вермонта и Канады) заключалась в том, что они прогоняли своих пленных сквозь строй или заставляли их бежать между рядами воинов, наносящих удары палками и дубинками. Самые крепкие жертвы выживали, но были страшно избиты. Более слабые просто умирали.
Другие племена делили пленных на две группы. Одна группа предназначалась для сожжения заживо, чтобы смягчить горе и воздать возмездие за павших в бою. Вторую либо принимали в племя, либо превращали в рабов. Рабство часто означало судьбу, которая была страшнее смерти или даже гибели от тысячи ран. Рабов обрекали на каторжный труд, их регулярно избивали и прогоняли сквозь строй.
Но при любой сбалансированной оценке мы не должны забывать, что многие белые, которых приняли в племя сами захватчики, превращались в «талисман» или фаворитов племени. В дальнейшем они «становились туземцами», отказываясь возвращаться к «цивилизации» белых даже в случае предоставляемого им шанса или под давлением обеспокоенных родственников.
Мы также должны помнить, что в Семилетнюю войну европейцы встречали дегенерировавших индейцев, которые ранее более высоких стандартов поведения. Частично деградация объяснялась контактами с белыми, частично — алкогольными напитками белых. Все это разрушало традиционные ценности.
