— Да, — тихо отвечаю я, продолжая разглядывать сарай.

Я смотрю так пристально, что замечаю внутри движение, которое любой другой наблюдатель мог бы упустить в сумерках.

— Идем туда, — говорю я, увлекая Люка с главной аллеи на небольшую дорожку между могилами, ведущую прямо к сараю. Добравшись до места, я поднимаю руку, чтобы постучаться, но дверь распахивается сама собой.

— Добрый вечер, — говорит краснощекий круглолицый мужчина с бородой, как у Санта-Клауса. Мне почему-то кажется, что я его уже где-то видела раньше. — Чем я могу вам помочь?

— Здравствуйте, — застенчиво начинаю я, пытаясь подобрать нужные слова. — Мы ищем могилу. То есть могилу моей бабушки. Я ее не знала, бабушку, поэтому нам нужно справиться в каком-нибудь каталоге или справочнике.

— Каталог, говорите? Единственный каталог, который здесь есть, заперт у меня в черепушке, — отвечает мужчина и с добродушной улыбкой стучит себя указательным пальцем по виску. — Как звали твою бабушку? У меня память, что твой капкан — никогда не выпускает того, что туда угодило.

Я с улыбкой переглядываюсь с Люком, а потом снова поворачиваюсь к Санте.

— Джо Лэйн, — говорю я сторожу.

— Она умерла прошлой зимой, — прибавляет Люк.

Санта скребет в голове и тихо бормочет:

— Лэйн… Лэйн… хммм.

Я смотрю на него и тоже пытаюсь вспомнить. Может быть, он кажется мне знакомым только из-за того, что похож на Санта-Клауса? Ведь Санта — он и на кладбище Санта.

Мы с Люком снова переглядываемся, и когда я уже готова усомниться в разрекламированных достоинствах памяти Санты, морщинистое лицо сторожа озаряется улыбкой.

— Вспомнил! Тринадцатый ряд, место 247. Или 248? Идите за мной. — Сойдя на дорожку, он решительно шагает в сторону, противоположную той, откуда мы пришли. Мы с Люком идем за ним — все дальше и дальше от надежности главной аллеи, прямо в гущу смерти.

Хруп-хруп-хруп — хрустят по гравию дорожки рабочие ботинки Санты. Мы с Люком с опаской бредем за этим звуком, и по крайней мере один из нас всю дорогу всерьез размышляет над тем, может ли человек в здравом рассудке выбрать работу на кладбище. Тем временем Санта на ходу бормочет что-то о похоронах Джо Лэйн:

— Прямо скажу, невеселая была церемония. Никого народу, только мужик один да священник. Бедная дамочка, совсем одна, никакой семьи не осталось.

Я ни в чем не виновата, но все равно готова провалиться сквозь землю от стыда.

Тем временем уже стемнело, и меня не на шутку пугает зловещий вид могил, мимо которых мы проходим. Из-за низко нависших ветвей деревьев кажется, будто на кладбище царит ночь, хотя на самом деле сейчас не позже половины седьмого вечера.

Неожиданно Санта останавливается, и Люк предупредительно хватает меня за руку, чтобы я не врезалась старику в спину.

— Вот она, 237, — говорит Санта, указывая на простую прямоугольную гранитную плиту. Я не могу отделаться от мысли, что он стоит прямо на моей бабушке.

— Спасибо, — шепотом бормочу я, подходя ближе к камню.

— Да не за что, — отвечает Санта, поворачиваясь в ту сторону, откуда мы пришли. — Не торопитесь, я запру после того, как вы уйдете. Мне не к спеху.

Я слушаю удаляющийся хруст его шагов, а сама не могу отвести глаз от куска гранита, словно жду, что сейчас он раскроет уста и даст мне ответы на все вопросы.

Жена, мать, бабушка, друг

Джозефина Лондон Лэйн

10 июля 1936 — 10 декабря 2007

Слезы наворачиваются у меня на глаза, я плачу по женщине, которую не знала. Оказывается, меня назвали в честь нее. Люк обнимает меня за плечи и прижимает к своей груди.

— Как ты? — спрашивает он.

— Не знаю, — честно отвечаю я. У меня такое ощущение, будто я смотрю на происходящее со стороны, не переживая его.

Мы стоим в молчании до тех пор, пока я не чувствую, что готова уйти.

— Идем, — говорю я Люку.

Он молча ведет меня в ту сторону, откуда мы пришли — мимо могил, к сторожке смотрителя. По дороге мне невольно вспоминается мой Страх, картины наслаиваются друг на друга, и вот уже я вижу более молодого, красивого и какого-то неуместного здесь смотрителя, который курит возле сторожки и неуклюже пытается утешить меня своей улыбкой. В моем воспоминании я вижу его как раз с того места, где мы сейчас идем. В моем воспоминании я стою чуть…

У меня обрывается сердце, и ноги примерзают к месту — я вижу зеленого каменного ангела, которому предстоит оплакать тот страшный будущий день.

Люк поворачивается ко мне и спрашивает, что случилось. Но вместо того чтобы ответить, я бросаюсь бежать, не успев даже сообразить, что делаю.

— Лондон! — кричит Люк у меня за спиной.

Я слышу, что он бежит за мной, и звук его тяжелых шагов немного успокаивает меня. По крайней мере, если я с разбегу врежусь в дерево или столкнусь с призраком, он сможет быстро отыскать мое тело.

Моя путеводная звезда затеряна в море могил, плачущий ангел возвышается над ее безмолвными соседями, неся свою бессонную стражу.

Когда я приближаюсь, бабочки, порхающие в моем желудке, начинают со страшной силой размножаться. Бока болят от быстрого бега, тошнота подкатывает к горлу. Не знаю, отчего меня мутит, от напряжения или от страха, но приходится несколько раз сглотнуть, чтобы сдержаться.

Вскоре я уже стою у подножия ангела. Не тратя времени даром, решительно поворачиваюсь в сторону, знакомую мне по Страшному воспоминанию.

Но вместо пустоты, которую я ожидала увидеть, вместо свободного участка, предназначенного для будущего маленького гроба, я вижу кое-что иное.

Медленно, стараясь справиться с одышкой, я бреду туда, а мой мозг кипит, бурлит и клокочет, работая над загадкой, которую я не в силах решить до того, как дойду

Вот и ответ.

Я стою на том самом месте, которое столько раз являлось мне в Страшном воспоминании, только вместо свежевырытой ямы вижу перед собой изящное отполированное надгробие. Свет фонаря за чугунной оградой кладбища падает совсем близко, так что я могу без труда прочесть красиво выбитую надпись.

Я сглатываю желчь, и тут Люк оказывается рядом со мной. Вернее, я думаю, что это Люк, но не поворачиваюсь, чтобы убедиться.

— Я чуть не потерял тебя тут, — раздается рядом его чуть задыхающийся, знакомый голос.

А я смотрю на камень и уже не понимаю, дышу я или нет.

Я стою в оцепенении, не сводя глаз с букв. Боковым зрением я вижу, что Люк тоже читает надпись, а потом в недоумении переводит взгляд на виднеющуюся вдали будку смотрителя и на зеленого ангела слева.

— Постой, но ведь это… — Он осекается, проглотив вопрос, потому что до него тоже доходит. — Ой, — только и может выдавить мой парень, а потом берет меня за руку и смотрит вместе со мной.

Когда Санта подходит к нам и начинает ворчать, что мы носимся среди могил, тревожа покой усопших, я наконец узнаю его. Это он.

Теперь он старше, толще и оброс бородой, но если он перестанет ругаться и брюзжать, а сочувственно улыбнется нам, то станет похож на себя прежнего. Сейчас я вижу то, чего не видела раньше: это тот же сторож, только постаревший.

Мы с Люком нехотя соглашаемся покинуть кладбище, но перед уходом я бросаю последний, долгий, пристальный взгляд на надпись, навсегда перевернувшую всю мою жизнь.

Дорогой малыш

Джонас Дилаи Лэйн

7 ноября 1995 — 8 мая 1997

Эта надпись снова бьет меня под дых, как и в первый, и во второй, и в третий раз, когда я ее читаю.

Похороны были в прошлом.

В прошлом.

Но я их помню.

Сосредоточившись на вопросе «кто», я совсем упустила из виду загадку «когда».

Я бреду к воротам кладбища, и голова у меня кружится так, что ломит в висках. Когда мы садимся в минивэн, Люк включает печку, и мы потихоньку начинаем согреваться. Люк ведет машину к моему дому, а я сижу, совершенно пришибленная только что пережитым. Когда мы съезжаем с шоссе и сворачиваем налево, в мой район, Люк первым нарушает молчание.