Но если я скажу, где похоронен сын Сафа-Гирея хан Утямыш-Гирей, вы мне не поверите — в Архангельском соборе Московского кремля. Другой чингизид, хан Саин-Булат, которому Иван Грозный уступил московский престол на полтора года, тоже похоронен в Москве. Но могилу его теперь найти еще труднее, чем могилы Аттилы и Чингисхана. На этом месте стоит дворец культуры ЗИЛа.
Судьба чингизида
Историк похож на шахматиста, который играет сам с собой, но при этом белыми фигурами за себя. Поскольку противника нет, он вынужден думать и за черных, но так, чтобы получилось «белые начинают и выигрывают». Вот только у шахматиста тридцать две фигуры, а у историка — столько, сколько фактов он сумеет откопать и сколько закопать, или сделать вид, что их нет. И в зависимости от политической ситуации или национальных амбиций игрока часто получается, что за белых выступают сто фигур, а за черных — одна, да и та какой-нибудь беззащитный король. Именно с одной из таких коронованных особ историки поступили особенно жестоко, хотя этот человек заслужил черной неблагодарности меньше любого другого царя.
Даже не все историки помнят сейчас о российском самодержце по имени Симеон Бекбулатович, а если имя это где-то и проскальзывает, то только как странный эпизод тиранического правления Ивана Грозного, возведшего татарского царевича на московский престол в очередном припадке умопомешательства и точно так же с этого престола убравшего. Однако, как это ни странно, современники чрезвычайно серьезно отнеслись к царскому достоинству Симеона. Всего лишь одиннадцать месяцев он занимал тронное место в Кремле, но затем все оставшиеся сорок лет до смерти титул не давал покоя московским преемникам забыть царя Симеона. Жизнь «одарила» его тяжкими испытаниями, но история «наградила» еще суровее — забвением, словно человека этого звали Герострат или он был виновен в неисчислимых бедствиях. Но в истории России такое случается сплошь и рядом: князь Владимир Киевский, умудрившийся нарушить все заповеди Иисуса Христа, был объявлен святым, а Симеона, за всю жизнь мухи не обидевшего, церковь замолчала, хотя своим иноческим терпением он должен был по всем законам совести принять хотя бы венец мученика. За что же такая немилость даже в советские времена, когда история с религией шли в разные стороны?
Некогда Пушкин сказал о Борисе Годунове: «Лукавый раб, татарин, зять Малюты». И Годунов навеки остался отрицательным персонажем. Ну, что лукавый раб — еще понятно: лебезил перед Грозным, чтобы выжить в лихую годину опричнины. С зятем Малюты Скуратова — тоже как будто все ясно: Малюта — записной палач и истязатель, Годунов пошел по его стопам и убил царевича Дмитрия. Но при чем тут татарин? Это же не преступление! Тем паче, что последний чистокровный татарин в роду Годуновых умер лет за двести до рождения Бориса. Царь же Симеон Бекбулатович был настоящим татарином. Неужели этого ему не простили московские бояре? Точнее будет даже сказать: неужели московские бояре не простили ему того, что своим присутствием он напоминал им об их же татарских корнях?
До крещения второго московского царя звали Саин-Булат. Его отец, Бек-Булат, был чингизидом — прямым потомком ханов Золотой Орды, — внуком последнего золотоордынского хана Ахмата. Того самого, что в 1480 году стоял на Уфе против Ивана III и вынужден был отступить, когда московский князь послал дружину, чтобы разграбить оставшуюся без защиты Орду Ахмата. В 1558 году Иван Грозный пригласил родителя Саин-Булата к себе на службу. Но отец прослужил московскому царю недолго: хан Бек-Булат вскоре «голову положил на государевой службе». После его смерти служить продолжал сын. В официальных документах Саин-Булат именовался астраханским царевичем. В конце 1960-х годов Иван Грозный сделал его сначала ханом в Касимове, а затем и первым касимовским царем. Букет пожалований дополнило почетное звание слуги государева, которое давалось только приближенным к самодержцу лицам и его родственникам, прочие же скромно именовали себя холопами.
До Саин-Булата касимовские владетели, несмотря на столь внушительный титул, были скорее московскими служилыми людьми высшего государственного разряда, а ханство было их своеобразным поместным окладом. Правда, в память о ханском происхождении их всегда сажали перед троном на одну ступеньку выше бояр и удельных князей. В отличие от своих предшественников, которых в официальных бумагах именовали лишь царевичами, Саин-Булат получил титул царя Касимовского. Зачем Ивану Грозному понадобился еще один царь в собственном царстве? Дальнейшие поступки Ивана этот вопрос прояснят.
И вот уже в качестве касимовского царя Саин-Булат принимает участие в Ливонской войне, в походах 1571–1573 годов. Но как воевода победами он себя не обессмертил, скорее даже был неудачлив. Из первого похода Иван Саин-Булата вернул, пожалев молодого и неопытного человека, но на следующий год под его же неопытном руководством русское войско было наголову разбито при замке Лоде (Коловери). Царской опалы, которой ждали конкуренты за ступеньку под троном, не последовало.
В июле 1573 года, по всей видимости, по личному настоянию Ивана Грозного, Саин-Булат крестился и стал именоваться Симеоном Бекбулатовичем. Зачем еще и это понадобилось хозяину Кремля? До Саин-Булата он ничего не имел против того, чтобы касимовцы исповедовали мусульманство. Однако относительно касимовского царя у него были другие планы, и Иван Грозный женил новообращенного. Суженой стала Анастасия Мстиславская, дочь влиятельнейшего боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, бывшего главы земщины. Ей предстояло разделить странную и нелегкую участь своего мужа.
Осенью 1575 года произошло событие, которое определило всю последующую судьбу Симеона Бекбулатовича. Иван Грозный отрекся от Московского царства в пользу касимовского царя, а сам стал просто князем Иваном Московским, скромно покинул Кремль и переехал то ли на Арбат за Неглинную, где поселился в бывшем опричном дворе, то ли на Петровку.
Современники растерянно разводили руками, наблюдая столь странные поступки и перемещения. При этом большинство бояр считало, что вся эта «комедия» задумана исключительно для новой войны с ними, которую и поведет царь Симеон, а Иван останется как бы ни при чем. Царские игры в отречение были уже известны. Память еще хранила ужасные воспоминания, что опричнина началась с того же: царь притворно решил отречься от престола. Многие историки считают, что Иван Грозный в порыве самодурства хотел унизить родовитое боярство, поставив над ними татарского царя, однако, надо признать, что в «татарстве» Симеона ничего обидного для московской знати и быть не могло. Наоборот, она — эта знать — рядом с ним была просто худородной. Саин-Булат вел свой род от Чингисхана, а значит, был «от честнаго царского корени». И, вплоть до Петра, официально считалось, что татарские царевичи «честию всех бояр выше». Только начиная с Петровских времен места у трона и в правительстве стали занимать немецкие ремесленники. К тому же напомним, что еще при деде Ивана единственным царем на Руси назывался хан Золотой Орды, а московские государи получали ярлык на великое княжение из его рук. Симеон же (Саин-Булат) был законным наследником Золотой Орды, как внук Ахмата. Иван Грозный, конечно, любил «божиими людишками играть», однако с великокняжеским местом предков шутить бы не стал, посадив на него человека, который своим происхождением мог бы оскорбить царские регалии. Замысел Ивана был куда как хитрее: он хотел показать всему миру, что столица Золотой Орды теперь Москва.
И московские люди не обижались на своего государя, а только со страхом следили за его лицедейством: ведь следующего хода никто предугадать не мог. Но Иван Грозный действовать не торопился: «ездил просто, что бояре, зимою возница в оглоблех; а бояр взял себе немного, а то все у Симеона; а то, как приедет к Симеону и сядет далеко, как и бояре, а Симеон сядет в царьском месте». Своему преемнику он подавал униженные челобитные. «Иванец Васильев с своими детишками, с Иванцом, да с Федорцом, челом бьет, просит пожаловать да милость свою показать». Грозный царь, сделав государственный ход, занялся излюбленной игрой — самоуничижением. Его нарочитое юродство вызывало ужас, поскольку обычно служило прелюдией к казням и опале. Несмотря на подчеркнуто подобострастное отношение Ивана к Симеону все прекрасно понимали, что власть осталась в тех же руках. Под именем и гербом Симеона Бекбулатовича выходили государственные указы и пожалования, но на его грамоты дьяки предпочитали не отписываться, а отвечали только князю Иванцу Московскому. Симеону не доверили управление Казанским царством и не дали ему распоряжаться даже государственной казной.
