Главным украшением города (помимо храмов) были три дворца. Два из них — Северный дворец и Мару-Атон (южный дворец) — носили увеселительный и дачный характер и находились на окраинах Небосклона Атона. Между ними в самом центре города, примыкая к «Дому Атона в Ахетатоне», находился Большой дворец. Это было великолепное здание длиной 262 метра, разделенное главной дорогой на две части: официальную и частные апартаменты семьи фараона. Между собой они соединялись крытым кирпичным мостом, в котором было три пролета (что придавало ему вид современных триумфальных арок): через широкий центральный проезжали колесницы и повозки, боковые были отведены для пешеходов. На втором этаже крытого перехода находилось «окно явлений». Из него по праздникам перед народом и войском представала царствующая чета, которая награждала особо отличившихся подданных золотыми украшениями. Естественно, официальная часть дворца была больше и лучше украшена, но от нее мало что осталось. Зато в личных апартаментах Эхнатона Аменхотеповича и его супруги археологам удалось определить комнату, которая почти наверняка являлась спальней Нефертити, так как рядом располагалось еще шесть спален меньших размеров — по числу дочерей царицы. «Добыча» из спальни Нефертити оказалась не так уж богата: в передней археологи обнаружили изображение царской семьи, а в самой спальне умывальню и каменную плиту-лежанку, от которой шел водосток. Неужели Нефертити купалась в постели!?

Жилища высших сановников представляли собой усадьбы, окруженные со всех сторон забором и садом, в котором обязательно присутствовали пруд и беседка. Площадь самого жилища превышала 500 кв. метров. Над входом в усадьбу высекали имя, звания хозяина и молитвы Атону. Потом иероглифы заполняли голубой пастой, которая создавала необыкновенную гармонию с желтым известняком. Надписи эти иногда переделывались, и по ним можно проследить карьеру чиновника или его опалу. Многие правительственные нувориши происходили из беднейших слоев, это те, «кому он (Эхнатон) дал развиться». Имя одного чиновника даже переводится как «Меня создал Эхнатон». Лингвисты обратили внимание, что классический египетский язык в Ахетатоне сильно разбавляется просторечьем, в нем появляются неологизмы. Тем не менее добрый царь умел, когда требовалось, проявить суровость. Такая участь, например, постигла уже упоминавшегося Май. Нам неизвестно, какой проступок или предательство он совершил, но его имя стерли отовсюду, а изображения в гробнице закрыли толстым слоем штукатурки.

Самые бедные слои жили в домах площадью 80 кв. метров. Такая была в Ахетатоне бедность!

Наконец, еще одной частью города был некрополь, тремя группами гробниц располагавшийся в восточных отрогах гор. Отсюда происходят самые впечатляющие рельефы с изображениями царствующей четы и их родственников: каждый сановник считал необходимым подчеркнуть таким образом свою лояльность. Именно эти рельефы поведали нам о частной жизни Нефертити. Рельеф из царской гробницы изображает рыдающих Нефертити и Эхнатона: они оплакивают свою, безвременно покинувшую мир, вторую дочь Макетатон. Один из ведущих русских искусствоведов-египтологов М. Матье даже не удержалась, чтобы сказать: «Сцена смерти Макетатон по силе переданных чувств превосходит все, что было создано и до нее, и после; таких образов страдающих родителей мы не найдем нигде». Нам трудно судить, но есть мнение и косвенные данные, что именно после этой смерти все в доме Эхнатона пошло наперекосяк.

В таком городе Нефертити пришлось встретить зрелость, возможно, старость и умереть.

Собственно, Эхнатон никогда не собирался вводить монотеизм среди египтян и подвластных народов. Мысль его была гораздо проще. Он пытался спроецировать на небо устройство собственной империи. Подобно тому, как на земле есть фараон и в подвластных странах сидят собственные царьки, точно так же на небе царствует Атон, а «на местах» вполне могут существовать и другие боги, признающие главенство Атона.

Спросите любого русского, кто победил в Бородинском сражении, и он ответит: «Наши». Задайте подобный вопрос французу, и ответ будет адекватным. Мы гордимся героическим сопротивлением монголо-татарскому игу; современные тюрки-кипчаки считают, что ни о каком завоевании речи быть не может, они приводили к повиновению невесть что возомнивших о себе рабов. Самой большой гордостью афинян была победа на Марафонском поле, а персы о ней даже не слышали… et cetera.

Если верить Гомеру, то первой мировой войной следует считать Троянскую. В ней участвовали не только десятки народов, но даже бессмертные боги. Началась она, как известно, с пустяка: греки отняли у троянцев царевну Гесиону, троянцы им отомстили, утащив Елену Спартанскую. Уже Ксенофан в VI веке до н. э. критиковал Гомера. Аристофан откровенно смеялся над таким предлогом войны, как кража царицы, которую один раз уже умыкнул Тезей. Дион Хризостом в I веке н. э. выступил перед жителями Илиона (другое и настоящее название Трои) с речью, в которой выносил порицание Гомеру за вымыслы. Наконец, в V веке троянец Дарес, с троянской же точки зрения, написал историю войны. Она легла в основу средневековых европейских романов о Трое. Но авторитет Гомера устоял, и теперь во всех учебниках история Троянской войны излагается по нему и по Аполлодору.

Заметим кстати, что Гомер писал примерно через пятьсот лет после войны и опирался лишь на устную традицию. Многое ли тогда могла сохранить человеческая память? И не желал ли каждый потомок греческого вождя (а этих вождей под Троей было сорок три человека, потомков же — не сосчитать) выставить предка в наилучшем свете? Прежде всего, этим лишний раз подтверждались его права на царство. Но и это не главное. Важно было другое. Во времена Гомера Греция находилась в подавленном состоянии. От былого микенского величия и культуры не осталось и следа: нахлынувшие с севера орды дорийцев уничтожили все, включая письменность, которую пришлось изобретать заново. И как всегда бывает в подобных случаях, уцелевшим ахейцам и эолийцам ничего не оставалось, как искать утешение в прошлом [24]. И манипулировать этим прошлым, чтобы поддерживать свой собственный моральный дух.

Переходя из одного города в другой, где царствовали потомки ахейцев, Гомер и подобные ему аэды поневоле вынуждены были преувеличивать заслуги древних «героев», чтобы не остаться без ужина и без ночлега. Стараясь угодить всем, они неминуемо допускали ошибки и искажения. Отыскать их и, возможно, пересмотреть итоги Троянской войны мы и попробуем.

Греческим союзным войском под Троей командовали два брата — Агамемнон и Менелай. Кто они такие? — Атриды. Этот род геройским никак не назовешь (пожалуй, только Менелай не совершил какой-нибудь откровенной гнусности). Родоначальник их Пелопс прибыл из Азии с большими деньгами, если верить Фукидиду. Потом он сделал так, что его будущий тесть погиб, вывалившись из колесницы [25]. Деньги укрепили власть и могущество Пелопса. Детьми его были Атрей и Фиест. Жена Атрея Аэропа оказалась женщиной не самой верной и скоро сошлась с Фиестом. Но вполне возможно, что она была и положительным персонажем, так как по одной из версий ей суждено было стать женой именно Фиеста.

Как и полагается обманутым мужьям, Атрей об измене не ведал ни сном ни духом. Вместо того чтобы сторожить жену, он давал обеты принести в жертву Аполлону самого красивого ягненка, рассчитывая, вероятно, таким способом увеличить приплод у своих овец. И вот в его стаде родился золотой ягненок. Все обеты были тут же забыты: Атрей ягненка задушил и спрятал в сундук. Но Аэропа выкрала сундук и подарила Фиесту. В это время жители Микен и их царь Еврисфей, который придумывал подвиги Гераклу, узнали от оракула, что царствовать над ними должен потомок Пелопса. Фиест и Атрей поехали в Микены. Горожане не знали, кого из братьев посадить на царство. Тогда Фиест показал им золотого ягненка. Возможно, он добавил, что в его стадах только такие и появляются на свет. Микенцам Фиест понравился больше. Но не тут-то было. В дело вмешался Зевс и приказал Гелиосу совершить по небу путь в обратном направлении. Узрев сие чудо, микенцы извинились перед Фиестом и отдали престол Атрею.