Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Гм, гм…

Норди молчит, но он уже настроился на волну Анны — Стефани — Себастьяна, его удалось поддеть на крючок история принцессы, даже если он еще и не понимает, что это может дать, если, допустим, перевести это в конкретную плоскость и пустить Попова с бригадой по следу. Но по какому следу, черт подери! Должна же быть хоть какая-то зацепка? Шах-Минушах давно уснула. И правильно сделала. Чем же ему озадачить Интерпол? Что ответить на запросы по поводу серийного убийцы? Тому же Фулку Вейлю? В Париже вечно интересуются тем, что их не касается.

Вот Стефани этими вопросами не задается, читает себе хронику Анны, все ей нипочем, даже в разгар жары. Что, правда, не лишено очарования. Не так ли, Шах?

Минушах урчит во сне. Когда она погружена в глубокий сон, у нее появляется славянский акцент.

— Разумеется, Анна ни словом не обмолвилась о встрече с вашим общим предком в своей «Алексиаде». Что не является доказательством того, что этой встречи не было вовсе, тут Себастьян прав. Анна просто не говорит всего. «Алексиада» ведь книга ангажированная, написанная с определенной целью. Тебе нужны примеры? Вот один из худших: она как будто бы не принимает в расчет роль Папы Урбана II в крестовом походе; разве она не пишет, что латиняне, издавна точащие зубы на Византийскую империю, желали овладеть ею «благодаря предлогу, нашедшемуся в предсказании Петра Пустынника»? Или же вот еще: она пишет, что латиняне, подгоняемые голодом, «явились к Петру, епископу». Она упорно не называет Адемара и приписывает духовную власть над такими-сякими крестоносцами (к тому же еще и жертвами «безумия, худшего, чем то, что овладело Иродом») все тому же Петру. А кто он — тот ли Кукупетр, который вызывал ядовитый смех Вольтера, или же провансальский писец Петр Варфоломей, принявший участие в деле со Святым Копьем. Последний и тогда уже, и в наши дни признается сумасшедшим, антиподом ясновидящего Адемара, не способным держать речи, которые ему приписывает Анна: «Вы дали обет хранить чистоту до тех пор, пока не будете в Иерусалиме. Боюсь, что вы нарушили этот обет, поэтому Бог теперь не помогает вам, как прежде. Обратитесь к Господу, покайтесь в своих грехах; облекшись во вретище, осыпав себя пеплом, явите свое раскаяние горячими слезами и всенощными. Тогда и я постараюсь вымолить вам милость у Бога». Один лишь Адемар Монтёйльский мог так обращаться к солдатам, но о нем-то она как раз никогда и не упоминает. Делает ли она это намеренно из-за его племянника Эбрара, посланного им на берег Охридского озера?

Здесь роману должно прерваться — прозорливому комиссару Санта-Барбары есть что сказать:

— Секундочку, Стефани. Ты хочешь, вернее, вы с Себастьяном хотите внушить мне, что в те времена существовала Церковь, выступавшая против священной войны, объявленной Церковью? — На самом деле Рильски очень мало волнует суть богословских споров, ему нужен только Себастьян, выходящий из-под пера Стефани этаким двойственным типом: в фас — романтический герой, чуть ли не записавшийся в крестоносцы ради писательницы, жившей девять веков назад, в профиль — темная личность, может, даже и серийный убийца. Пока лучше промолчать и мысленно устремиться по предложенному следу вместе с Шах, которая всегда идет к главному кратчайшим путем. При этом есть несколько возможностей повести себя. Например, дать понять Стефани, что этот роман об Анне, сочиненный Себастьяном и так увлекший ее, захватил и его. Уже ясно, к чему это приведет: Стефани недооценивает свою эрудицию сыщика-интеллектуала. Он преподаст ей между делом урок. Но это чуть позднее… — Специалисты отмечают нарастающую резню среди иудейского населения с начала Первого крестового похода, ты сама намекнула на это только что. Это, конечно, не мой конек, но все же и впрямь шла священная война! А не искал ли наш бесценный ученый муж способов удрать под прикрытием любовной истории?

— Думаю, нет. Он ведь вел и настоящую исследовательскую работу. Честную, беспристрастную. Он тоже обнаружил факты преследований иудеев с самого начала Первого крестового похода, и знаешь, как это произошло? Я узнала об этом из материалов в его компьютере. Primo: правоверные иудеи из Орлеана, подстрекаемые дьяволом, якобы подкупили раба, сбежавшего из какого-то монастыря, и послали его к султану Фатимидской династии, [80]правящему в Каире, с письмом, составленном на древнееврейском! Оно содержало предупреждение могущественному Аль-Хакиму об угрозе скорого завоевания его страны… христианами и совет покончить с «почитаемым ими местом» — Гробом Господним! Аль-Хаким не заставил себя уговаривать. Иными словами, евреи манипулировали мусульманами, разрушившими Гроб Господень, что спровоцировало крестовый поход! И вроде слушок об этом тотчас стал распространяться повсюду, и у Себастьяна есть доказательства. Secundo: к моменту предполагаемой встречи Анны и Эбрара, году в 1096-м, Папа Урбан II — положим, это был он, хотя на этот счет у Себастьяна есть сомнение, — в некоем письме, достоверность которого под вопросом, призывает с Божьей помощью к расправе над агарянам: «Мы одолеем их, как было во времена Тита и Веспасиана, отомстивших за смерть Сына Божьего. После своей победы они были удостоены почестей Римской империи и получили отпущение (индульгенцию) своих грехов. Ежели мы станем действовать подобно им, мы, без сомнения, получим вечную жизнь». Читай сие обращение так: названные римские императоры — язычники — были если не обращены в христианскую веру, то по меньшей мере прощены, потому как расправлялись с иудеями, и это неплохой способ отомстить за Христа в глазах христиан той эпохи. Вывод следует такой: нам, крестоносцам, надлежит следовать их примеру. Черт возьми, что ты так на меня уставился?! Думаешь, Себастьян чокнутый? Не исключено. Но до того, как влюбиться в принцессу, твой дядюшка попытался всесторонне исследовать факты. Понимаешь? Он даже скопировал хроники Шломо бар Симеона и Елиезара бар Натана… погоди, я сейчас отыщу странички… вот они. Надо сказать, эти люди XII века не стеснялись в выражениях! Вот послушай: «Папа нечестивого Рима бросил вызов — выступить в Иерусалим, и вот поднялась свирепая волна французов и германцев, добровольцев, отправившихся ко гробу распятого бастарда (Sic! — это пометка Себастьяна). Они провозгласили: тот, кто убьет еврея, освободит себя от всех грехов». Видишь! И далее: «Они нацепили на свои одежды гнусный знак — крест. Сатана был среди них, и было их больше, чем песка морского или саранчи на земле». Себастьян приписал на полях: «У Анны то же сравнение!» Знаешь, у этого Крест-Джонса беспокойный ум, то, что называется исследовательский. Ты его недооцениваешь, поверь!

Тебе все это кажется чересчур замысловатым? Наш Себастьян далек от того, чтобы считать средневековую Церковь свободной от греха антисемитизма, пусть тогда это так и не называлось, но само явление существовало. Себастьян считает, что Эбрар мог слышать об этом, я тебе уже говорила. Разделяли ли Эбрар и Адемар эти верования, эти заблуждения? Ничто не доказывает, что они им противостояли, как и на то, что они их разделяли. Зато известно, что епископ Пюи-ан-Велэ, весьма умеренный в иных вопросах, не следует моде на чудеса и видения, подстегивающие крестоносцев истреблять нечестивцев, но все же подвергает сомнению откровение Петру Варфоломею по поводу Святого Копья. В хрониках той эпохи написано, что это недоверие стоило ему нескольких дней, проведенных после смерти в аду!

Анна ни разу не упоминает Адемара — я тебе уже говорила, — и я разделяю удивление Себастьяна: не пристало особе, обладающей столь обширными знаниями, как она, быть такой слепой. Вели оставить в стороне недоверие, свойственное православным по отношению к Ватикану, отчего она молчала о призывах Папы? Может, оттого, что это было как-то связано с Эбраром, которого она желала скрыть, утаить от мира, поскольку возводила монумент своему отцу, а заодно и себе? При этом она не может удержаться от того, чтобы признать все в той же «Алексиаде» определенные достоинства за Раймондом де Сен-Жилем, графом Тулузским, которого сопровождали Адемар с Эбраром и с чьими войсками — как пишет Себастьян — Анна встречалась сорока годами ранее, у своей бабки. Кстати, это те же войска, часть которых достигла Филиппополя — запомни это название, ты еще его услышишь! — до того, как сам Раймонд де Сен-Жиль добрался до Константинополя, принял участие в осаде Никеи, до того, как ему было доверено Святое Копье, до того, как он встал под стенами Дамаска и Триполи и ему было предложено стать королем Иерусалимским, et cetera.

вернуться

80

Арабская династия (909—1171), ведущая свое происхождение от дочери Пророка Фатимы.

38
{"b":"145599","o":1}