Изначально лечением лошадей занимались кузнецы (в каждой мушкетерской роте имелся свой кузнец), но их познаний оказалось недостаточно: умело подковать, вынуть занозу, обработать рану – это одно, а вылечить, например, от ящура – совсем другое.

Эпидемии среди животных, как правило, вспыхивали параллельно с эпидемиями среди людей, хоть и носили иную природу. До XVIII века их не фиксировали в документах и практически не изучали. Судя по обрывочным сведениям, лошади гибли от сибирской язвы, миозитов, лошадиного гриппа и энцефалита. Крупная эпидемия разразилась в 1704 году в Эльзасе, Германии и Фландрии. В 1757 году в области Бри свирепствовал миозит грудной клетки: лошади погибали за 12-36 часов (заразу они подхватили от лесных оленей). В 1763-1764 годах лошади погибали от язв; это заболевание охватило животных по всей Франции, в особенности в Оверни, Перигоре и окрестностях Парижа.

Болезни диагностировали, вскрывая трупы. Чтобы избежать распространения инфекции, принимали профилактические меры: чистили конюшни, окуривали их дымом, забивали больных лошадей и закапывали их в землю, предварительно попортив шкуру, чтобы никто не вздумал использовать ее «в хозяйстве» и не распространял бы заразу. Благотворное влияние гигиены на здоровье лошадей стало важным открытием XVIII века. Лошадей стали ежедневно чистить, давать им качественный корм (сено, ячмень, солому), поить чистой водой, пускать на свободный выпас.

Первые в мире ветеринарные школы были основаны во Франции: в Лионе в 1762 году и в Альфоре в 1765-м. Их основатель Клод Буржела был королевским шталмейстером и руководил Академией верховой езды в Лионе.

Ветеринары отличались гораздо менее косными представлениями о науке, чем врачи, лечившие людей. Именно на лошадях были поставлены смелые эксперименты, в том числе по измерению артериального давления. В 1760 году естествоиспытатель Жорж Луи Бюффон (директор парижского Ботанического сада) писал о том, какой переворот в науке произведет экспериментальная медицина: «Если бы какой-нибудь врач сделал своим главным занятием искусство ветеринарии, он был бы вознагражден обширными успехами. Сия медицина в меньшей степени основана на предположениях и не так сложна, как другая, не говоря уже о свободе производить опыты, испытывать новые лекарства и приобретать знания, из которых можно было бы извлечь выводы для лечения людей».

Тем не менее в описываемую эпоху до этого было еще далеко. По меткому выражению Мольера, доктора-схоласты стояли спиной к больному и лицом к Священному Писанию.

Великий век Людовика XIV был эпохой централизации, проходившей под девизом «Одна вера, один закон, один король». Впрочем, этот девиз французские монархи подняли на щит еще со времен Франциска I, то есть с начала XVI века, но лишь Королю-Солнце удалось воплотить его в жизнь. С давних пор «патриотизм» измерялся верностью королю. Мушкетеры сражались не «за Бога, короля и отечество», а исключительно за своего государя. Для них он был непогрешим, за него они шли умирать.

Вопрос о выборе веры для королевских мушкетеров не стоял: в военную свиту «христианнейшего короля» принимали только католиков. Беарнец Генрих Наваррский отрекся от веры своей матери Жанны д'Альбре, убежденной протестантки, чтобы стать королем Генрихом IV (ему приписывают знаменитую фразу «Париж стоит мессы» [31]); его земляки, предусматривая военную карьеру для своих сыновей, заранее принимали меры. Так, Жан Арман дю Пейре (будущий граф де Тревиль), как и его отец и два брата, был воспитан в католической религии, тогда как его мать Мари д'Арамиц осталась верна протестантской церкви.

Все Порто были убежденными протестантами, этому семейству покровительствовал известный военачальник Ла Форс, один из вождей гугенотов. Впрочем, после успешного похода Людовика XIII в Лангедок против гугенотов в 1622 году Ла Форс перешел на сторону короля за двести тысяч экю и маршальский жезл. Исаак де Порто стал католиком и поступил во французскую гвардию.

Анри д'Арамиц был аббатом – но светским аббатом Арамица в Барту: то есть он собирал церковную десятину, не имея никакого отношения к отправлению культа. Его дед Пьер д'Арамиц, капитан из гугенотов, играл очень активную роль в Религиозных войнах в Беарне и Суль во времена Жанны д'Альбре. Это не помешало его внуку принять веру своего короля.

Основные постулаты протестантской веры, исповедуемой на юге и юго-западе Франции, и в самом деле таили в себе некую идеологическую угрозу для абсолютизма. Так, согласно принципу благодати, ниспосылаемой Богом, ценность человека определяется только любовью к нему Господа, а не его личными качествами, заслугами или социальным положением. Священен только Господь; ни одно начинание человека не может быть абсолютным, неприкосновенным или универсальным. Более того, исходя из того положения, что Господь даровал нам свободу, протестанты обычно поддерживали такое общественное устройство, при котором соблюдались бы свободы и плюрализм. Католики считали, что обязаны идти по пути, указываемом Церковью; для протестантов же церковные учреждения суть лишь творения рук человеческих, а потому несовершенны; единственный непогрешимый образец – это Библия, с которой и следует сообразовывать свои поступки. Поэтому каждый христианин – «пророк, священник и царь». Кроме того, протестанты не соблюдали постов, считали Христа единственным посредником между верующими и Богом, отказывая в этом статусе Деве Марии и святым (а Людовик XIII после рождения долгожданного сына отдал Францию под покровительство Пресвятой Девы), признавали только два таинства: крещение и причастие (а католики – семь: крещение, причастие, исповедь, конфирмация, священство, брак и соборование), одевались в черное и осуждали роскошь.

13 апреля 1598 года Генрих IV издал Нантский эдикт, предоставив протестантам свободу вероисповедания с некоторыми ограничениями и передав в их распоряжение несколько военных крепостей, в том числе Ла-Рошель и Монтобан. Этим эдиктом король положил конец Религиозным войнам, опустошавшим Францию в XVI веке, и гражданской войне. В отличие от предыдущих эдиктов такого рода, изданных Карлом IX в 1562,1563 и 1570 годах, Нантский действительно был исполнен, поскольку сам Генрих раньше был протестантом. Свобода совести провозглашалась по всему королевству, однако свободное отправление протестантского культа существовало лишь в тех местах, где протестантизм утвердился до 1597 года. В Париже, Руане, Дижоне, Тулузе и Лионе протестантский культ был запрещен, зато в Сомюре, Ла-Рошели, Монтобане и Монпелье католики, решившие сохранить верность религии своих отцов, не могли посещать церкви, которые были либо разрушены, либо закрыты. За гугенотами сохранили все их гражданские права и пятьдесят одну крепость, для защиты которых они могли собрать армию в тридцать тысяч солдат.

Не стоит думать, что эдикт был воспринят во Франции с облегчением: католические города, например Париж, Ренн, Руан, ратифицировали его только через десять лет из-за угроз короля, а протестантский поэт и писатель Теодор Агриппа д'Обинье, бывший одним из фаворитов Генриха вплоть до обращения последнего в католичество, называл эдикт «гнусным».