«Для войны нужны всего три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги», – сказал один итальянский кондотьер XV века французскому королю Людовику XII. С тех пор положение не изменилось. Франция, беспрерывно воюя, нуждалась в деньгах на содержание армии, добыть которые можно было только одним способом: выколачивая все новые налоги из крестьян и горожан.

В 1439 году, во время Столетней войны, Генеральные штаты в Орлеане (именно Генеральные штаты, собрание представителей всех сословий, вводили налоги) приняли решение о содержании постоянной армии, чтобы окончательно выбить англичан из Франции. Для финансирования войны они ввели новую подать, взимаемую с каждой семьи в королевстве, которая ежегодно поступала бы в королевскую казну. Королевская подать была подоходной (выплачивалась главой семьи, ею облагались недворянские семьи, а ее размер устанавливался в зависимости от их доходов и от потребностей момента) или имущественной (в большинстве областей, обладающих самоуправлением [26]). Многие города, например Дьепп или вся Бретань, были свободны от подати; эти привилегии мог отменить только сам король. При Генрихе IV королевская подать обеспечивала около шестидесяти процентов всех государственных ресурсов, а к концу правления Людовика XIV – только двадцать пять процентов.

Помимо короля крестьяне содержали своих сеньоров (то есть весь личный состав дворянских рот, включая королевских мушкетеров), выплачивая десятину с поля, оброк натурой – мукой или вином, а также деньгами. Десятина на самом деле составляла от трех до двенадцати процентов урожая и шла, помимо господского кармана, еще и на прокорм священникам и помощь бедным. Подати, выплачиваемые сеньору, были самыми разными – полевыми и денежными, причем в парижском регионе и на юге Франции они были не слишком высоки, а на западе, в центре, на востоке и севере – довольно внушительны.

В 1665 году в Оверни судили маркиза, графа и виконта де Каниллаков за различные злоупотребления и бесчинства. Маркиз де Каниллак взимал в своих землях подати для каждого члена своего семейства, устанавливал налоги на мясо, заставляя крестьян его потреблять, заключал их в тюрьму, из которой они могли освободиться только за выкуп, а для выколачивания денег использовал жестоких головорезов, не останавливавшихся ни перед чем. Его осудили заочно, трижды приговорив к смертной казни. Маркизу довелось видеть в окно казнь собственного изображения, и это зрелище весьма его позабавило. Впрочем, его имущество конфисковали, а это было уже не смешно. Граф де Каниллак, незаконно привлекавший крестьян к подневольным работам, был оправдан, поскольку все свидетели, выступавшие на суде, взяли свои слова обратно. Он отделался штрафом в пятьсот ливров.

Существовал еще королевский налог, который за тридцать лет (с 1610 по 1640 год) утроился; к нему добавился налог на соль с обязательством покупать по семь килограммов соли в год на каждого жителя старше восьми лет. В целом на налоги уходило от двенадцати до сорока процентов доходов крестьян, что лишало их свободных денег и побуждало всячески ловчить.

В 1630-1633 годах был неурожай, во многих областях начался голод. По нескольким французским провинциям прокатилась волна крестьянских восстаний. В Перигоре и Ангумуа толпы крестьян, предводительствуемых сельскими кюре, набросились на сборщиков налога на соль и вино. Они также требовали, чтобы церковная десятина шла непосредственно сельским священникам, а не высшему духовенству, роскошествовавшему в столице.

Король установил налог в размере одного соля с ливра на все товары. В винодельческих областях внедрили налог в один экю с каждой распитой бочки вина, который должны были платить хозяева питейных заведений. Странным образом именно этот новый налог вызвал взрыв возмущения в Гиени. В мае-июне 1635 года вспыхнули мятежи в Бордо. Ришелье пришлось приостановить исполнение указа.

Средством успокоить недовольных было введение «налога на богатых» (не принадлежавших к благородному сословию). В 1644 году парижский парламент, состоявший сплошь из зажиточных людей, утвердил этот налог – при условии, что его не станут взыскивать с членов самого парижского парламента и с парижских буржуа. Во время Тридцатилетней войны Ришелье и Мазарини довольно часто прибегали к этому способу пополнить опустевшую казну.

Государство очень нуждалось в деньгах. Война велась почти беспрерывно, порождая все новые и новые траты и долги. С 1624 по 1639 год военные расходы, включая финансовую помощь союзникам (так называемая «война пистолей», которую вел Ришелье), увеличились с девяти миллионов до двадцати четырех миллионов ливров. Средств, поступавших от налогов, не хватало. Приходилось прибегать к займам у финансистов (в 1627-1629 годах они составляли около восемнадцати миллионов ливров ежегодно, то есть сорок процентов всех доходов, и шли на содержание армии).

Население городов тоже подвергалось самым разным поборам. В январе 1637 года эшевены города Понтуаз получили приказ уплатить королю в виде займа тридцать пять тысяч ливров, которые им обещали возместить с февраля, производя выплаты каждые два месяца. Эту сумму надо было распределить по всем жителям города и пригородов, включая священников, дворян и привилегированных лиц, освобожденных от уплаты налогов. Синдик с казначеем объездили соседние города, чтобы посмотреть, как там поступают в подобных случаях. В результате эшевены, заслушав синдика, постановили, что, поскольку город и так задавлен податями, дополнительные расходы вызовут разорение и исход его жителей, поэтому по примеру некоторых других городов королевства следует обратиться к его величеству с просьбой позволить вместо займа обложить налогом вино и другие напитки, употребляемые в Понтуазе и его пригородах.

Постепенно города утрачивали право самостоятельно устанавливать налоги. Король лично давал дозволение на сбор налогов, уточняя их предназначение. С 1647 года установленные королем подати поступали непосредственно в казну, а затем половина из них выплачивалась обратно для покрытия расходов города.

Правительство прибегало к «налоговому терроризму», направляя в провинции интендантов. В их распоряжении были испытанные методы воздействия: конфискация имущества жителей задолжавшего прихода по принципу круговой поруки, долговая тюрьма. Сбор налогов все больше походил на «скрытую гражданскую войну», ведущуюся соответствующими методами. В 1636 году интенданты провинций создали конные роты «податных карабинеров», которые сопровождали и защищали сборщиков налогов, размещались на постой в задолжавших приходах и оставались там вплоть до уплаты долга. Между тем мятежники избирали своими вожаками мелкопоместных дворян и бывших военных, в результате чего такие войны велись по всем правилам искусства и затягивались на несколько месяцев – практически как обычные военные кампании.

В июле 1636 года началось восстание в Сентонже, Они, Пуату и Лимузене. Восставших называли кроканами [27]. Зимой восстание пошло на убыль, но по весне разгорелось с новой силой, охватив пятнадцать провинций. В Перигоре кроканы создали настоящую армию, во главе которой встал местный дворянин Атуан де Ламот де Лафоре – опытный военачальник, участвовавший во многих сражениях. «Генерал кроканов» организовал десятитысячную армию, наводившую ужас на местные власти, но подчинявшуюся строгой дисциплине: грабежи и мародерство были запрещены. Обосновавшись в Бержераке, Ламот отменил все «незаконные» налоги и призвал все города Перигора последовать его примеру.

Ришелье отозвал с испанского фронта войска численностью три тысячи человек для карательной экспедиции. Командовавший ими герцог де Лавалетт оценил обстановку и начал тайные переговоры с «генералом кроканов», обещая ему прощение в случае сдачи. Среди вождей кроканов начались разногласия, которые переросли в вооруженные стычки. 1 июня 1637 года сторонники Ламота и его противники, возглавляемые ремесленником Маго, сошлись с оружием в руках. Ламота поддержала буржуазия Бержерака; Маго был убит в сражении, как и еще тысяча кроканов, его сторонники сложили оружие и получили прощение. Власть короля в Перигоре была восстановлена, а Лавалетт предложил Ришелье послать «обстрелянных» кроканов на фронт – биться с испанцами.