Некогда могущественная Испания теперь разваливалась. Из врага она стала союзницей, когда ее хилый правитель Карл И скончался в 1700 году, завещав свою империю Филиппу Анжуйскому – внуку Короля-Солнце. Англия в правление Стюартов хорошо ладила с Францией, но после революции 1688 года, когда к власти пришел бывший штатгальтер Голландии Вильгельм III Оранский, заклятый враг Людовика XIV, Франции пришлось постоянно сражаться с туманным Альбионом, естественным союзником Соединенных провинций, желавшим властвовать на всех морях и завладеть колониальным наследством Испании. Что же касается Голландии, традиционной союзницы Франции на протяжении почти целого столетия, то она превратилась в ее постоянного врага, когда преемник Ришелье кардинал Мазарини, водивший рукой несовершеннолетнего Людовика XIV, поставил себе целью полностью завладеть Испанскими Нидерландами. Кроме того, голландцы, нация торговцев-протестантов, мешали воплощению в жизнь новой торговой стратегии Франции, требуя снять таможенные барьеры. Австрийские Габсбурги поначалу были слишком поглощены угрозой со стороны турок, что позволило Людовику XIV довольно глубоко проникнуть в немецкие земли. В Меце, Брейзахе и Безансоне он учредил палаты воссоединения, которые должны были документально подтвердить права французской короны на те или иные земли. Имперский город Страсбург был внезапно занят французскими войсками в 1681 году без объявления войны (Южный Эльзас отошел к Франции еще раньше – по Вестфальскому договору). Тогда же французский флот бомбардировал Триполи, а в 1684 году – Алжир и Геную. Только союз Голландии, Испании и Австрии заставил Людовика заключить в 1684 году в Регенсбурге двадцатилетнее перемирие и отказаться от дальнейших «воссоединений». Но Австрийский дом, уладив проблемы с турками на Дунае, вскоре перешел к активной политике на Западе. Габсбурги возродили давнюю мечту – воссоздать империю Карла V; столкновение двух имперских устремлений привели к войнам за передел карты Европы, продолжавшимся почти весь XVIII век и приведшим к тяжелым экономическим и политическим последствиям для Франции.
Помимо завоеваний на континенте, в XVII-XVIII веках Франция создавала свою колониальную империю: сфера ее интересов отныне простиралась далеко за океан. Освоение новых земель, которым поначалу занимались искатели приключений и лучшей жизни, стало направлением государственной политики. В 1604 году французские крестьяне из Бретани, Нормандии и Пуату основали Акадию (ныне это Новая Шотландия в Канаде), в 1608 году Самюэль Шамплен заложил в устье реки Святого Лаврентия крепость Квебек (Новая Франция). При кардинале Ришелье, поощрявшем деятельность торговых компаний, французы основали поселение на северо-восточном побережье Южной Америки (Гвиана), в 1627 году заняли часть острова Сент-Кристофер, а в 1635 году – Мартинику, Гваделупу и Доминику. Из Ла-Рошели корабли отплывали в Новую Францию и Акадию, из Нанта большинство судов направлялось на Антильские острова (деловому человеку там было нетрудно разбогатеть). Не осталась без внимания и Африка: в 1638 году в устье реки Сенегал появилось поселение Сен-Луи, в 1642 году французы построили Форт-Дофин на южной оконечности острова Мадагаскар и высадились на острове Бурбон (Реюньон) в Индийском океане. Жан-Батист Кольбер, министр финансов Людовика XIV, способствовал активному проникновению французов на полуостров Индостан, где были созданы торговые фактории (Сурат в 1668-м, Масулипатам в 1669-м, Чандернагор в 1673 году); в 1674 году французская Ост-Индская компания основала форт-факторию Пондишери – центр французской экспансии в Индии. А в 1682 году исследователь Робер Кавалье де Ла Саль открыл земли на берегу Мексиканского залива и назвал их Луизианой в честь короля Людовика XIV. Войны, которые Франция вела в Европе, нанесли удар именно по ее колониальной политике: в результате войны за Испанское наследство (1701 – 1713) Людовик сохранил за своим внуком Испанию, однако отдал Англии часть Канады (Акадию, Новую Шотландию, остров Ньюфаундленд) и остров Сент-Кристофер; Франция также лишилась факторий в Сурате и Масулипатаме. А неудачная Семилетняя война (1756-1763) привела к тому, что Франция утратила большую часть своих заморских владений в Индии, Канаде и Вест-Индии, лишившись Луизианы и почти всего Сенегала.
В ходе всех этих войн, имевших в целом династический характер и не приносивших народу никакой сиюминутной выгоды, оборачиваясь для него чередой трагедий и бедствий, во Франции, несмотря ни на что, возникло еще одно важное явление: зарождение национального чувства.
В Средние века вассал протягивал своему сюзерену сложенные руки, признавая тем самым его главенство над собой и принося ему клятву в покорности. Этой клятве, впрочем, он мог изменить, найдя себе другого господина. Национальные причины были тут ни при чем; во время Столетней войны четыре гасконских графа во главе с графом Арманьяком отказались поддерживать английского короля (своего сюзерена, поскольку тот носил титул герцога Аквитанского) и сделали выбор в пользу французского монарха, хотя французами себя не считали. В 1627 году мятежные гугеноты Ла-Рошели обратились за защитой к Лондону Только сила принудила их признать над собой главенство французского короля – одной с ними крови, но другой веры. «Я думаю, что лучше иметь господином короля, который сумел взять Ла-Рошель, чем короля, который не сумел ее защитить», – сказал Гитон, мэр капитулировавшей крепости. Во время волнений Фронды (1648-1653) юному королю пришлось бежать из Парижа, а принц Конде, сам претендовавший на трон, заключил союз с испанским королем Филиппом IV – тем самым, войска которого менее десяти лет тому назад разбил при Рокруа. Маршал Тюренн влюбился в сестру Конде герцогиню де Лонгвиль и по этой причине тоже вступил в сговор с испанцами и даже стал главнокомандующим испанскими войсками. К счастью для Франции, герцогиня его разлюбила и Тюренн решил принять сторону французского короля.
Личная преданность человеку, а не стране, превалирование личных интересов над национальными (например, бретонцы соглашались сражаться с англичанами, но отказывались идти против австрийцев) были чреваты самыми тяжелыми и плохо предсказуемыми последствиями. Великий политик Ришелье не мог этого не понимать; именно в его речах и докладных записках королю впервые появилось понятие «отечество». Людовик XIV, вознамерившийся единолично править страной, пошел еще дальше, пытаясь приобщить свой народ к своим великим замыслам. Во время последней затеянной им войны во всех приходах королевства священники зачитали с кафедр обращение короля к народу от 12 июня 1709 года: «Хотя я отношусь к моим народам с не меньшей нежностью, чем к собственным детям; хотя я разделяю все невзгоды, которые война несет моим верным подданным, и показал всей Европе, что искренне желаю доставить им радости мира, я убежден, что они сами воспротивились бы условиям, равно противоречащим как справедливости, так и чести имени француза».
Людовик XV, не отличавшийся воинственным характером, предпочитал спокойно править своим королевством, а не расширять его границы. После блестящих побед французского оружия он подписал в 1748 году мирный договор… вернув Австрии завоеванные Южные Нидерланды. По его словам, он поступил «как король, а не как торгаш». Этот широкий жест приветствовали в Европе, но дома «глупый мир» приняли в штыки. После этого французы простили Людовику XIV непомерные налоги, бессчетных внебрачных детей и роскошь Версаля, поскольку он утверждал на поле битвы национальные интересы. По мнению историков, именно в 1748 году во Франции зародилось «общественное мнение» – мнение французской нации.
И все же война по-прежнему оставалась делом короля и армии, а не народа. «Нет другого народа в мире, столь мало способного к войне, как наш», – с горечью отмечал Ришелье. Доля иноземных наемников в войсках составляла в среднем 15-20 процентов. Во времена Людовика XIV 12,6 процента генерал-лейтенантов и 13,8 процента маршалов Франции были иностранцами. Некоторые войска, например кавалерийские корпуса венгерских или хорватских гусар, набирали из иностранцев-дезертиров. Их задачей были преследование беглецов, разведка и связь. Французских крестьян загоняли в армию палкой и заставляли служить под угрозой смерти или каторги. В XVIII веке только треть солдат была из горожан, да и то в основном бывших крестьян, не нашедших себе в городе работы. В армию вербовались должники и преступники, стремившиеся избежать наказания; добровольцы часто покидали ее ряды до истечения шестилетнего срока службы, купив себе замену. Эта недисциплинированная и порой плохо обученная масса была слишком ненадежна, чтобы использовать ее как орудие для осуществления честолюбивых замыслов. Для этой цели требовались верные, бесстрашные и умелые люди, которые сделали бы войну своим ремеслом, а защиту короля и его интересов – священным долгом. Такой элитой стали дворянские роты, образовывавшие военную свиту французских королей, в число которых входили и королевские мушкетеры.
