Одновременно велось перевооружение войск, развивались артиллерия и флот. Лувуа впервые начал строить казармы. Часто для этих целей использовали помещения монастырей и бывших иезуитских коллегий, но возводились и новые здания. Так, в 1702 году в Ла-Рошели выстроили два корпуса казарм по плану инженера Вобана. Жан Тарад, архитектор и инспектор оборонительных сооружений, возвел четыре большие казармы: для двух пехотных и двух кавалерийских полков; в главном корпусе проживал рядовой состав, в отдельном флигеле – офицерский. Казармы кавалеристов помимо жилого корпуса включали конюшню, манеж, фонтан, место для водопоя, помещение кордегардии, служебное помещение и часовню.

Реформа шла с трудом. С одной стороны, к 1667 году Король-Солнце уже мог опереться на мощную обстрелянную армию, но, с другой стороны, она не могла похвастаться жесткой дисциплиной в своих рядах, и офицеры не желали подать в этом отношении положительный пример. В частности, они отказывались соблюдать новую иерархию чинов. Например, в 1667 году д'Артаньяна сделали бригадиром кавалерии, отдав под его начало корпус из пяти эскадронов, то есть его собственной роты и еще двух полков. Полковники инфантерии не признавали верховную власть командиров мушкетеров, потребовалось вмешательство короля и Лувуа. Мушкетеры, в свою очередь, тоже вели себя заносчиво. В 1672 году король отправил обе роты мушкетеров в лагерь под Маастрихт, где они должны были поступить в распоряжение маршала Тюренна. Во время марша командовать должен был де Лансон, лейтенант лейб-гвардии, и некоторые мушкетеры взбунтовались. Три десятка из них вернулись во Францию через Арденны. По прибытии в Париж все они были арестованы и заключены в форт Лэвек. Кроме того, офицеры не соблюдали эдиктов о дуэлях и бывали замешаны даже в таких преступлениях, как кражи и подделка денег.

Во время голландской кампании 1665 года король велел д'Артаньяну строго карать мародеров и драчунов: голландцы не заготовили для союзников провиант и фураж, а двух повозок с продовольствием, доставленных французскими снабженцами, хватило очень ненадолго. Мушкетеры голодали, ссорились из-за пищи с гвардейцами, бегали по фермам в поисках съестного. Впрочем, после первых побед местное население стало приветливее к французам, которые до весны расположились на зимние квартиры в лагере Рейнберг на берегу Рейна.

«Могу сказать, что я никогда еще не находился на лучшем довольствии, – писал один мушкетер в письме к родным. – Те 39 су, которые платит мне король, не уходят у меня полностью на двух лошадей, слугу и питание… Местные буржуа прекрасно уживаются с нами, а мы с ними. Поначалу они были на нас слегка в обиде, теперь же готовы всем услужить. Единственная наша трудность заключается в том, что приходится ходить по деревням и добывать фураж у крестьян, а те не хотят продавать его добром, однако потом дают нам его, придя к полюбовному согласию». Остается только гадать, каким образом достигалось это самое «полюбовное согласие».

В те времена кусок баранины стоил одно су, кусок говядины или телятины – 2 су, курица – 5 су. Мера овса (которой хватало на неделю) – 30 су. За сено платили ежедневно 4-5 су. Впрочем, практичные голландцы не намеревались торговать себе в ущерб. «Испанские лошади г-на д'Артаньяна обходятся ему в 11 су 62 денье в день каждая, другие верховые лошади пожирают сена на 16 су, а лошади каретных упряжек – на 22 су. Исходя из этого, один мушкетер, его слуга и две лошади едят весьма умеренно или даже недоедают, если расходы не превышают 39 су в день», – писал в докладной записке интендант Карлье, недовольный лишними расходами.

Во время размещения войск на зимних квартирах жалованье выплачивали деньгами. Во время военного похода король предоставлял провиант и фураж, если только его можно было раздобыть на территории врага, и жалованье тогда сокращали. Во время переходов жалованье всегда выплачивалось натурой вместе с небольшим денежным содержанием.

«Война кружев», завязавшаяся между мушкетерами обеих рот еще в Париже, не прекращалась и в походе. Простые мушкетеры украшали золотые обшлага рукавов жемчугом и бриллиантами. Офицеры отправлялись на войну в позолоченных каретах с шелковыми подушками, покрывали попонами даже мулов, содержали целую армию лакеев и конюхов в богатых ливреях, а прибыв на место, устраивали роскошные пиры со множеством перемен блюд. Разумеется, на все это уходило гораздо больше тридцати девяти су. Когда новоиспеченный мушкетер Луи де Сен-Симон отправился в свой первый поход, его мать, невзирая на возражения отца, отправила вслед за ним обоз из тридцати пяти нагруженных лошадей и мулов, чтобы ему «было на что жить»; его сопровождали также бывший гувернер и еще один дворянин из окружения его матери. Через год, уже командуя своей ротой, Сен-Симон пользовался услугами пяти конюхов со сменными лошадьми и слуги, который, кстати, весьма успешно заменил собой свитского дворянина во время сражения при Неервиндене.

В XVIII веке рядовые мушкетеры (их было 156), шесть барабанщиков и четыре гобоиста получали жалованье в виде 30 су и двух пайков; знаменосец, фурьер, четыре знаменосца, два младших помощника квартирмейстера, четыре капрала и 16 младших капралов – 40 су и два пайка; 10 сержантов – 50 су и два пайка. На эти деньги они должны были также содержать слугу и вьючное животное.

На один переход кавалеристу выдавали 36 унций хлеба, фунт говядины или баранины, полтора кувшина сидра или пива либо пинту вина. В 1745 году весь этот «продуктовый набор» стоил 9 су. Коню полагалось 15 фунтов сена, 5 фунтов соломы, ²/ ₃буассо [20]овса (в ценах 1740 года – 7 су). Офицерам строго запрещали покупать или продавать эти пайки, они должны были быть потреблены личным составом или офицерской свитой.

На содержание роты капитан получал вспомоществование в размере 45 ливров на человека после смотров, производимых весной и осенью, плюс два пособия в 45 ливров для сержанта, три – для корнета, четыре – для лейтенанта и шесть – для самого себя. Помимо этого 30 ливров выдавали на вооружение и обмундирование, и по 15 ливров (в пять выплат по одному экю) каждому рядовому – на штаны, чулки, башмаки, галстуки, перчатки и тому подобное, являвшиеся его личной собственностью.

Если д'Артаньян одалживал своим подчиненным деньги из своего жалованья, чтобы те могли поддерживать свой статус, его преемник Луи де Форбен не был столь щепетилен, и часть средств, выделяемых королем, оседала в его кармане. Так, например, капитан считался владельцем мушкетерских накидок, которые обновляли каждые пять лет, и мог получить от их продажи три тысячи ливров в год. Еще две тысячи можно было получить с обозных лошадей: на их прокорм высчитывали деньги из жалованья барабанщиков. В этом плане Форбен был далеко не одинок: маршал де Виллар сумел стать миллиардером, но воровство сходило ему с рук, поскольку он одерживал победы.

Людовику XV не хватало денег на содержание армии. Его фаворитка маркиза де Помпадур, считавшая своей обязанностью заниматься политикой, чтобы «разделять интересы» короля, предложила ввести обязательную воинскую повинность: почему бы не отправить в армию всех молодых людей королевства на определенное время? Столько юношей без толку толпятся при дворе! Король с ней не согласился: «Плохая мысль, сударыня. Мы, пятнадцать Капетингов, семь Валуа, пять Ангулемских и четыре Бурбона, ни разу и в мыслях такого не имели. Мы хотели предоставить нашим подданным свободу не складывать свои головы ради нашей вящей славы. Пусть о таком думают другие, после нас, сударыня. Плохая мысль». Так что со всеобщей воинской повинностью пришлось подождать еще полвека и война осталась делом профессионалов.

Свою первую большую победу рота королевских мушкетеров одержала 8 ноября 1627 года в сражении на острове Ре. Остров, находившийся неподалеку от Ла-Рошели, захватили англичане, заперев французский гарнизон в форте Сен-Мартен. Людовика XIII с трудом отговорили от того, чтобы лично возглавить штурм острова. В бой пошли мушкетеры под командованием своего капитана Монтале (бывшего корнета и племянника первого капитана королевских мушкетеров). Затем они сражались под Ла-Рошелью.