Меня затрясло от ярости. Неужели Али забыл, что его дочь скромна и робка и единственное, что она хочет, — это чтобы ее оставили в покое?

Я больше не могла этого выносить. Мой брат был бесчувственной тушей мяса, которая не заслуживала жить на свете. Я вскочила на ноги, готовая ударить его.

Карим внимательно наблюдал за мной и, поняв, что мною овладела ярость, быстро подошел ко мне. Крепко взяв меня под руку, он силой повел меня в другой конец зала. К нам тут же подошли Сара и Нура.

Али казался озадаченным, встретившись с моим убийственным взглядом. Он оказался не только бесчувственным, но еще и тупым. Ему действительно не приходило в голову, что каждое его слово ранит его непорочную дочь. Для Али все женщины были собственностью мужчин, вещью, чьи чувства и благополучие никогда не были темой его размышлений.

Мои сестры и Карим уговаривали меня пойти на половину Сары и отдохнуть там немного. Они сотни раз были свидетелями наших с Али стычек и надеялись таким образом избежать скандала, который уже готов был разразиться за столом.

Я заявила, что, по моему мнению, Сара и Асад должны выставить Али и Хади из своего дома.

Нура, с трудом сдерживаясь, посмотрела на Сару:

— Сара, мы у тебя в гостях. Делай как считаешь нужным.

— Мы должны думать о Мунире, — напомнила нам Сара своим нежным голосом. — Все наши действия, способные вызвать гнев Хади, будут иметь самые пагубные последствия для нее.

С этим я не могла согласиться:

— Разве может быть еще хуже? Она рабыня человека, который больше всего на свете любит унижать женщин. Если он получит от нас отпор, то по крайней мере будет знать, что его поведение не вызывает одобрения у семьи его жены.

Не говоря ни слова, Сара с Каримом повели меня из зала, а Нура вернулась к остальным. Когда мы выходили, до меня донеслись смех и шутки Али и Хади.

Убедив меня, что краткий сон пойдет мне на пользу, Карим и Сара оставили меня одну. Но заснуть я никак не могла, унижение Муниры не выходило у меня из головы. Я беспокойно ворочалась в постели, размышляя о постоянном насилии над женщинами в нашей стране. У нас, саудовских женщин, не было ничего, кроме нашей души, да и она осталась при нас только потому, что они еще не придумали способа ее уничтожить.

Глаза мои начали уже слипаться, как вдруг я заметила бутылку вина, стоявшую на маленьком столике в углу комнаты. Хотя сама Сара не пила, ее муж Асад был неплохим знатоком французских вин.

Я решила, что мне больше нужен бокал вина, а не сон. Ничто так не успокоит нервы, как хорошее французское вино. Уже много времени, с того самого дня, когда Сара вытащила меня из пьяного угара, я и капли в рот не брала. Я пересчитала в уме дни и ночи. За последние двадцать девять дней и ночей я проявила невероятную выдержку и самообладание.

Теперь, отгоняя от себя мысли о рамадане, а также о своем обещании, данном сестре, я сбросила с себя простыню и как завороженная направилась к бутылке. Увидев, что бутылка практически полная, я радостно сжала ее в руке и стала искать сигареты. Хотя я много курю, я не брала в рот сигарет с восхода солнца. Я взглянула на часы Асада, стоявшие на прикроватной тумбочке. До окончания дневного поста оставалось не менее часа, но я уже не могла так долго ждать. Не найдя того, чего жаждало мое тело, я выскользнула из спальни Сары и через холл пошла на половину Асада. Наверняка там уж я найду сигареты.

Везде виднелись пачки «Ротманс», хорошо знакомых иностранных сигарет. Золотая зажигалка лежала на столике рядом с кроватью. Теперь, когда у меня было все, что нужно, мне хотелось найти уединенный уголок, где бы я могла выпить и покурить. Спальня Сары для этой цели не подходила. Карим и Сара могли зайти туда, чтобы убедиться, действительно ли я отдыхаю. Я приняла решение спрятаться в ванной комнате Асада.

Я никогда не была в ванной своего шурина, но ее огромные размеры меня нисколько не удивили. Перед тем как сесть на изысканную бархатную банкетку, я взяла стакан, стоящий у раковины.

Дрожащими руками я прикурила свою первую за этот день сигарету. После того как благостный дым достиг легких, я открыла бутылку и наполнила стакан. Попеременно я отпивала глоток вина Асада и затягивалась его сигаретой. На какое-то короткое время жизнь снова стала прекрасной.

И вот, услаждая себя этими тайными сокровищами, я вдруг услышала звук приближающихся шагов. Ужас, что меня могут здесь обнаружить, пронзил меня как электрический ток. Я быстро забежала в большую душевую кабину Асада и закрыла за собой полупрозрачную дверь. Я слишком поздно поняла, что оставила рядом с банкеткой бутылку вина. Я загасила сигарету о кафель в душевой кабине и попыталась руками развеять сигаретный дым.

Дверь слегка скрипнула, когда ее открыли. На дверцу душевой кабины упала тень крупной мужской фигуры, медленно входившей в ванную комнату.

К счастью, дверца душевой кабины была покрыта изображением черных лебедей. Всмотревшись в пришельца в просвет между лебедями, я обнаружила, что это мой брат Али.

Мне следовало этого ожидать.

Хотя я не могла разглядеть детали, я все же зажмурила глаза, когда мой брат поднял тоба, приспустил подштанники и начал мочиться.

От отвращения я заткнула уши, чтобы не слышать журчания жидкости. Он мочился так долго, что я даже решила, что такое количество не может выйти из человека, постившегося целый день и ничего не пьющего. И тогда я поняла, что Али не так строго относился к обрядам рамадана, как делал вид. Это меня страшно развеселило, и я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться, когда представила лицо Али, выскочи я сейчас из душевой кабинки и предстань перед ним.

Спустив воду в туалете и поправив одежды, Али на несколько минут задержался у зеркала. Он похлопал себя по щекам, пригладил усы и брови и почмокал толстыми губами в знак удовлетворения от своего отражения в зеркале.

Зрелище было презабавным, и, зажав рот руками, я боролась с приступом смеха.

Али уже было направился к двери, как на глаза ему попалась бутылка вина. Он внимательно посмотрел на нее, а затем быстро подошел к ней и выпил все ее содержимое.

После чего взглянул на этикетку.

— Хороший год! — произнес он и, бросив пустую бутылку в корзину для мусора, вышел из ванной.

Я прислонилась к стенке. Я так мечтала об этом вине. Потом я залилась смехом, думая об абсурдности всей этой ситуации, но затем, утерев слезы, выступившие у меня от смеха, я поймала себя на неприятной мысли. Что касается воздержания, я ничем не лучше Али: такие же лицемерие и неспособность к самоконтролю! Я так же, как и Али, не смогла изгнать дьявола из своей души.

Я вернулась к семейному столу в подавленном настроении. С новым смирением я почувствовала, что стала более терпимой к Али, о чем не могло быть и речи в начале этого вечера. Во время длительного застолья бедная Мунира не произнесла ни одного слова. Она безмолвно сидела рядом с мужем, едва дотронувшись до маленькой порции курицы с рисом, лежащей на ее тарелке.

Весь вечер мы с сестрами тревожно переглядывались. Мы переживали, но не в нашей власти было изменить жизнь Муниры. Мы боялись, что страдания, выпавшие на ее долю, могут превзойти все возможные муки, отпущенные человеку. Мы были беспомощны. Только Аллах мог спасти Муниру.

С раннего детства я верила, что любая мечта, когда-то задуманная, рано или поздно обязательно сбудется. Поэтому, несмотря на печальную правду, состоящую в том, что на девятнадцатый день рамадана я нарушила пост, закурив сигарету и, что еще хуже, выпив запретный бокал вина, я все еще не теряла надежды стать истинной мусульманкой, такой же, как моя мать и сестры. Я хотела стать праведной, несмотря на все мои несовершенства. Решив не усугублять свое унизительное положение, я не стала никому в семье признаваться в своем грехе. Я не сомневалась, что мое грехопадение не скрылось от взора Господа, и этого позора мне было более чем достаточно. Я только надеялась, что моя мама была так занята там, наверху, духовной жизнью, что не заметила недостойного поведения дочери на земле.