Все взгляды устремлены на мужчин. Их отличает не только одежда, но и поведение, и оружие: армейские винтовки через плечо и патронташи на груди.
Тот, что идет посередине, выдвигается вперед. У него коротко стриженные седые волосы, выступающий, почти квадратный подбородок. Лицо бледное, как будто он давно не был на улице. Возраст… А пес его знает. Тридцать? Шестьдесят?
– Простите, если помешали, – говорит он. Голос у него глубокий, но резкий и безжизненный. – Мы ищем, где можно остановиться на ночь.
Звучит вполне невинно. Трое усталых путников хотят сделать привал и вздремнуть.
Мия тихо хнычет.
Мальчики молча смотрят на лагерь.
Сара успокаивает Мию, которая свернулась клубочком у нее на руках и закрывает лицо.
– Драконы, – шепчет она. – Гремучие драконы.
– Ш-ш, Мия, ш-ш.
То теплое, умиротворенное состояние, которое снизошло на нас возле костра, давно в прошлом. На лице Сары страдание и тревога.
– Пожалуйста, располагайтесь, – говорит Дэниэл. – Сейчас сообразим вам чего-нибудь горячего перекусить.
Трое мужчин подходят ближе к огню и занимают наши места в кругу, повернувшись к нам спинами. Похоже, тот, что разговаривал с Дэниэлом, у них главный. Слева от него сел парень поменьше ростом, жилистый и на вид туповатый. Третий – верзила с длинными темными волосами.
Вдали от костра холодно. Марти и Люк дрожат. Мия начинает кашлять. Сара прижимает ее к себе, но кашель все равно слышен.
Люди, что сидят у огня, никак не реагируют. Все молча смотрят на пламя. Затем приходит черед вопросов.
– Вы знаете, кого мы ищем, – произносит седой. – Вы его видели? Вы видели Адама Доусона?
У меня перехватывает дыхание.
Как поступят Дэниэл и остальные? Чью шкуру будут спасать – свою или нашу?
– Да, я видел его, – отвечает Дэниэл. – Он здесь был, но уже ушел.
Строго говоря, он не солгал. И в то же время не выдал меня.
– Когда это было?
– Он ушел сразу после обеда.
– Вы не будете возражать, если мы обыщем лагерь?
– У вас есть ордер?
Седой смеется. Не смех, а лязг и скрежет, как будто он не смеялся уже очень давно.
– Нет. Он мне ни к чему. Я здесь по поручению правительства. Меня зовут Савл, а больше вам ничего знать не положено.
Так-так-так, значит, правительство. Я чувствую, как мой мир рушится и разлетается к чертям. Неужели все еще то давнее обвинение в убийстве? Неужели они здесь поэтому?
Дэниэл явно чувствует себя не в своей тарелке, но по-прежнему старается быть вежливым.
– Будете искать в темноте?
– Именно.
– Нам скрывать нечего, – пожимает плечами Дэниэл, – но вообще-то это наши дома. Сейчас поздно, дети спят. Может быть, подождете до утра?
– Думаю, вы правы, – помолчав, кивает Савл. – В конце концов, по такой темноте далеко не уйдешь, как ни крути, верно?
– Палатка у вас есть? – словно не слыша его, спрашивает Дэниэл.
– Есть, но время действительно позднее, а ставить ее долго. Пожалуй, мы возьмем спальные мешки и устроимся на ночлег у огня.
Дэниэл кивает в ответ, но Савл, кажется, и не думал спрашивать его разрешения.
Вечер подошел к концу. Люди встают и отправляются к себе. Трое незнакомцев уходят в темноту за вещами.
– Что нам теперь делать? – шепчет Сара.
– Забираем свои манатки и идем, – отвечаю.
– Так темно же! Далеко ли мы уйдем на ночь глядя?
– Не знаю. Надо найти укрытие.
– В темноте?
Почему она не понимает? Почему не боится этих мужчин? Почему не может просто согласиться со мной хотя бы раз? Мия снова начинает кашлять.
– Прекрати кашлять, Мия. Мне надо подумать.
– Адам, что ты такое говоришь! Смотри, они возвращаются. Ш-ш, Мия, ш-ш. – Сара расстегивает пальто, укутывает в него Мию и качает ее вперед-назад.
– Уходи, – тихо говорит Мия. – Дядя, уходи.
Трое мужчин кладут спальные мешки на землю у костра. Они захватили с собой бутылку и теперь по очереди прикладываются к ней. Золотистая жидкость поблескивает в отсветах пламени.
Все остальные уже разошлись. Мотоциклисты спокойно переговариваются между собой, обмениваясь шуточками, как и подобает людям, которые много времени проводят вместе.
По спине пробегает мороз, и я вздрагиваю всем телом. Жуткий холод. Сколько времени пройдет, прежде чем они заснут и мы сможем крадучись уйти отсюда? Бутылка почти пуста, огонь начинает затухать.
И тут Савл, седоволосый мужчина, не поворачивая головы, громко произносит:
– Что же вы не идете к костру, Адам? У вас там, должно быть, от холода зуб на зуб не попадает.
Сара
Похоже, нас загнали в угол, хотя за нашими спинами никаких стен, лишь многие мили безлюдного темного леса. Он, должно быть, услышал Миин кашель. Придется идти. Сейчас все узнаем.
– Помоги мне встать, – обращаюсь к Адаму, и мы все вместе волочимся к костру.
Марти и Люк прячутся за мной.
Трое мужчин поворачиваются и смотрят на нас. Поначалу мне не страшно, но, когда мы подходим к огню и наблюдающим за нами незнакомцам, у меня по всему телу бегут мурашки. Чувствую, как темные глаза вожака сверлят меня. Он как будто дотрагивается до меня. Мысленно отталкиваю его.
Мия начинает плакать. Я плотнее заворачиваю ее в свое пальто, но она вся съеживается, тычется головой мне в подмышку, и ее худенькое тельце разрывается от слез и кашля.
– Уходи, – повторяет она сквозь слезы. – Дядя, уходи.
– Как вы узнали, что мы там? – спрашивает Адам.
Савл переводит взгляд на него. От волнения у меня перехватывает дыхание.
– Я вас почувствовал.
На какой-то миг я верю ему: он дьявол, вампир, оборотень. Существо со сверхчеловеческими возможностями.
Но затем он усмехается:
– Мой луч засек твой чип. – Он похлопывает по фонарю, что свисает с его ремня. – Хитрая штуковина. А еще я услышал детский кашель, – добавляет он. – Похоже, ей плохо.
– Ничего не плохо, – говорю, – просто мне пора ее укладывать.
– Твоя дочь? – спрашивает Савл. Он обращается не ко мне, а к Адаму, который не соглашается, однако и не поправляет его. – Дайте-ка взглянуть.
– Нет, – возражаю я, крепче прижимая Мию к себе, защищая ее, но Савл оказывается рядом со мной, не успеваю я и глазом моргнуть. Он хватает меня за воротник и разводит полы моего пальто. Спустя секунду его пальцы касаются ее лица, поворачивают ее голову к нему, а его большой палец поднимает ее веко.
– Что вы делаете?.. А ну прекратите!
– Мама! – рыдает Мия.
Ее испуганный голубой глаз вперивается в него, грудка тяжело поднимается, и она начинает биться и визжать. Я никогда не видела, чтобы она вот так на кого-то реагировала.
– Оставьте ее в покое! – кричим мы с Адамом.
Не извиняясь, Савл молча отступает. Взгляд его все еще прикован к Мии. Вдруг его горло издает смех, все такой же резкий и искусственный.
– Девочка в лесу, – произносит он. – Шумная она у вас. С виду ангелочек, а визжит, как бесенок.
Ненавижу его. Ненавижу этого человека. Как можно напугать ребенка, а потом смеяться, когда он плачет? Не могу поверить, что он коснулся ее. От одной мысли об этом к горлу подкатывает тошнота.
– Она испугалась. Вы напугали ее, – говорю я, пытаясь утихомирить Мию. – Пойдем, Адам, нам пора.
Но Адам не двигается с места.
– Я буду через минуту, – говорит он. Его голос звучит странно, неестественно.
– Адам?
Но он смотрит на Савла так, как будто в мире больше никого нет. Как будто меня нет.
Я оставляю его у костра.
Марти и Люк засыпают быстро, но на то, чтобы успокоить Мию, у меня уходит очень много времени.
– Дядя бяка, – рыдая и икая, повторяет она.
– Да, да, – говорю я, поглаживая ее волосы. – Не думай о нем больше. Давай засыпать, хорошо?
– Мама споет «Мигалочку»?
«Звездочка моя, мигай»[1]. Ее любимая песенка. Мия любит звезды. Пожалуй, единственное, чем обогатил нашу жизнь Хаос, – это бесконечные черные ночные небеса, усеянные звездами, планетами и созвездиями, метеорами и, конечно же, украшенные луной, знакомой нам так же хорошо, как и солнце.