Мария Фишер, которая не прекратила его посещать даже после замужества, была душой кружка. Она ввела в него свою юную подругу Франсиску Дуарт. Вондел, Константейн Хейгенс, бывший губернатор индийских колоний ученый Раел, профессора Вос и Ван Баерле часто посещали устраиваемые обществом литературные вечера. Профессор университетской кафедры латинской риторики Ван Баерле был типичным представителем литературного мира Амстердама — человек Возрождения, экспансивный, беззаботный, любящий общество красивых женщин, ищущий возможности показать свою эрудицию и остроту ума. Завсегдатаи Мейдена тяготели к странному, сложному, к игре слов и рифм. Хофт написал Марии целое послание, насыщенное мифологическими образами, чтобы сообщить, что она забыла у него свои домашние тапочки.

Впрочем, слова «прециозность» недостаточно для того, чтобы дать определение Мейденскому кружку. ^{159} Вондел сопротивлялся этой тенденции. То, к чему стремились все члены, — элегантность выражения (в разговоре сохранялась крайняя свобода), изящество манер и самой души в противовес всеобщей грубости. В этом есть даже что-то от стоицизма. Кружок оказался на нидерландской земле единственным проявлением Возрождения. Возрождения артистического, но без лоска. Хофт и его гости, вполне состоятельные люди, обходились без роскоши и вели в целом вполне мещанский образ жизни. В рыцарском зале замка под высоким потолком из навощенных балок, в стенах, обитых тяжелыми гобеленами, у огня в огромном средневековом камине они читали Люсьена или кавалера Марена, и каждый предлагал на суд присутствовавших свою последнюю поэму; под аккомпанемент лютни или теорбы Франсиски Дуарт здесь пели сонеты Хейгенса; гуляли на природе, шаля и резвясь; однажды был устроен грабительский поход за артишоками в сад некоего г-на Шаепа.

Нидерландцы любили читать. Книга в этой стране была предметом широкого потребления, в отличие от большей части Европы, где чтению предавалась лишь элита общества. Объем продаж иллюстрированного издания стихов Катса, книги относительно дорогой, достиг в 1665 году 50 тысяч экземпляров, что по тем временам просто невероятно. ^{160} Чтение, чаще всего сопровождавшееся обсуждением, составляло неотъемлемую часть семейной жизни. Покупая новые книги, семья берегла библиотеку, оставшуюся от предков, чьи потертые тома перечитывали постоянно и с неизменным удовольствием.

Проповедники советовали читать Библию и основополагающие работы, которые действительно составляли основу библиотек многих мещанских семей. Были еще «Райский двор», «Сад сердца» — сборники клятв, аллегорических нравоучений, которые встречались и в армейских палатках, и в камбузах кораблей. Католики были более привязаны к «Золотой легенде». Но любовь к чтению выходила за эти пределы. Многим нравилась описательная нравоучительная поэзия, которая привлекала не столько содержанием, сколько формой. Одной из наиболее читаемых работ были «Размышления» Марка Аврелия в переводе с испанского Гевары. Сборники библейских афоризмов Эразма или изречений современных авторов отвечали национальному вкусу к пословицам, поговоркам, поддержанию которого способствовали такие издания.

Старые рыцарские романы оставались в чести. За семь лет, с 1644 по 1651 год, амстердамский книготорговец Кол переиздал «Рыцаря с лебедем», «Сира Фредерика ван Йенена», «Разрушение Иерусалима» и «Семь римских мудрецов» — последний вздох литературы XIII–XIV веков. В школах все еще читали историю четырех сыновей Эмона. Современному вкусу отвечала «Астрея» и такие подражания ей, как «История Дамона», изданная в Хорне в 1634 году и развивавшая один из эпизодов романа д’Юрфе. Переведен «Дон Кихот». Читали также древних, в оригинале или переводе, в зависимости от образования — не только классиков, но и «Золотого осла» Апулея, «Жизнь Эзопа». Ничего, предназначенного специально для детей, если не считать нескольких «святых историй» на основе библейских рассказов или скучных нравоучений вроде «Лестницы юности» и «Зерцала молодежи нидерландских войн».

Научно-популярные брошюры расходились хорошо, но еще лучше — рассказы путешественников, основанные на бортовых журналах и воспоминаниях штурманов. «Журнал путешествия Бонтекё на Дальний Восток», вышедший в 1646 году, выдержал пятьдесят изданий. Амстердамский книготорговец Коммелин обеспечил себе успех, выпустив в 1644 году сборник из 21 рассказа о путешествиях в индийские колонии. Эти книги, написанные Бог знает как, лишенные и намека на литературную обработку, были ценны дотошным изображением реальности; их авторы стремились предоставить полезные сведения для навигации и торговли. Проявление некоторой любви к чудесам и библейского морализма пробивалось сквозь сухую прозу помимо воли авторов. Некоторые произведения такого рода имели научный характер, в частности, работы востоковеда Корнелиса де Брейна, посвященные поездкам по Ближнему Востоку, России и Средней Азии, которые он сумел осуществить благодаря финансовой поддержке бургомистров Амстердама.

Помимо рассказов путешественников выпускались карты, атласы, планы городов, выполненные с большой тщательностью и порой недюжинным художественным талантом. Классическим считался «Атлас» Меркатора, изданный в 1604 году в Амстердаме гравером Хондием. Работы амстердамского географа и издателя Блеу получили европейское признание. За консультациями к нему приезжали из Парижа.

В XVI веке нидерландское книгоиздание оставляло желать лучшего. Хотя гарлемцы гордились тем, что изобретатель типографского дела Лоренс Янсен Костер родился в их городе, книг не хватало. Их приходилось привозить из Германии, Швейцарии, Франции и Италии, подвергая большому риску, поскольку при перевозке товара на кочах сырость была неизбежным злом. За исключением Лейдена ни один город не имел публичной библиотеки, если не считать собраний религиозной литературы. Но после 1580 года книжная индустрия стала развиваться семимильными шагами. В 1584 году знаменитый Плантен из Антверпена получил место типографского мастера при Лейденском университете. В первой половине столетия в гильдии книготорговцев Амстердама состояло 244 человека, во второй половине их было уже 476. «Книготорговец» по большей части означал еще печатника и издателя. Все три действия выполнялись параллельно и не становились предметом специализации. У Блеу безостановочно работало 10 прессов. Профессиональные переводчики, такие, как Елэйзмейкер, обеспечивали бесперебойную работу станков, охватывая все жанры литературы, от философской до исторической и музыкальной.

Расцвет этой отрасли был связан с развитием бумажных мануфактур. Начиная с конца XVI века, в Дордрехте, Утрехте и Алкмаре заработали мельницы для производства бумаги. В первые годы XVII века они появились в Хелдере и районе Зандама. С 1672 года этот город стал центром бумажной промышленности. Хотя семья крупных книгоиздателей Эльзевиров продолжала закупать бумагу во Франции, голландские фабриканты заняли лидирующие позиции на внутреннем рынке и организовали широкий экспорт за рубеж. Сырье, собранное специальными заготовителями — растертые жерновом тряпки, — разлагалось в резервуаре с очень чистой водой, что не позволяло разворачивать производство в первом попавшемся месте. Полученную массу помещали в длинные, вытянутые деревянные чаны, где она сохла под прессом между кусками войлока. Затем, проветрив листы на воздухе в ангарах, их обрабатывали квасцами и клеем. Эти операции требовали весьма умелых рук, и члены гильдии изготовителей бумаги чрезвычайно гордились своей профессией. Выпущенная бумага носила герб мастера, выполненный водяными знаками. Собратья по цеху в поисках работы предъявляли при найме дипломы, составленные в стихах.

Печатник имел в своем распоряжении литейщика букв, корректора, типографских рабочих и переплетчика. Переплеты выполняли из приклеенной или прибитой кожи. Качество голландских книг было признано всюду. Около 1640 года один из братьев Эльзевиров часто ездил из Лейдена в Париж, разведывая французский рынок. Рост цен, исчезновение из продажи пользующихся спросом изданий, продажа из-под полы запрещенной литературы — все открывало большие возможности для спекуляции. Постановления, упорядочивавшие печать, продажу и распространение книг, показывали степень компетентности городских властей. Законодательство менялось в зависимости от интересов местной торговли. Результатом была большая свобода печати, несмотря на цензуру — достаточно было знать подводные течения коммерции, чтобы счастливо избежать всех преград.