Блэкпул на пороге туристического сезона. Он готов принимать гостей и делать на них деньги — за три месяца напряженного труда блэкпулцы зарабатывают достаточно, чтобы обеспечить себя на оставшуюся часть года. И, между прочим, платят немалые налоги — по 7 шиллингов 6 пенсов с каждого заработанного фунта! «Милости просим» написано не только на табличках, но и на лицах блэкпульских домохозяек. Из Башни доносится веселый перестук молотков: плотники мастерят там миниатюрный городок — маленькие домики, крошечные гаражи и магазины — для англоговорящей труппы лилипутов, которая каждый год гастролирует на побережье. Повсюду бродят люди с банками краски и кисточками, они наносят завершающие штрихи в убранстве города. Очень скоро «экспериментальный центр организованных развлечений» будет готов к приему гостей.

Блэкпул является логическим следствием Ланкашира. Образно выражаясь, это серебряная изнанка дымных облаков. Этот курортный городок столь же красноречиво свидетельствует о Ланкашире, как и фабричные трубы Болтона и Олдэма. Он воплощает собой мечту ланкаширцев о земном рае.

Целый год миллионы северян копят деньги, чтобы потом на протяжении недели «прогулять» их в Блэкпуле.

Люди, живущие на Юге Англии, не в состоянии постигнуть идею таких «гуляний». Они не понимают ланкаширцев, которые способны за неделю растратить с таким трудом накопленные деньги. Тем более, что это противоречит широко распространенному мифу о бережливости (чтоб не сказать скупости) северян. А никакого противоречия здесь нет. Просто таков характер ланкаширца. Да, как правило, он прижимист, но иногда позволяет себе роскошь быть расточительным. Он приезжает в Блэкпул с полным кошельком и тратит все до последнего пенни. Затем возвращается домой — что называется, «без гроша», — дабы снова начать сначала. А смысл, спросите вы? А смысл в том, что он увозит с собой воспоминания о неделе полного и безоговорочного достатка! За эти дни он отдыхает от неизбежных ограничений унизительного «скромного существования». В Блэкпуле ланкаширец разбрасывает свои фунты, шиллинги и пенсы с щедростью миллионера. И получает от этого куда большее удовольствие, нежели современные толстосумы!

Блэкпул и возник-то как ответ на чаяния северян. Они сами построили для себя этот курорт. Его красный плюш и позолоченные карнизы, его винные бары и рыбные рестораны, его интермедии и карусели, почтовые открытки, предсказатели судьбы, веселые кабаре и концерты духовной музыки — все это позволяет ланкаширцам ненадолго отрешиться от надоевшей серой брусчатки мостовых и звука фабричной сирены по утрам. Блэкпул — идеальное отражение ланкаширских ограничений.

Два факта, которые больше всего меня заинтересовали в Блэкпуле, — его унифицированность и предначертанность судьбы. На мой взгляд, в самом соленом воздухе Блэкпула есть нечто такое, что неизбежно определило город на роль игровой площадки для ланкаширцев. Кажется, будто природа специально создала эти широкие песчаные пляжи, чтобы здесь могли отдыхать фабричные рабочие с Севера. Блэкпулу изначально было суждено стать естественным следствием Манчестера!

А теперь что касается его унифицированности. Большинство модных морских курортов слишком озабочены тем, чтобы «создать лицо». Они выстраивают демократические кварталы, а в противоположность им — кварталы эксклюзивного отдыха для избранных. Блэкпул чужд подобной мании. Здесь не ощущается невидимая граница по принципу «дешевый — дорогой» — все это Блэкпул! И в этом тоже мне видится характерная черта Ланкашира. И простой рабочий с фабрики, и его начальник — оба едут в Блэкпул. Курорт в равной степени принадлежит им обоим. На его демократичном четырехмильном променаде стирается грань между отдельными социальными группами.

Миллионы фунтов стерлингов, которые за последние тридцать лет излились на Блэкпул, естественным образом изменили внешний облик города. Как-то сама собой испарилась та кричащая вульгарность, которой часто грешат модные курорты. Некая изысканность теперь отличает даже местные кабаре.

Блэкпул — профессиональный приморский курорт, и в том его уникальность.

— Сейчас у нас затишье, — сказал мне один местный житель. — Но приезжайте через пару недель — вот тогда вы увидите Блэкпул во всей красе! На пляже черным-черно от народу, на бульваре тоже не протолкнуться. Вы увидите, как люди приезжают сюда со своими деньгами, отдыхают на славу и уезжают, чтобы копить на следующий приезд!

Мне кажется, было бы только справедливо, если бы в Блэкпуле существовало два заката. Представляете, вы наблюдаете закат, совершая обычную прогулку. А затем поднимаетесь на вершину блэкпулской Башни и видите его снова…

Ливерпуль и Главная портовая дорога; читатель сможет заглянуть в «Королевскую трубку», а также в здание, где продают и покупают еще не выросший хлопок.

Шторм из Америки преодолел бескрайние просторы Атлантики, пронесся над Ирландским морем и обрушился на Мерси. Ветер безраздельно хозяйничал в городе. Он подхватывал изящные женские фигурки и нес их по Лорд-стрит, самым беззастенчивым (и увлекательным) образом вздувая юбки и заставляя сражаться с разбушевавшейся стихией на каждом углу и повороте.

Что касается мужчин-ливерпульцев — да простят мне читатели тяжеловесность этого выражения, — то они стойко переносили тяготы непогоды. Низко склонившись против ветра, надвинув на лоб шляпы и заправив за пазуху свои «клубные» галстуки, они спешили на запланированные встречи — обсудить то, что в настоящий момент происходило (или же недавно произошло) в Брисбене, Лагосе или Техасе. Хуже всего приходилось двум бронзовым птицам, которые примостились на крыше небоскреба на Пир-Хед — они отчаянно цеплялись когтями за зеленые купола и дребезжали на ветру. Солнце при этом ослепительно сияло, воздух был кристально чист.

Время от времени, перекрывая звон трамваев и монотонный шум портовой жизни, над рекой разносился высокий, пронзительный гудок грузового буксира, радостно приветствующего встречного коллегу!

Этот невесть откуда сорвавшийся шторм вместе с суматошной атмосферой портового города оказался для меня полной неожиданностью. После дней, проведенных в солидном, самоуверенном Манчестере, я чувствовал себя немного ошалевшим. Примерно так, как ощущает себя человек, сбежавший с совета директоров на любовное свидание. Манчестер — это, несомненно, «мужской» город, основательный и успешный; он внушает чувство уважения и восхищения. Но как легко влюбиться в Ливерпуль — эту королеву городов, прекрасную ветреницу, пугающую своим непостоянством и привлекающую живым теплом.

Странная мысль посетила меня, пока я гулял по улицам Ливерпуля — будто я нахожусь в Лондоне, который проводит каникулы на морском берегу. Есть что-то, неуловимо роднящее эти два города. Я бы определил это как особую элегантность, которую нечасто встретишь за пределами столицы. Она ощущается не только в жителях Ливерпуля — мужчинах и женщинах, но даже и в самих ливерпульских улицах. Ливерпуль столь долго и интенсивно общался с внешним миром, что успел пообтереть все свои грубые углы.

Попробуйте позвонить кому-нибудь из ливерпульских боссов, и почти наверняка услышите на том конце провода:

— Сожалею, но мистер Такой-то-и-Такой-то сегодня в Лондоне!

Чуть ли не половину своей жизни Ливерпуль проводит в юстонском экспрессе.

Если Манчестер производит впечатление города, выросшего естественным образом, то Ливерпуль, несомненно, придумали и построили в соответствии с архитектурным замыслом. В проектировке города ощущается некая логическая завершенность (и это еще одна черта, роднящая его с Лондоном). Ливерпуль группируется вокруг трех главных центров — Сент-Джордж-холла, здания ратуши и Пир-Хед. На карте города эти три точки играют ту же роль, что и Банк, Чаринг-Кросс и Пиккадилли в Лондоне.

Что и говорить, дама по имени Ливерпуль обладает отменной фигурой!