В лучах апрельского солнца она выглядела особенно тучной и процветающей. Сады настоятеля утопали в цвету, над персиковыми деревьями летали грачи. Временами они сбивались в стаи и тогда своими крыльями закрывали едва ли не пол-акра земли.

С одной стороны передо мной открывалась великолепная панорама на Йоркские крыши. Море красной черепицы с торчащими вверх трубами. Над каждой трубой вьется дымок. Абсолютно средневековая картинка! Общее расположение улиц тоже наводило на мысль о Средних веках. Хотя, наверное, и при римлянах Йорк выглядел так же — беспорядочное скопление домов под красной черепицей. В ту пору это был великий город — римская столица под названием Эборак. Я припомнил, что двое из римских цезарей умерли в Йорке. И что Константин Великий именно здесь был провозглашен императором. Если б эти поля умели говорить, они поведали бы нам о событиях почти двухтысячелетней давности — как маршировали легионы, выкликая имя нового цезаря, властелина Римского мира.

Я долго стоял, разглядывая зеленую долину и собиравшиеся в ее дальнем конце облака.

Я встречаю необычного секретаря городского совета, принимаю грязевую ванну в Харрогите, слушаю рассказ жителя Нэйрсборо о матушке Шиптон, а затем попадаю в Рипон и наслаждаюсь звуками саксонского горна на рыночной площади.

В Йоркшире множество маленьких старинных городков, которые живут, словно погруженные в непреходящую полуденную дрему, и дожидаются своей Джейн Остин.

Очки местного викария ярко поблескивают на солнце, когда он — чинный и серьезный — катит мимо на велосипеде. Церковные колокола добросовестно отмеряют каждую четверть часа — будто это имеет какое-то значение! И фермеры… Они собираются кучками на импровизированном овечьем рынке, стоят, живописно облокотившись на загородки, обсуждают выставленный товар. Или же, тяжело ступая по мощеной мостовой, неспешно шагают в пивную «Гнедая кобыла».

Сквозь матовые стекла заведения нет-нет да и мелькнет огненно-рыжая головка местной барменши. Вот она подошла к окну и приветственно помахала симпатичному прохожему, клерку акционерной компании. У здешнего полицейского немного работы. Всегда есть время остановиться поболтать с кем-нибудь из местных жителей. Сейчас он как раз обсуждает текущие дела с одним из старейших обитателей городка.

Что касается этого почтенного старца, то он большую часть дня проводит на углу пивной: стоит себе, опершись на суковатую палку, и внимательно разглядывает прохожих с целью вовремя выявить приезжего чужака и проводить его неодобрительным взглядом. А ну, как тот стащит здание ратуши или крест на базарной площади! Изредка проедет на велосипеде строгая и важная матрона, которая никогда в жизни не демонстрировала (и не продемонстрирует!) окружающему миру свои коленки.

Иногда по главной улице проходит стадо коров с маленьким пастушком в арьергарде. Или же забредет целая отара овец — сплошная серая лавина — покорная, меланхоличная, она медленно движется, цокая копытцами по булыжной мостовой и оглашая округу мемеканьем. Рядом всегда трусит маленькая энергичная колли, которая зорко следит за порядком.

Огромные мятные конфеты пылятся в стеклянных банках на витрине кондитерской лавки. В глазах начальницы почтового отделения застыла мудрость прошедших веков. Местный шорник выглядит так, будто на заднем дворе у него стоит собственный кадиллак; а оружейных дел мастера можно принять за майора.

На всем лежит печать векового покоя и скуки. Так и хочется из чистого озорства нарушить это безмятежное спокойствие! Например, зайти на почту и отправить телеграмму-«молнию» в Букингемский дворец. А затем выйти и опрометью броситься на окраину городка. Бьюсь об заклад: вы добежите как раз вовремя, чтобы услышать сенсационные новости о своем поступке. Что, тайна почтовых отправлений? Но человеческая натура сильнее правил Почтового ведомства. К тому же здесь такая тоска… Любое отступление от правил становится событием.

Вот на главной улице показалась изящная гнедая кобыла с белой звездой во лбу. На спине у нее сидит маленький грум в коротких серых сапожках. Лошадка легко выступает на тонких ногах, помахивая пышным хвостом, который водопадом струится на ветру. Время от времени она вскидывает породистую узкую морду, и тогда раздается едва слышное позвякивание уздечки. Жизнь в городке ненадолго замирает — все оставляют свои дела и следят за этой живописной парочкой.

Я поинтересовался, где можно найти секретаря городского совета, и бдительный старик тут же отправил меня к стоявшему возле церкви особнячку в георгианском стиле. На нем белыми буквами по черному стеклу красовалась надпись: «Мистер Э. Б. Бланк, адвокат, уполномоченный нотариус».

На первом этаже я застал молодого человека с торчащими во все стороны рыжими вихрами. Сидя на высоком табурете, он что-то старательно писал в толстенном гроссбухе.

— Вам наверх! — пробормотал он и ткнул пальцем в потолок, обнажив при этом пять дюймов костлявого запястья.

Я стал подниматься по скрипучей лестнице и на верхней площадке уткнулся в полуоткрытую дверь.

— Войдите! — послышался низкий, глубокий голос.

Я заглянул внутрь и увидел возле окна заваленный бумагами стол с наклонной столешницей. За ним сидел пожилой мужчина в черной ермолке и что-то читал. На носу у него поблескивали очки в металлической оправе. Я деликатно кашлянул, но мужчина не счел нужным оторваться от своего занятия. Ну, что ж, придется подождать. От нечего делать я принялся оглядываться по сторонам. На каминной доске стоял термос, рядом с ним — коробка для сандвичей и аккуратно сложенная салфетка.

Окно комнаты выходило на церковное кладбище. Вокруг серой башни летали грачи. Из дома напротив вышел человек с черным чемоданчиком, по виду врач. Я стал думать, что там приключилось: кто-то покинул бренную землю или, напротив, только прибыл в наш мир? Могильные холмики густо поросли нарциссами, однако многие из них уже отцвели либо были сорваны. Внезапно я наткнулся на внимательный и слегка насмешливый взгляд хозяина кабинета.

— Итак, что вам угодно? — спросил он, почесывая свою ермолку кончиком ножа для разрезания бумаг.

— Простите, сэр, вы секретарь городского совета? — поинтересовался я.

— Строго говоря, не совсем, — ответил мужчина. — Но фактически я исполняю эти обременительные обязанности в данном окружном совете. Чем могу служить?

Однако изложить свою просьбу я не успел, ибо мужчина резко развернулся в кресле и обратился ко мне с самым серьезным видом:

— Скажите, вы видели когда-нибудь молитвенник Эдуарда VI?

Я признался, что нет, и он тут же вручил мне означенный экземпляр. Мои слабые попытки получить интересовавшую информацию относительно городского округа остались незамеченными. Где уж им было конкурировать с библиографическим ражем, охватившим моего собеседника!

— Недавно я по случаю приобрел первое издание «Религии врача» Брауна, — сообщил он мне с самодовольным видом. — И знаете, за сколько? Ну же, сэр, попробуйте угадать!

— За фунт?

На лице у него появилось выражение триумфа, которое, наверное, даже Цезарь не часто мог себе позволить. Старик со всего размаха шмякнул ножом по столешнице и выкрикнул:

— За пять шиллингов!

В этот миг зазвонил телефон на столе, но старик не обратил на него ни малейшего внимания.

— А однажды я чуть было не купил старопечатного Чосера… — похвастался он.

И перекрывая телефонную трель, завершил фразу:

— …но он, к сожалению, оказался в плохом состоянии!

Телефон продолжал трезвонить, издавая резкие, требовательные звуки.

По лицу старика пробежала тень раздражения, и он, не слова не говоря, снял аппарат со стола и поставил на пол, себе под ноги. Я обратил внимание, что там уже лежала большая часть гроссбухов. Тут телефон наконец замолчал, и мужчина водворил его на место.

Он продолжал увлеченно говорить, а я внимательно слушал. Мне доставляло огромное удовольствие видеть, что у нас в провинциальной Англии еще не перевелись такие колоритные персонажи, словно списанные со станиц диккенсовских романов. Слушая, как он разглагольствует о своих разногласиях с городским советом Уитби, я размышлял: интересно, а если бы я пришел к нему с сообщением, что город горит, сменил бы он пластинку или продолжал бы вещать в том же духе? Скорее всего, последнее. Этот человек обладал весьма строгими моральными критериями, и такая мелочь, как пожар, вряд ли заставила бы его поступиться принципами. Он определенно мне нравился! Старик говорил о папе Григории I так, будто тот был его кузеном и не далее, как на прошлой неделе заглядывал в гости.