— Что такое? Вспомнил, что тебя жена бросила?

Полицейский доложил, что происходит.

— Ну и что теперь делать?

Такого, разумеется, никто не ожидал. Решение должен был принять старший офицер Денуа.

Он взъерошил рукой седеющий ежик волос.

— Ну что, парни, сидеть в машине вас не достало?

Кого не достанет жара, еда сухим пайком и необходимость отливать в пустые бутылки из-под колы?

— Тогда какого хрена? Давайте-ка зададим им жару!

Гонщик видел, как полицейские выпрыгнули из задних дверей фургона и стремительно атаковали «Чеки». Зная, что их внимание сосредоточено на задании, он вырулил из-за мусорного бака, молнией выскользнул из машины, не заглушая мотора, проколол им шины и на полной скорости подлетел к конторе.

Внутри шла перестрелка. Двое парней выбежали и рухнули на заднее сиденье. Гонщик выжал сцепление и вдавил педаль газа. Один из двоих оказался смертельно ранен.

Среди них не было «просто Гусмана».

— Ты брал здесь свинину с юккой?

— Раз двадцать! Отличная жилетка. Новье?

— Нынче все такие юмористы.

Даже в столь ранний час «У Густава» яблоку было негде упасть. Мэнни искоса глянул на Ансельмо, который поставил перед ним кружку пива.

— Грациас.

— Как поживают великие писатели?

— Целыми днями сидим на заднице и медленно приближаем мировую катастрофу. Сценарий летит в пропасть, тачка — следом, и все начинается сначала. — Мэнни двумя глотками осушил кружку пива. — Хватит этого дерьма, давай-ка отведаем стоящего напитка. — Он вытащил из рюкзака бутылку. — Кое-что новенькое из Аргентины.

Появился Ансельмо с бокалами для вина. Мэнни наполнил бокалы.

Пригубили.

— Я прав?.. О да. Я прав. — Держась за бокал, словно за спасательный круг, Мэнни огляделся. — Ты когда-нибудь предполагал, что твоя жизнь примет такой оборот? Не то чтобы я чертовски много знал о твоей жизни…

— Да я об этом не думал, — пожал плечами Гонщик.

Мэнни поднял бокал так, что тот оказался вровень с его глазами, и принялся смотреть на мир сквозь вино.

— Я собирался стать очередным писателем с большой буквы. Причем у меня не было на этот счет ни тени сомнений. Напечатал целую кучу рассказов в литературных журнальчиках. А потом вышел мой первый роман. Знаешь, что он сделал? Подтвердил теорию плоской Земли — канул в бездне. Второй роман даже не сумел пискнуть, перед тем как последовал за первым. Полная тишина. Ни звука. А какова твоя история?

— По большей части перебивался с понедельника до пятницы. Мечтал свалить подальше от дома и свалил.

— Каков масштаб!

— Обыкновенная жизнь.

— Ненавижу обыкновенную жизнь!

— На тебя не угодишь.

— Позвольте, сэр, с вами не согласиться. Если отмести нашу политическую систему, последние полдюжины президентов, голливудскую киноиндустрию, нью-йоркский издательский мир, все до одного фильмы последнего десятилетия, не считая братьев Коэн, ^{17} газеты, телевизор, американские автомобили, музыкальный мусор, медийные разводки…

— Целый каталог!

— И не обращать на это внимание, я многим искренне восхищаюсь. К примеру, вот этой бутылкой вина. Погодой в Лос-Анджелесе или едой, которую нам сейчас принесут.

Он вновь наполнил бокалы.

— Заказов много?

— В общем, есть.

— Хорошо. Тогда твое дело не совсем пропащее. В отличие от большинства современных родителей, по крайней мере, твоя работа способна тебя обеспечить.

— Не всем так везет в нашем богоспасаемом бизнесе.

По обыкновению, принесенный ужин оправдал ожидания. Потом друзья переместились в близлежащий бар, где Гонщик выпил пива, а Мэнни — бренди. Зашел какой-то старик, который почти не говорил по-английски; уселся и принялся играть на видавшем виды аккордеоне танго и военные песни; благожелатели ставили ему выпивку и бросали банкноты в чехол из-под инструмента, а по щекам старика катились слезы.

К девяти вечера речь Мэнни сделалась сбивчивой.

— Ну вот и конец гулянке. А ведь раньше я мог бузить так ночи напролет.

— Отвезти тебя домой?

— Конечно.

— И еще такое дело, — сказал Мэнни, когда они свернули на улицу, где стояла его хибара. — На следующей неделе мне нужно быть в Нью-Йорке. А я не летаю.

— Не летаешь? Да ты еле передвигаешь ноги.

Наверное, выпивка подействовала и на Гонщика.

— Д-допустим, — продолжал Мэнни. — Короче, я и подумал: а может, ты меня туда отвезешь? Я заплачу.

— Вряд ли получится. У меня запланированы съемки. Но если бы и было время, денег я с тебя не взял бы ни при каком раскладе.

Выбравшись наконец из машины, Мэнни сказал:

— Просто имей меня в виду, если что, ладно?

— Ну конечно. Почему бы нет? Вздремни-ка немного, дружок.

В десятке домов от обиталища Мэнни, отразившись в зеркале заднего вида, возник полицейский патруль. Тщательно соблюдая ограничения скорости и заранее включая сигнал поворота, Гонщик въехал на стоянку «У Денни» и припарковался капотом к проезжей части.

Мимо проехала патрульная машина с одиноким полицейским за рулем. Стекло опущено, видна рука с бумажным стаканчиком кофе, слышен треск радио.

Кофе — хорошая мысль.

Может, и Гонщику стоит выпить чашечку-другую, раз уж он заехал сюда?

Изнутри доносилось блеянье смертельно раненного саксофона: музыкальные пристрастия Дока были довольно экзотическими.

— Давненько не видались, — сказал Гонщик, завидев Дока.

— А такое впечатление, будто только вчера, — отозвался Док. — Правда, мне всегда кажется, что все было только вчера. Что-то с памятью.

Так он и стоял в дверях, лишь оглянулся через плечо в направлении звука, и на какой-то миг Гонщик даже решил, что вот-вот он заорет саксофонисту: да заткнись ты!

— Теперь уже никто так не играет, — вздохнул Док. Он опустил глаза. — С тебя капает на мой дверной коврик.

— У тебя нет коврика.

— Это теперь нет. А раньше был. Очень симпатичный, с надписью «Добро пожаловать». А потом народ стал почему-то принимать это за чистую монету. — (Сдавленное перханье — смех?) — А знаешь, ты мог бы развозить донорскую кровь — ну, как развозят молоко. Люди оставляли бы у порога бутылочки и список того, что им надо. Полпинты плазмы, две пинты крови, небольшой контейнер красных телец… Мне своей крови хватает и чужая не нужна…

— Зато мне точно понадобится, если ты меня не пустишь.

Док посторонился, освобождая дверной проем. Когда они познакомились, Док жил в гараже. И теперь он жил в гараже. Правда, чего не отнять, того не отнять, — большом, светлом и уютном гараже. Полжизни Док занимался тем, что сбывал сомнительные препараты обитателям Голливуда; потом прикрыл свою лавочку и перебрался в Аризону. Купил в Холмах землю с домом, где было такое количество комнат, что сам Док не знал, что с ними делать. После вечеринок гости поднимались по лестнице, разбредались по комнатам и пропадали на несколько дней.

— Присоединишься? — спросил Док, наливая себе из кувшина емкостью в полгаллона какого-то паленого бурбона.

— Почему бы и нет?

Док протянул Гонщику высокий стакан — до того замусоленный, словно его натерли вазелином.

— За здоровье, — произнес Гонщик.

— Что-то не нравится мне твоя рука.

— Правда?

— Если хочешь, могу взглянуть.

— Но я без предварительной записи.

— Уж как-нибудь выкрою для тебя дырку в расписании. — С Дока мигом слетела напускная циничность. — Приятно снова почувствовать себя полезным.

Некоторые из инструментов, что он собрал и выложил в идеально ровный ряд, откровенно пугали.

Снимая с Гонщика куртку и разрезая ножницами пропитавшуюся кровью рубашку и посеревшую футболку, Док щурился и насвистывал совершенно неузнаваемую мелодию.

— Зрение у меня не то, что прежде. — Он потянулся, чтобы обработать рану; его рука дрожала. — Ну-ка, что здесь у нас? — Он улыбнулся. — Сразу вспоминаются все группы мышц. В свое время в колледже зачитывался «Анатомией Грея». ^{18} Таскал эту чертову книжицу с собой, как Библию.