Все тело Алекса ломило. Он долго изнурял себя гимнастическими упражнениями после ухода Гвен, как будто пытаясь наказать себя и этим искупить вину перед погибшим другом.
Алекс с трудом сел на постели, едва не застонав, а затем спустил ноги на пол. Странно, но голова у него была тяжелой, хотя он выпил накануне совсем немного.
Что-то еще было не так. Окончательно придя в себя, Алекс понял, что поезд стоит. Раздвинув занавески на окне, он увидел станцию. На здании вокзала красовалась вывеска с четкой надписью «Ницца». Алекс опешил.
О Боже! Неудивительно, что его голова налилась свинцовой тяжестью. Он проспал девять часов!
Все еще не веря своим глазам, Алекс взглянул на платформу. Нет, это не могло быть ошибкой. Поезд стоял в Ницце. Он узнал станцию. По платформе с багажом пассажиров ходили носильщики, Мимо окон прошла женщина, сердито размахивавшая сложенным зонтиком, висевшим у нее на запястье. За ней по пятам семенил мужчина. Он что-то говорил, и его слова вызывали у дамы гнев.
Дама остановилась и мужчина тоже замер, поравнявшись с ней. Он выразительным жестом прижимал руки к груди. Дама внезапно рассмеялась, сменив гнев на милость. Мужчина согнул руку в локте, и она взяла его под руку.
Судя по всему, на улице было тепло. Дама была одета в легкое шелковое голубое платье. Яркое солнце заливало металлические скамейки, выкрашенные в зеленый цвет. На них падали алые лепестки с розовых кустов, насаженных вокруг здания вокзала. День был ясным и погожим.
Однако Алекс чувствовал, что не вправе иметь хорошее настроение. Если бы Ричард был жив, он вызвал бы Алекса на дуэль за предательство. Как он смел удовлетворять свою похоть с сестрой погибшего друга?!
Сегодня ночью Алекс страшно разозлился на самого себя. Однако к утру его гнев поутих. Он устал во всем винить себя.
В дверь постучали. Вряд ли это был проводник, явившийся за чаевыми. Алекс открыл дверь. На пороге стояла, скрестив руки на груди, Гвен, его ахиллесова пята. На ней было твидовое дорожное платье. На голове красовалась смешная шляпка с широкими полями и тульей, украшенной птичками, пчелками, бабочками и другой живностью на стеблях из гуттаперчи.
Алекс протянул руку, чтобы дотронуться до одной из птичек. Гвен отпрянула от него, и шмель на ее шляпке затрясся на своем стебельке, приветственно кивая Алексу.
Алекс невольно улыбнулся. Ему показалось, будто он все еще спит и видит сон. Эта мысль не на шутку встревожила его.
– Входи, – пригласил он.
Гвен бросила взгляд на его обнаженную грудь и быстро отвела глаза в сторону.
– Проводник сказал, что не смог разбудить тебя. Но я решила, что ты уже встал и оделся. Впрочем, ничего страшного. Я подожду в коридоре.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Постой!
– В чем дело?
Алекс хотел что-то сказать, но не смог. Он и не подозревал, что гибель Ричарда так сильно повлияет на него. Гвен была не в силах облегчить его совесть. И, тем не менее, Алекс чувствовал себя сейчас намного лучше, чем ночью. Он почти не ощущал угрызений совести.
– Ни в чем, – наконец произнес он, – но только… твоя скромность кажется мне неестественной после того, что произошло сегодня ночью… после того, как моя рука побывала в твоей…
– У меня нет ни малейшего желания смотреть, как ты будешь одеваться, – резко одернула его Гвен.
– Ты боишься называть вещи своими именами? Но у них много названий. Выбирай на свой вкус. Ты же хотела быть дерзкой. Если хочешь, мы можем называть твою норку курочкой, а мой член – петушком.
– Я вижу, что ты еще не умывался. В первую очередь тебе следует вымыть рот с мылом.
Алекс засмеялся:
– Ты в дурном настроении? Это из-за того, что я тебя не трахнул ночью?
Вообще-то за воздержание Алексу полагалась награда. Более соблазнительной картины, чем извивавшаяся под ним от страсти Гвен, он в жизни своей не видел.
Правда, если он все же решится вступить с ней в половую связь, его ждут более соблазнительные зрелища.
Гвен покраснела.
– Я не знаю этого слова, поэтому мне нечего ответить тебе, – заявила она.
– Но, судя по твоему румянцу, ты догадываешься о его значении. Давай, входи в купе! Или ты за ночь передумала быть дерзкой и теперь дрожишь за свою добродетель?
Гвен фыркнула и с гордым видом вошла в купе. Правда, в тесном помещении было не до драматических сцен.
Повернувшись, Гвен пронзила Алекса сердитым взглядом.
– Ты просто несносен!
В ответ он улыбнулся. Если бы Алекс был художником, он, пожалуй, изобразил бы Гвен вот так – на фоне вагонного окна с зелеными бархатными шторками, обшитыми золотистой бахромой. «Сердитая молодая дама, решившаяся встать на путь порока» – так официально называлась бы картина. А неофициально он назвал бы ее так: «Несчастье, которого я избежал бы, если бы не изменил свой маршрут у Гибралтара».
Но первое название было безвкусным, второе – бесчестным. Если бы Алекс продолжил свой путь в Южную Америку, то, наверное, действительно избежал бы многих неприятностей. Ну и что из того? Гвен была такой забавной. Она отважно вышла за пределы своего тесного ограниченного мирка, решив кардинально изменить свою жизнь. Родители и Ричард желали ей только добра, но Гвен была недовольна предначертанной ей судьбой. Мертвые не должны контролировать жизнь живых.
Волосы Гвен блестели в солнечных лучах, проникавших в окно купе, переливались каштаново-золотисто-рыжими тонами. Они казались Алексу настоящим чудом, не менее ценным, чем некоторые сокровища национальной культуры. Такие, например, как коллекция античных скульптур из Парфенона, привезенная и проданная в Британский музей лордом Элджином, или архитектурные шедевры. Этой ночью Алекс постоянно прикасался к ее волосам, и это доставляло ему неизъяснимое удовольствие.
– Такой оттенок сравнивают с цветом имбиря, но, мне кажется, эго несправедливо, – вырвалось у Алекса.
– Прости, что ты сказал?
– Впрочем, ты бываешь такой же пряной, как имбирь, – продолжал он. – Тебе это нравится, да?
Гвен приоткрыла рот от изумления. Вчера на ее губы была густо нанесена помада, однако их не требовалось красить. Губы Гвен имели природный нежно-розовый оттенок. Алексу нравилось наблюдать, как она ест редиску. Синеватый свет газовых светильников придавал редиске рыжую окраску, сходную с цветом волос Гвен.
– Ты флиртуешь со мной? – спросила она.
Алекс на минуту задумался.
– Да, – ответил он, поразмыслив, – флиртую.
Гвен понравился его ответ. Алекс флиртовал с ней, как мог бы флиртовать с любой привлекательной женщиной. Он флиртовал с ней, словно никогда не дружил с её погибшим братом, словно Гвен никогда не убегала из лицемерного мира, ограниченного строгими правилами и законами. Алекс не любил иметь дело со светскими барышнями.
На лице Гвен появилось странное выражение. Алекс не знал, как истолковать его, и это интриговало. Раньше Гвен казалась ему простой и ясной.
– Тебя это беспокоит? – спросил он.
Гвен закатила глаза:
– Вовсе нет! Но ты должен, наконец, определиться, Алекс. Ты переменчив, как капризная девица.
У Алекса отвисла челюсть. Но через секунду он уже разразился громким смехом. Гвен была права.
Она смотрела на него прищурившись, а Алекс продолжал смеяться. Он долго не унимался. Наконец это надоело Гвен, и она направилась к двери.
– Одевайся, дуралей! – бросила она через плечо и выплыла в коридор.
Дорога в Кот-Блэ пролегала по побережью. С одной стороны простирались аквамариновые морские просторы, сверкавшие под дивным голубым небом, а с другой – тянулись пологие холмы, поросшие рощами олив и пальмами. Местный климат и растительность способствовали созданию удивительных пейзажей в этом уголке мира. Гвен не была разочарована открывшимися ее взору видами и тогда, когда экипаж свернул на усыпанную гравием дорожку, ведущую во владения мистера Баррингтона, поместье Кот-Блэ.
Экипаж остановился у парадного входа в довольно скромный двухэтажный дом, построенный из розового известняка. Лианы пурпурной бугенвиллеи вились по главному фасаду, разделяясь на две части, как расчесанные на пробор волосы. Зеленые ставни были распахнуты настежь, впуская в помещения теплый воздух. Дом окружали сады. Буйная растительность тянулась вплоть до горизонта, у которого высились прибрежные скалы. За домом на холме виднелась цветущая апельсиновая роща. Цветки перемежались со зрелыми фруктами, от которых ломились ветви.
