«Пан или пропал», – подумал Алекс, глядя на Гвен. Всем начинающим уготован этот тернистый путь.
Гвен глубоко вздохнула, ее грудь высоко поднялась и опустилась. Без сомнения, она сильно волновалась. Ее взгляд упал на Алекса, и на устах появилась улыбка. Выражение лица Гвен показалось ему новым и незнакомым. Он никогда не видел ее такой прежде. Возможно, все дело было в тусклом неверном освещении и сигаретном дыме, поднимавшемся к потолку и застилавшем взор.
Алекс поднял бокал в ее честь, и улыбка Гвен стала озорной. Она перевела взгляд на Баррингтона. Тот отвесил ей глубокий поклон, описав рукой в воздухе причудливую дугу. «Любитель богемы! – насмешливо подумал Алекс. – Как бы не так! Этот парень ведет себя как пережиток эпохи Регентства. – Вздохнув, Алекс залпом выпил бренди. – Что я делаю здесь? Почему я не в Лиме?»
Пианист ударил по клавишам, и зазвучала музыка Бизе. Это была «Хабанера» из оперы «Кармен». Алекс поморщился, сочтя подобный выбор неудачным. Алекс сомневался, что Гвен вытянет эту арию. Когда после проигрыша она вступила и запела, Алекс замер, затаив дыхание.
С первых нот он понял, что многие из окружения Гвен не догадывались о ее вокальных способностях. Ее голос не подходил для камерного исполнения. Он был слишком сильным, насыщенным.
Постепенно в тесном зале воцарилась тишина.
Гвен пела по-французски, и слова арии можно было бы перевести примерно так: «Когда ж я полюблю вас? О Боже, я не знаю! Быть может, никогда, быть может, завтра… но уж точно не сейчас!»
Алекса вдруг охватила паника. Он испугался, как мальчишка. Ему хотелось встать и уйти отсюда или хотя бы заткнуть уши.
Из глубины зала раздался чей-то восторженный крик. Гвен помахала в ответ со сцены, и это вызвало целую волну восхищенных оваций. На сцене Гвен вела себя непринужденно и даже вызывающе. Алекс обомлел, когда она начала размахивать и вертеть подолом юбки, обнажая лодыжки.
– Любовь – вольная птичка, которую никто не сможет приручить, – пела Гвен. – Зови не зови, она упорхнет от тебя, если отвергнет…
Она закружилась на месте, и подол ее юбки взметнулся еще выше. На ногах у нее были белые шелковые чулки с вышитыми на них узорами из алых цветов. Икры Гвен казались такими же упругими и стройными, как у танцовщиц, исполняющих канкан.
Алекс подумал о том, что ему не следовало знать это… Ему не следовало знать, какие у нее ножки и как звучит ее голос. Алекс растворялся в этом голосе, его звуки обнимали Алекса, душили, ласкали. Каким образом Гвен удавалось так долго скрывать свои таланты?
Нет, Гвен далеко не была наивной и неопытной. Она много страдала, много испытала в своей жизни. Алекс пытался не думать об этом. Гвен постоянно улыбалась, но эти улыбки свидетельствовали не о поверхностности ее натуры или о ее неопытности. Добрый, веселый нрав был признаком непоколебимой силы несгибаемого характера.
– О Боже, – пробормотал восхищенный Баррингтон, – где вы раскопали эту девушку, де Грей? У нее чудный голос, но он создан не для мюзик-холла.
Алекс глубоко вздохнул. Мюзик-холл мог стать неплохим началом. Впрочем, Баррингтон прав. Низкий грудной голос Гвен, способный трансформировать оперную арию в эротическую фантазию любого мужчины, требовал более изысканной обстановки. Например, обстановки гарема. Или любовного ложа.
Гвен тем временем продолжала двигаться на сцене, подражая исполнительницам фламенко.
– Любовь – дитя свободы, – пела Гвен, – она не признает законов…
Алекс вспомнил рассказ Ричарда о том, что их мать недолгое время была актрисой. Это многое объясняло в поведении и характере Гвен. Алекс вдруг взглянул на нее другими глазами. То, что она делала на сцене, нельзя было назвать простым развлечением. Она открывала людям тайные уголки своего существа, которые долгое время прятала от всех.
Это открытие поразило Алекса в самое сердце, словно острый клинок.
Прежняя Гвен, сдержанная, управляемая, конечно, больше нравилась ему. Хотя Алекс давно подозревал, что в ней таятся какие-то неведомые силы.
Нервно кашлянув, Алекс стал массировать свое запястье, в котором бешено колотился пульс.
Пианист заиграл проигрыш. В этом месте в опере должен был вступать хор. Гвен стала жестами подбадривать публику, призывая ее петь. Один за другим завсегдатаи кафе подхватили мотив. Многие знали слова. В глазах Гвен зажглись озорные искорки.
Алекс невольно улыбнулся. Их взгляды встретились, и, обнаружив в глазах Гвен свое отражение, Алекс на мгновение потерял ориентацию в пространстве. Так бывает, когда взглянешь ненароком на улицу сквозь оконное стекло и на мгновение растеряешься, не понимая, что именно ты сейчас видишь – отражение в нем или вид за окном.
Алекс заставил себя отвести взгляд в сторону, хотя ему хотелось смотреть только на Гвен. Тем не менее, Алекс стал разглядывать окружающих, наблюдая, как они раскрывают рты в унисон и поют по просьбе Гвен. Внезапно его осенило, он понял смысл всего происходящего, вслушавшись в слова.
Алекс засмеялся. Гвен неспроста заставила клиентов кафе запеть хором.
– Пусть ты меня не любишь, но я тебя люблю, – старательно выводили по-французски подвыпившие мужчины, послушные призывным жестам Гвен. – Берегись любви моей!
Эти слова были квинтэссенцией теории любви, которую проповедовала Гвен.
Набрав воздуха в легкие, она опять запела. Ее чистый голос лился легко, без усилий.
– Ты думал, будто птичка уже у тебя в руке, но она расправила крылышки и улетела, – выводила Гвен. – Если ждешь любви, никогда не обретешь ее, перестань ждать – и она нагрянет.
«Мансанто, – вдруг вспомнил Алекс. – Что затевает Мансанто в Перу? Удалось ли ему перехватить контракты на морские перевозки? Впрочем, черт с ними».
Алекс едва не выронил стакан из рук, когда публика разразилась неистовыми аплодисментами.
– О, это было великолепно! – силясь перекричать поднявшийся шум, произнес Баррингтон.
Алекс не нашел в себе сил ответить ему. Музыка отзвучала. Гвен раскланивалась с лучезарной улыбкой. Ее лицо сияло ярче, чем свет газовых ламп, горевших у нее за спиной. Она взяла бокал с вином и пригубила его. Алекс вдруг ощутил страшную усталость. У него было такое чувство, как будто он только что пробежал двенадцать миль. Он был в полном изнеможении, во рту у него пересохло, в ушах шумела кровь. При этом он находился в приподнятом настроении.
«Идиот! – отругал он сам себя. – Разве может быть приподнятое настроение у того, кто проиграл? Но в чем именно я проиграл?»
Досадуя на себя, он поставил стакан на стол. Алекс не хотел больше пить сегодня.
– Вы оба непременно должны приехать в Кот-Блэ, – сказал Баррингтон. – Это небольшое поместье на Ривьере, которое я приобрел не так давно.
– Может быть, и приедем, – с рассеянным видом ответил Алекс.
Гвен стала спускаться со сцены, и к ней навстречу устремилось несколько юношей, судя по виду, молодых поэтов.
Ничего удивительного. Даже Алекс вынужден был признать, что в восторге от Гвен. Она обладала незаурядным дарованием. В общем и целом Гвен, как и молодыми артистками, которым Алекс оказывал финансовую поддержку, двигало желание реализовать свою мечту о другой, лучшей жизни. Но только точкой приложения сил была она сама.
И именно этим она вызвала у Алекса живой интерес.
– Я настаиваю на том, чтобы вы приехали ко мне, – сказал Баррингтон. – В этот уик-энд я устраиваю небольшой праздник в своем поместье. Думаю, вам понравятся мои гости и развлечения.
Алекс пробурчал что-то нечленораздельное. Все его внимание было сосредоточено на Гвен. Он решил не подходить к ней. Если ей понадобится его помощь, она позовет его взглядом.
– Простите, Баррингтон, – промолвил он, – но я не ищу новых знакомств среди соотечественников. Не для того я приехал во Францию. Британцы мне дома надоели.
– О, как я вас понимаю! Небольшое общество, которое соберется у меня в поместье, состоит из итальянцев и нескольких парижских художников. Это тесный избранный круг.
