— Но с этим полный порядок, Форрест, — говорит мистер Макгивер. — Все равно моей первой любовью было море. На самом деле я никогда не хотел стать администратором или магнатом. И черт побери, сейчас я занимаюсь именно тем, чем всегда мечтал.

Когда я спросил его, чем, он рассказал.

— Я капитан корабля, — гордо признался мистер Макгивер. — Купил себе здоровенный кораблище, который прямо сейчас в бухте стоит. Хочешь посмотреть?

— Ну, вообще-то мне скоро на метеостанцию возвращаться. Это много времени не займет?

— Нет-нет, мой мальчик, никакого времени. Мы туда и обратно.

Никогда в своей жизни мистер Макгивер так не ошибался, как в тот раз.

Мы подошли к его судну на стапеле. Сперва я решил, что стапель и есть сам корабль, но когда мы туда добрались, я глазам своим не поверил. Корабль такой огромный, что издали он как горный кряж смотрится! Он примерно полмили в длину и двадцать этажей в вышину.

Называется судно «Эксон-Вальдес».

— Забирайся на борт! — орет мистер Макгивер.

Там холодно, как в жопе у шахтера, но мы поднимаемся по трапу и заходим на капитанский мостик корабля. Мистер Макгивер достает большую бутылку виски и предлагает мне выпить, но мне надо возвращаться на метеостанцию, и я отказываюсь. Тогда он сам начинает хлестать виски, без никакой воды, просто наливает в стакан, и мы какое-то время вспоминаем старые времена.

— Знаешь, Форрест, я бы большие деньги отдал, чтобы одну вещь увидеть, — говорит мистер Макгивер. — Если бы они у меня, понятное дело, были.

— Что?

— Выражения на рожах того начальства, когда свиное говно рвануло.

— Да, сэр, — говорю. — Картинка была что надо.

— А кстати, — говорит мистер Макгивер, — что сталось с той свиньей, которую я отдал малышу Форресту — как там ее звали?

— Ванда.

— Ага, чудесная была свинья. Умнейшая.

— Она сейчас в Национальном зоопарке Вашингтона.

— Правда? И что она там делает?

— В клетке сидит. Ее там показывают.

— Черт, будь я проклят, — говорит мистер Макгивер. — Монумент всей нашей глупости.

Очень скоро становится ясно, что мистер Макгивер опять пьян. Да так, что его вовсю шатает. В какой-то момент его заносит к панели управления судном, и он принимается врубать там переключатели, тянуть рычаги и тыкать кнопки. Внезапно «Эксон-Вальдес» начинает трястись и дрожать. Невесть как мистер Макгивер включил мотор.

— Хочешь немного прогуляться? — спрашивает он.

— Нет-нет, спасибо, — говорю. — Я должен вернуться назад на метеостанцию. Моя вахта примерно через час.

— Чепуха! — заявляет мистер Макгивер. — Это займет всего несколько минут. Мы просто немного по проливу прогуляемся.

К этому времени он уже, отчаянно кренясь, пытается врубить «Эксон-Вальде» на полный ход. Наконец мистеру Макгиверу удается ухватиться за штурвал, но когда он начинает его вращать, то обрушивается прямо на палубу. Там он начинает нести околесицу.

— Ух ты, черт! — орет мистер Макгивер. — По-моему, я шкота на четыре к ветру! Эй, братва, мы в сорока лигах от Портобелло! Выкатить пушки! В тебе есть что-то от животного, юный Джим… Долговязый Джон Сильвер меня зовут… а тебя как?..

И всякое такое дерьмо. В общем, я поднимаю старину мистера Макгивера с палубы, и как раз тут на капитанский мостик приходит матрос. Должно быть, он услышал шум.

— По-моему, мистер Макгивер малость перебрал, — говорю я ему. — Пожалуй, нам стоит отвести его в каюту.

— Угу, — отвечает матрос. — Хотя я его и куда пьянее видывал.

— Вот тебе «черная метка», приятель! — орет мистер Макгивер. — Старый слепой Пью знает, что к чему. Поднять «Веселый Роджер»! Вы у меня все по доске за борт пойдете!

Мы с матросом доволокли мистера Макгивера до его койки и там его уложили.

— Я вас всех под килем протащу, — было последнее, что сказал мистер Макгивер.

— Скажите, — спрашивает матрос, — а вы не знаете, зачем мистер Макгивер моторы врубил?

— Не-а. Я вообще ничего не знаю. Я тут на метеостанции служу.

— Вот те раз! — говорит матрос. — А я подумал, вы лоцман из бара.

— Не-е, я не лоцман. Я рядовой первого класса.

— Боже милостивый! — говорит матрос. — Ведь у нас десять миллионов галлонов сырой нефти на борту. — И он бежит к двери.

Стало ясно, что для мистера Макгивера я уже сделать ничего не могу, учитывая, что он спит. Если, понятное дело, так это называть. А потому я вернулся обратно на капитанский мостик. Никого там нет, а корабль, похоже, вовсю плывет, буи и всякая такая ерунда на полном ходу мимо нас проносятся. Я не знал, что мне еще делать, а потому ухватился за штурвал и попытался вести нас хотя бы по прямой линии. Мы ушли не особо далеко, как вдруг раздается офигенный глухой удар. Я прикидываю, что это хорошо, раз «Эксон-Вальдес» наконец-то остановился. Выясняется, однако, что все совсем не так.

Внезапно создается такое впечатление, как будто добрая сотня людей начинает носиться по капитанскому мостику. Все орут, верещат и раздают приказы, а некоторые даже показывают друг другу средний палец. Довольно скоро несколько чуваков из береговой охраны прибывают на борт, жалуясь, что мы только что сбросили десять миллионов галлонов сырой нефти в пролив принца Уильяма. Птицы, тюлени, рыбы, полярные медведи, киты и эскимосы — все это будет уничтожено из-за того, что мы теперь вытворили. И за все это будет дьявольская расплата.

— Кто тут главный? — спрашивает офицер береговой охраны.

— Он! — хором орут все на капитанском мостике и указывают пальцами на меня.

В этот самый момент я понимаю, что снова в тюряге окажусь.

«МАНЬЯК-ВОЕННОСЛУЖАЩИЙ ЗА ШТУРВАЛОМ ТЕРПЯЩЕГО БЕДСТВИЕ КОРАБЛЯ», гласит один из заголовков. «ОФИЦИАЛЬНО ПРИЗНАННЫЙ ИДИОТ ВЕДЕТ РАЗЛИВАЮЩЕЕ НЕФТЬ СУДНО», гласит другой. «КАТАКЛИЗМ, ВЫЗВАННЫЙ ОПАСНЫМ ДУРАКОМ» — вот типичный образчик того говна, которое мне приходится выносить.

Понятное дело, из Вашингтона прислали трехзвездного генерала, чтобы разобраться со мной и моими проблемами. Это в своем роде удача, потому как армия никаким боком не хочет ввязываться в это дело и быть обвиненной в крушении «Эксон-Вальдеса». Лучшее, что они могут сделать, это убрать меня оттуда — и поскорее.

— Вот что, Гамп, — говорит генерал. — Будь на то моя воля, я бы вас за это к стенке поставил. Но поскольку это не так, я намерен сделать вторую вещь, которая кажется мне наилучшей. А это означает перевод вашей большой жопы как можно дальше отсюда. Если точнее, то в город Берлин, что в Германии. Если нам повезет, никто не сможет вас там найти, и всю вину за эту катастрофу придется повесить на старину капитана Макгивера. Вы меня понимаете?

— Так точно, сэр, — отвечаю. — Но как меня туда доставят?

— Самолет, Гамп, уже на взлетной полосе. Моторы работают. У вас всего пять минут.

Отправка в Германию оказалась еще далеко не всем. Это если считать, что туда меня в наручниках и кандалах доставили четыре сотрудника военной полиции. Они всю дорогу не переставали мне напоминать, что, если я выкину какой-нибудь номер, им дан приказ колошматить меня по башке дубинками.

Кто-то в высших эшелонах командования, надо думать, дал приказ, чтобы мне поручили самую грязную работу во всей армии, и этот приказ был скрупулезнейшим образом выполнен. Меня направили в танковую часть, где моей обязанностью стало счищать всю грязь с гусениц танков — и вот что я вам скажу: той зимой на гусеницах танков в Германии была чертова уйма грязи.

Еще, судя по всему, разнесся слух, что я Иона или типа того — в общем, человек, приносящий несчастье. Из-за этого никто не хотел со мной разговаривать, не считая сержантов, которые только и делали, что на меня орали. Дни там холодные и влажные, а ночи тоскливые, и я еще никогда не чувствовал себя так одиноко. Я написал несколько писем малышу Форресту, но его ответы были какие-то короткие, и мне показалось, что он вроде как меня забывает. Порой по ночам я пытался увидеть во сне Дженни, но без толку. Может статься, она меня тоже забыла.