— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Я надеялся, что он поведет себя, как виновный, и разоблачит себя. Но он был хорошим актером.

— В самом деле? — спросил я.

— Вы сошли с ума. Ненавижу это говорить, но забрать ребенка из такого… окружения следует как можно скорее.

— Вы будете носить робу, ботинки без шнурков и проведете все время, оглядываясь через плечо и ожидая очередного нападения.

Тяжелый вздох.

— Я сделал все, что мог, чтобы облегчить ваше положение, — сказал Морленд. — Дал вам время, хотя не обязан был это делать. Я предложил помочь вам и вашей жене с другим усыновлением, но вы отвергли это предложение. Все, что я слышу от вас, — это угрозы и параноидальная демагогия. Вы обвиняете моего сына в убийстве, а меня в том, что я даже не могу произнести вслух. Я надеялся, что эту болезненную процедуру можно осуществить сдержанно, хотя бы ради ребенка, но вижу, что это невозможно.

Он почти убедил меня!

— Я сделаю это трудным для вас, — повторил я.

— О, ради бога…

Я швырнул трубку и увидел в дверях Мелиссу с Энджелиной на руках.

— Это был он? — спросила она.

— Да.

— Что он хотел?

— Убедиться, что мы готовы.

— Как любезно с его стороны, — горько усмехнулась Мелисса и закрыла глаза. Я встал на случай, если понадобится успокоить ее. Энджелина потянулась ко мне с криком «Па!».

Я не мог съесть даже тост и пил одну чашку кофе за другой. С чашкой в руке я бродил по комнатам нашего дома, как будто видел их в первый раз. Белый зимний свет просачивался сквозь портьеры, более бесстрастный, чем летний. Снаружи, очевидно, было холодно, так как обогреватель щелкал, регулярно подавая теплый воздух. Я тщетно пытался вспомнить, когда я последний раз проверял нашу печь в полуподвале.

Сэндерс и Моралес были на обычных местах. Выхлопы работающих моторов их машин растворялись в воздухе.

Я не говорил Мелиссе о своих подозрениях, касающихся судьи Морленда, и беседе с детективом Торклесоном, рассчитывая, что он позвонит и подтвердит связь судьи с сетью.

Мелисса решила, что в доме чего-то не хватает, и решила испечь хлеб. Вскоре аппетитный запах наполнил дом.

В комнате Энджелины стояло в углу несколько коробок с надписями: «Зимняя одежда», «Летняя одежда», «Игрушки и подарки».

Это происходило в действительности.

Четвертый раз за день я достал свой мобильник, набрал номер Коуди и услышал: «Номер находится вне сферы обслуживания. Пожалуйста, оставьте сообщение».

За день было несколько телефонных звонков, но только не от Торклесона и не от Коуди. Отец и мать Мелиссы звонили из разных мест, и она говорила с ними дольше, чем когда-либо. Во время разговора с отцом ее лицо покраснело, и я понял, что она сердится.

— Мы подключили адвоката, папа, — горячо сказала Мелисса. — И он сделал, что мог. — Она нахмурилась, а увидев, что я наблюдаю за ней, закатила глаза. — Здорово, папа, что ты внезапно забеспокоился и знаешь ответы на все. Но где ты был три недели назад, когда мы могли бы воспользоваться твоей мудростью?

Мои родители вскоре позвонили, раньше чем Мелисса успела остыть. Она сказала им, что ситуация не изменилась, потом передала трубку мне.

— Твоя мама слишком возбуждена, чтобы говорить с кем-то, — сказал отец.

— Понимаю.

— Очевидно, такие вещи могут случаться, когда мы передаем все дела правительству или адвокатам. Когда общество отменяет личную ответственность, возникают подобные ситуации.

Я и раньше слышал его теории, что все было гораздо лучше во времена пионеров, когда люди общались открыто и честно, а их слова поддерживались лично или же репутацией и оружием — без привлечения посредников, вроде адвокатов и политиканов.

— Папа, я не могу сидеть на крыльце с ружьем на коленях и отгонять их.

— Знаю, что не можешь, — проворчал он. — И это стыд и срам.

Я подумал о дедушкином кольте 45-го калибра в кладовой и сказал:

— Да, верно.

— Я в шутку говорил твоей матери, что мы должны прислать кого-нибудь вроде Джетера Хойта уладить дело. Это показало бы городским типам пример правосудия на фронтире.

Я с горечью улыбнулся. Фронтирное правосудие не подходило для «Сур-13».

— Жаль, что мы не можем этого сделать, — закончил отец.

Я звонил на мобильник Коуди снова и снова, с каждым разом сердясь все сильнее. То же самое было с Торклесоном, который не отзывался. Я позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что Торклесона нет и она не знает, когда он вернется. Она спросила, не может ли кто-нибудь другой помочь мне, и я ответил, что нет.

Я держался подальше от Мелиссы и Энджелины, так как не хотел, чтобы мои растущие гнев и страх действовали на них. Поднявшись наверх, я проверил заряды в кольте, а потом спустился вниз посмотреть, как работает печь.

На сей раз слова отца имели некоторый смысл. Почему я не могу сесть на крыльце с дробовиком на коленях и отгонять весь мир от моей семьи?

Я не мог оставаться дома, но не мог покинуть Мелиссу и Энджелину, поэтому надел парку и вышел наружу. Когда я подошел к Сэндерсу, он опустил окошко и протянул руку.

— Дело зашло слишком далеко, Джек.

— Почему?

— Шерифу не понравился наш обед в День благодарения. Он велел нам обоим перестать водить дружбу с вами и вашей семьей. Вы же знаете, что случится завтра.

— Что же? — сердито спросил я.

— Джек, лучше отойдите.

Я повернулся и зашагал назад к дому. По пути я достал мобильник и позвонил Коуди.

Тот же результат.

Я снова позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что положила сообщение от меня сверху на стол Торклесона.

Во время послеполуденного сна Энджелины я пошел в кухню, где Мелисса доставала свежеиспеченный хлеб и раскладывала на столе остывать. Сколько же она испекла за день? Кухню наполняли запахи дрожжей, муки и хлебных корок. Было очевидно, что Мелисса будет этим заниматься, пока не кончатся ингредиенты. Я окинул взглядом кухню и не увидел бутылки.

— Не ищи, — сказала она. — Я не пью.

— Джек, это детектив Торклесон, — сказала Мелисса, разбудив меня.

Окончательно истощенный, я задремал в кресле в гостиной, и мне понадобилась секунда, чтобы понять ее слова. Когда это произошло, мое сердце взревело, как мотор гоночного автомобиля. Я схватил телефон, побежал наверх в нашу спальню и закрыл дверь.

— Я не спал всю ночь после нашего разговора, — сказал он. — Завербовал нашу лучшую программистку и заставил ее провести со мной ночь в полуподвале с ее компьютерами. Мы просмотрели все доказательства, которые прислали Скотленд-Ярд и Интерпол…

Я попытался глотнуть, но у меня пересохло во рту.

— Джек, мы не смогли найти никакой связи между Харрисом или Коутсом и Морлендом. Их ничего не связывает.

У меня потемнело в глазах. Я ухватился за спинку кровати, чтобы удержаться на ногах.

— Вы можете продолжать поиски? — Мой голос звучал слабо. Ведь я все поставил на это. — Может быть, у Гэрретта есть тайный компьютер? Может, они знают, как маскировать свои телефонные номера и адреса электронной почты? Связь должна быть.

Торклесон вздохнул.

— Джек, я не говорю, что нет отдаленной возможности. Но электронный след между Коутсом и Харрисом очевиден. С судьей нет ничего подобного — даже старого коровьего следа, если вы меня понимаете. Есть несколько электронных адресов, которые моя программистка не могла изолировать, но ничего существенного — ничего, с чем мы могли бы обратиться к окружному прокурору.

— Должно быть, — настаивал я.

— Мы сделали все, что могли. Ваша теория интересна, но нам не за что зацепиться. Может быть, впоследствии Харрис назовет имя судьи как своего сообщника в расчете на снисхождение.

— Это будет слишком поздно.

— Знаю, — согласился Торклесон.