— Все в порядке, — говорю я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Вот чего я от нее всегда хотела. Понимания. Товарищества. Признания общей тайны.

Мы подъезжаем к аэропорту, на нас все сильнее давит страх перед расставанием. Сэм пытается отвлечься, изучая бумаги, которые Шестая взяла из кабинета его отца.

— Хотел бы я раздать их в справочном отделе какой-нибудь библиотеки.

— После Западной Вирджинии сделаем, — говорю я. — Обещаю.

Шестая подробно инструктирует нас с Сэмом, как найти карту, которая выведет нас к пещере. Остальная часть пути проходит в молчании. В паре километров от Даллеса мы заезжаем на парковку Макдоналдса.

— Есть три вещи, о которых вам надо знать.

Я вздыхаю.

— Откуда у меня такое предчувствие, что все они не очень-то хорошие?

Она не обращает на меня внимания и что-то записывает на обороте квитанции.

— Для начала, вот адрес, по которому я буду ровно через две недели в пять часов дня. Встретимся там. Если меня не будет или по каким-то причинам не будет вас, приходим туда же и в то же время через неделю. Если один из нас не приходит и через две недели, то, думаю, мы можем считать, что он вообще не придет. — Она отдает бумажку Сэму, который читает ее и прячет в карман джинсов.

— Через две недели, в пять дня, — говорю я. — Понято. Что второе?

— Берни Косару нельзя идти с вами в пещеру.

— Почему?

— Потому что это его убьет. Я не до конца сама это понимаю, но могадорцы контролируют своих чудовищ, запуская в пещеру какой-то газ, который действует только на животных. Если какое-то чудовище покидает отведенное ему место, оно падает замертво. Когда я выбралась оттуда, у самого входа в пещеру была целая куча трупов животных. Тех, что подобрались слишком близко к могадорцам.

— Супер, — говорит Сэм.

— А последнее?

— Пещера оборудована всеми мыслимыми следящими устройствами. Видеокамеры, детекторы движения, детекторы температуры тела, инфракрасные датчики. Там есть все. Ситарис спрячет тебя от всего, но когда он выдохнется, будь начеку, иначе они тебя обнаружат.

— Куда пойдем? — спрашиваю я Аделину. Теперь, с пропажей Ларца, я и себя чувствую потерянной. Пусть даже и с амулетом на шее.

— Мы пойдем на колокольню, оттуда ты телекинезом спустишь нас во двор. Потом мы побежим.

Я беру ее за руку, и мы бежим, когда в задней части нефа с ревом появляется огненный шар. Он охватывает задние скамьи и вздымается к высокому потолку. В нефе стало светлее, чем даже во время воскресной мессы. Из северного коридора уверенной поступью выходит человек в длинном пальто с длинными светлыми волосами, отрезая нам путь к выходу. У меня тут же разом слабеют все мышцы, и я вся покрываюсь гусиной кожей.

Он смотрит на нас, огонь охватывает еще несколько скамей. Его лицо медленно расплывается в глумливой ухмылке. Краем глаза я вижу, что Аделина достает что-то из-под платья, но не вижу что. Она стоит рядом со мной и смотрит в конец нефа. Потом очень мягко берет меня и отодвигает за себя.

— Потерянного времени не вернешь и ошибок не исправишь, — говорит она. — Но я все же постараюсь. Не дай им себя схватить.

Могадорец двигается на нас прямо по центральному проходу. Он гораздо больше, чем казался издалека, и поднимает длинный меч, который горит зеленым флюоресцирующим светом.

— Беги как можно дальше отсюда, — говорит Аделина, не оборачиваясь. — Будь храброй, Марина.

Шестая кладет ситарис на консоль в углубление для стакана и выскальзывает из джипа.

— Я опаздываю, — говорит она, закрывая дверь.

Мы с Сэмом тоже выходим, сначала внимательно оглядев парковку, другие машины и снующих людей.

Я обхожу машину с капота и вижу, как Шестая обнимает Сэма.

— Задай им там, — говорит он.

Они отпускают друг друга, и она говорит:

— Сэм, спасибо, что ты помогаешь нам, даже когда не должен этого делать. Спасибо, что ты такой замечательный.

— Это ты замечательная, — шепчет он. — Спасибо, что позволила быть вместе с вами.

К моему и Сэмову удивлению Шестая делает шаг вперед и целует его в щеку. Они улыбаются друг другу, а, когда Сэм видит меня через плечо Шестой, он краснеет, открывает водительскую дверь и залезает в машину.

Я не хочу, чтобы она уезжала. Как ни больно в этом признаваться, но я, быть может, больше никогда ее не увижу. А она смотрит на меня с некой нежностью, которой я прежде у нее точно не замечал.

— Я люблю тебя, Джон. Последние несколько недель я пыталась себя убедить, что это не так, особенно из-за Сары и из-за того, каким идиотом ты бываешь… но не получается. Я тебя люблю.

Ее слова ошарашивают меня. Я медлю и говорю:

— Я тоже тебя люблю.

— Ты все еще любишь Сару? — спрашивает она.

Я киваю. Она заслуживает того, чтобы знать правду.

— Люблю, но все как-то запуталось. Возможно, она меня сдала. Возможно, больше не захочет меня видеть, потому что я сказал ей, что ты красивая. Но Генри когда-то сказал, что лорианцы влюбляются только один раз и на всю жизнь. А это значит, что я всегда буду любить Сару.

Шестая качает головой:

— Не обижайся на то, что я скажу, ладно? Катарина никогда мне такого не говорила. Наоборот, она мне рассказывала, как много раз влюблялась, когда жила на Лориен. Да, Генри был великий человек, и он любил тебя всей душой. Но похоже, он был романтиком и таким же хотел видеть и тебя. У него была единственная настоящая любовь, и он хотел, чтобы и у тебя было так же.

Я молчу, принимая на вооружение ее теорию и отставляя теорию Генри.

Она видит, что смутила меня.

— Я только пытаюсь объяснить, что, когда лорианцы влюбляются, часто это бывает любовь на всю жизнь. Так было у Генри. Но так бывает не всегда.

С этими словами Шестая делает шаг ко мне, а я — к ней. Поцелуй, который ускользнул от нас во Флориде, теперь соединяет нас с такой страстью, которая, как я думал, у меня предназначена для Сары и для одной только Сары. Я хочу, чтобы он никогда не кончался, но Сэм заводит двигатель, и мы отпускаем друг друга.

— Ты знаешь, что Сэм тоже любит тебя, — говорю я.

— А я люблю Сэма.

Я настораживаюсь.

— Но ты ведь только что сказала, что любишь меня.

Она толкает меня в плечо:

— Ты любишь меня и Сару. Я люблю тебя и Сэма. Привыкай.

Она становится невидимой, но я чувствую, что она все еще стоит передо мной.

— Пожалуйста, будь осторожна, Шестая. Если бы мы только могли все остаться вместе.

Я слышу ее голос:

— Мне бы тоже этого хотелось, Джон. Но в Испании кому-то требуется помощь. Разве ты не чувствуешь?

Думаю, она уже ушла, когда я отвечаю:

— Да.

Я пытаюсь двинуться, но словно приросла к месту. Мой взгляд улавливает какой-то блеск в руке Аделины, и теперь я вижу, что она достала из платья — это кухонный нож. Она бежит по проходу к могадорцу, а я — вдоль скамьи. Могадорец прыгает и взмахом меча пытается перерезать ей горло, но она уклоняется, падая на пол с такой ловкостью, какой я никогда прежде за ней не замечала. Он бьет мимо, а она, поднимаясь, рассекает ему ножом правое бедро. Из раны плещет темная кровь, но это никак не замедляет могадорца. Он разворачивается и снова бьет мечом. Аделина подкатывается к нему, и я просто с благоговейным трепетом вижу, как она режет могадорцу другую ногу и по инерции вскакивает. Как же я могла бросить Аделину одну в этой схватке?

Я останавливаюсь и сжимаю кулаки. Но прежде чем я успеваю что-то сделать, он левой рукой хватает Аделину за горло и отрывает от пола. Правой рукой он вонзает меч ей в сердце.

— Нет! — кричу я, запрыгиваю на скамью и по ней бегу к ним.

Глаза Аделины закрыты, на последнем издыхании она выбрасывает руку вверх, и лезвие ножа описывает перед ней дугу. Нож падает на пол. Долю секунды мне кажется, что она промахнулась, но я ошибаюсь. Разрез сделан так мастерски, что проходит целых две секунды, прежде чем начинает хлестать кровь. Могадорец бросает Аделину и падает на колени, поднимая руки к горлу в попытке остановить кровь, но она фонтаном бьет между пальцев. Я подхожу к нему и делаю глубокий вдох. Я вытягиваю руку и поднимаю в воздух нож Аделины. Он на долю секунды зависает, а, когда глаза могадорца расширяются при виде его, я швыряю нож ему в грудь. Он на моих глазах обращается в пепел и рассыпается по полу.