— Это была ошибка, — признала Иоланда, когда мы бок о бок пробирались с ней через кустарник. — Если бы отец остался жив, я бы сказала ему, что он был прав, когда отказывался идти на восток.

— Ох, Иоланда!

— Ну, это уже не имеет значения. Что сейчас имеет значение — так это поиски твоей матери. И теперь мы знаем, что здесь ее наверняка нет.

— С тобой все в порядке?

— Нет, не все. — Она покачала головой и на несколько секунд замолчала; мы по-прежнему пробирались по лесу в сторону реки Саклук. — Со мной не все в порядке. Я сама не понимаю, почему пыталась ему помочь — я имею в виду Эстраду. — Она откашлялась. — Но я и сейчас хотела бы его спасти…

— Мне очень жаль.

— Это могло кончиться и по-другому. Все могло кончиться хорошо.

Я взяла ее за руку.

— Скажи мне, что все могло выйти по-другому! — настаивала она.

— Все могло выйти по-другому, — повторила я.

Она кивнула, и дальше, до самой реки, мы шагали молча. Стало жарко, рабочие куда-то исчезли. Помывшись в реке, мы устроились на солнышке, чтобы просохнуть, но влажность была слишком высока, к тому же комары продолжали нас преследовать. Мануэль закрыл глаза и заявил, что пережил шок, которого ему хватит на десять жизней, и теперь ему необходима тишина. Эрик сидел на берегу, а мы с Иоландой мыли волосы и вычесывали грязь. Достав из моего рюкзака бумаги, Эрик начал их просматривать.

Сразу после трех часов пополудни он наконец нашел нужный отрывок из фон Гумбольдта.

— Вот оно! — Он подошел к нам, держа в руках потрепанный, мокрый экземпляр «Путешествия».

— Что? — спросила я.

— Тот параграф, который сводил меня с ума. Там, где фон Гумбольдт описывает, как он путешествовал по джунглям, когда искал… ну, то, что считал магнитом. Это раздел, где он пишет о проводнике — рабе по имени Гомес.

— Там ничего толком нельзя прочитать, — сказала я.

— Я разберу, — возразил он.

— И что же там говорится? — спросила Иоланда.

Даже Мануэль открыл глаза.

Вот что прочитал Эрик в книге фон Гумбольдта:

— Должно быть, это оно и есть, — сказал Эрик. — Помните — речь идет о направлении, которого они тогда придерживались, чтобы попасть в голубой город. А Гомес указывал им путь.

— Путь Карлика, — сказала я.

— Тогда это имеет смысл, если здесь вообще есть хоть какой-то смысл, — сказала Иоланда. Отобранную у Эрика книгу она держала обеими руками и сейчас водила пальцем по рваному переплету. — Я была на западе, мы вместе были на юге, а только что пытались идти на восток. С таким же успехом можем двинуться на север.

— Звучит не слишком многообещающе, — сказала я.

Она слегка улыбнулась, но ничего не ответила.

— Может, переночуем здесь? — спросила я. — По-моему, мы слишком устали, чтобы сегодня еще делать что-то. Да и бедро сильно болит.

Она задумчиво потерла подбородок.

— Я утопила всю провизию, которую несла…

— Так что мы не должны терять времени, — закончил за нее Мануэль.

Иоланда кивнула.

— А кроме того, я просто не хочу больше тянуть. Хочу найти твою маму и поскорее вернуться домой.

— Я тоже, — сказала я.

— Согласен! — откликнулся Эрик.

— Я очень беспокоюсь за Хуану, — сказал Мануэль. — Это место меня пугает все больше и больше.

— Но ты уже не дрожишь, — сказала я.

— Да, — ответил он, разглядывая свои руки.

Но как ни странно, никто из нас так и не сдвинулся с места, словно всех сразу охватила ужасная слабость. Усевшись полукругом, мы молча слушали птичий щебет и шепот легкого ветерка. Пора было идти, а до этого требовалось одеться и снова уложить вещи, чтобы потом с того же самого места вновь тронуться на поиски нефрита в последнем из оставшихся направлений.

Тем не менее мы очень, очень долго просто сидели.

Причина апатии, думаю, заключалась в том, что подсознательно мы уверились, будто все усилия бесполезны. К этому моменту не только Мануэль, но и все остальные сильно устали и изнервничались. За час мы обменялись лишь несколькими словами, но, я думаю, каждый сомневался, что мы сможем когда-нибудь найти маму.

Время шло, и та надежда, которая переполняла меня, когда мы лежали в гамаке с Эриком, постепенно таяла. Я больше не чувствовала близость мамы. Даже если она действительно была в джунглях, думала я, велика вероятность того, что она уже умерла, как та женщина во Флоресе. Или, как тот ужасный военный, утонула в болоте. Одиннадцать дней от нее не было никаких известий.

Я почувствовала, как меня охватывает холодное чувство безнадежности, но мысль о тщетности поисков тут же заставила вскочить на ноги; она была слишком страшна, чтобы оказаться правдой. Логика меня не волновала. Вполне возможно, что мама жива, и, значит, время не ждет.

Я встала и надела рюкзак.

— Пойдемте, — сказала я. — Надо идти за ней. Сейчас же!

Мы шли на север. Местность была такой же дикой, как и та, где мы побывали раньше. Прорубаясь сквозь кусты, густо осыпанные кроваво-красными цветами, Иоланда вовсю размахивала мачете. За рощицей каучуконосов мы обнаружили поваленные красные деревья и болота, кишащие бабочками и желтоклювыми птицами. Деревья протягивали к нам свои ветви, похожие на одетые в гладкий шифон элегантные руки танцоров.

Бедро болело так сильно, что я забеспокоилась, как бы травма не причинила мне в будущем больших неприятностей. Черная шляпа Иоланды по-прежнему мелькала впереди, за ней виднелась маленькая голова Мануэля. Эрик размеренно ступал за мной. Навстречу попадались огромные папоротники, зелеными шпилями тянувшиеся вверх; обувь чавкала в густой грязи. По сторонам тропинки валялись скошенные Иоландой растения, а заросли впереди становились все гуще; на каждом широком глянцевом листе красного дерева мог бы свободно уместиться трехлетний ребенок. Время от времени попадались и полянки, на которых ураган словно выщипал растения и смел в аккуратные кучки.

А мы все шагали и шагали. Миновал еще час, и пробивавшиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи стали угасать. Примерно в шесть часов вечера Мануэль остановился.

— Стойте! — И он уселся прямо на землю.

— Мы не можем идти дальше, — сказал Эрик. — По крайней мере сегодня.

— Ну, не знаю. — Иоланда покачала головой. — Тогда я вообще не понимаю, что мы здесь делаем.

— Мы пойдем дальше, — сказала я. — И будем идти до тех пор, пока не найдем мою мать.

Никто ничего не ответил. Прошла минута, вторая; Эрик с Иоландой переглянулись и уставились куда-то вверх.

— Мне просто нужно с минуту отдохнуть. — Мануэль уткнулся лицом в колени.

Я тоже присела. Больное бедро меня просто убивало.

В полном молчании мы провели так минут двадцать; за это время Эрик снова меня перевязал.

— Может, здесь и остановимся? — наконец спросил он.

Я покачала головой:

— Нет. Еще светло.

— Мануэль не может идти.

— Мануэль может идти, и ему не нравится, когда о нем говорят в третьем лице, — сказал Мануэль. — Лола права. Давайте пройдем еще немного — пока светло.

— К старости вы становитесь упрямым, — улыбнулась Иоланда.

— Ну да, так и есть.

Сейчас она выглядела гораздо лучше, чем несколько часов назад. Взяв Мануэля за руку, она помогла ему встать, и они вместе двинулись в путь, прорубаясь сквозь заросли можжевельника и папоротников.

На сей раз, однако, мне никак не удавалось оторваться от земли. Эрик практически поднял меня на ноги, и мы пошли за ними.