15 декабря 1540 года

…Я уже писала тебе, сестра, что две недели назад мы нашли первый лабиринт. Лабиринт Обмана! Он недоступен, как небеса, и глубок, как преисподняя, искусно выстроен из голубого нефрита, образуя круги и ловушки, по которым мы долго мучительно блуждали. Все эти дни я пытаюсь его пройти. Я исследовала повороты, проверила тупики, но так и не нашла дороги. Пока мы разгадывали его секреты, у нас подошли к концу запасы пищи и воды, а мои люди начали умирать от лихорадки по двадцать человек в день. Баладж К’уаилл советовал мне не терять терпения, и я держалась так долго, как только могла. Но в конце концов я пришла к выводу, что мы должны вернуться в город — на что мой любовник сначала реагировал с юмором, но потом, когда увидел, что я не передумаю, впал в странную и трагическую меланхолию.

— Дорогой, — сказала я, — ты чахнешь от уныния. Прежде чем уйти отсюда, давай отправимся с тобой на реку и там немного отдохнем — отдых тебе необходим.

— Ты не должна отступать, губернатор, — ответил он, и его лицо было пепельно-бледным. — Я уверен, мы почти разгадали этот лабиринт.

— Нет, я приняла решение, — сказала я. — А ты знаешь, что я не из тех женщин, что меняют свое мнение. Давай я тебя обниму и искупаю. Будем шутить и играть, душа моя. Нужно восстановить твои силы.

Взяв за руку, я повела его через лес к реке, и возле этой реки мы остановились. Я натирала его бальзамами и пела на ухо, а потом, дабы поднять ему настроение, принялась учить нашему танцу, сарабанде.

— Раз, два, три, четыре, — шептала я ему на ухо. — Это фигуры той игры, в которую мы играем, мой милый. Иди вперед — вот так. Двигайся плавно, словно европеец.

— Ля-ля-ля! — смеясь, сказал он и начал петь песни, которых я не понимала.

Впав в игривое настроение, он твердил какую-то бессмыслицу и читал стихи. Выкрикивал какие-то буквы, числа, иностранные слова — в общем, полную чепуху.

— Чтобы танцевать в Гватемале, душа моя, — говорил он, — нужно двигаться небрежно, пропуская каждый второй trac.

— Каждый что?

— По-французски это «след». К тому же мы такие отсталые, что наши туземные па идут задом наперед — четыре, три, два, один, ноль.

Баладж К’уаилл бешено вертел меня туда-сюда, прыгал, скакал и при этом все время кричал, сопровождая чудачества смехом и непристойностями.

— Что все это значит? — спросила его я.

— Это ничего не значит! — сказал он.

— Что ничего не значит?

И тут он начал плакать.

— Все. Ни одно мое слово или действие не имеет никакого значения.

— Но ведь мы зашли так далеко, мы так близки к цели, милый. В следующий раз мы вернемся сюда и наверняка найдем нефрит.

Его рыдания перешли в горький смех.

— Нефрит! Ты как-то говорила мне, что в английском языке слово «нефрит» также означает развращенную женщину. Так вот — в этих джунглях ты единственная Королева нефритов, Беатрис.

Мне стало нехорошо.

— Хочешь сказать, что ты меня обманывал?

— Да!

— Но мы ведь нашли лабиринт!

— Вот этот? — Он ткнул пальцем в сторону чудовищной постройки. — Это всего лишь наваждение. Ты не найдешь там никаких сокровищ. Да если бы там и вправду был нефрит, разве я привел бы тебя сюда? Зачем я заманил тебя в джунгли — разве не для того, чтобы погубить? И тем не менее ты перенесла и голод, и эти скитания без пищи и воды, без сна и отдыха, которые едва не убили меня за последние месяцы. Неужели вы, европейцы, бессмертны? Неужели тебя нельзя убить?

— Но ведь я люблю тебя, Баладж К’уаилл. Разве ты меня не любишь?

— Может, потому я и проиграл. Но если я тебя люблю, я также тебя ненавижу.

— Молчи! Не говори больше ни слова.

— Уверен, что скоро замолчу навсегда, — продолжал он, глядя на меня своими прекрасными глазами.

Я начала плакать.

— Зачем ты сказал мне это?

— Чтобы ты не позволила мне жить. Европеец не может допустить, чтобы какой-то дикарь его перехитрил.

Я ответила ему не сразу. Я смотрела на него и думала о том, что моя любовь была для него лишь игрушкой. А потом поняла, что любовь перешла в ярость, ибо преданная женщина опасна.

— Да, я не позволю тебе жить, — сказала я. — Но не потому, что ты дикарь, а потому, что ты разбил мое сердце.

И сдержала свое слово.

Я не могла простить ему предательства. Его забрали жандармы, которые поступили с ним так, как мы поступаем со всеми изменниками.

Мой любовник мертв, Агата. Но клянусь тебе, сестра, я тоже чувствую себя так, словно лежу в могиле.

Что за песню поют возле меня старые барды?

«Я потерял тебя, я потерял тебя, моя родная».

Боже мой, я убила Баладжа К’уаилла. А теперь я понимаю, что заодно убила и себя.